05. 11. 2021
Мой друг по литстудии "Спектр" Евгений Артюхов написал про меня.
«ВСЕГО ПРЕКРАСНЕЙ РАННИЕ ВСТАВАНЬЯ…»
С АЛЛОЙ Шараповой я познакомился (страшно сказать) более полувека назад. Она была среди тех бойких, начинающих литературный путь молодых людей, которые влились в литобъединение «Спектр», набиравшее силу (а вместе с тем и популярность среди столичной студенческой молодёжи) в МИХМе – Московском институте химического машиностроения. Не помню, публиковалась ли Алла в многотиражке «За кадры химического машиностроения», но то, что её стихи уже тогда заслуживали особого внимания – это точно.
Она пришла к нам (и не одна) из университета, где тоже существовало лито, которое вёл (если не изменяет память, - Игорь Волгин), но что-то, видимо, в МГУшных порядках или самом течении творческих встреч было ребятам не по душе и они примкнули к нам.
«Спектр» же разрастался, как на дрожжах. По крайней мере, за три года (с 1967 по 1970), что я посещал его занятия, он с 15-20 человек превратился в студию, насчитывающую до 250 участников.
«Среди множества литературных объединений 1960-70-х годов «Спектр» занимает уникальное положение своей масштабностью, - читаю в предисловии к обстоятельному тому «Спектр» в документах и воспоминаниях», изданному в столице в 2010 году. - Фактически «Спектр» являлся не просто литературным объединением, а определённым сегментом общественного движения 60-х годов, устремлённого к духовному раскрепощению и обновлению. Возникший на излёте «оттепели» в 1963 году, унаследовавший некоторые черты своего времени (ослабление регламентации и контроля), он сумел пережить критический период – 1968 год, год подавления чешского «социализма с человеческим лицом», и просуществовал официально до 1971 года… В отличие от таких объединений, как, например, СМОГ или Лианозовская группа, «Спектр» не ограничивал свои ряды единомышленниками, а вбирал в себя представителей всех направлений и разных родов искусства».
ЧТО верно, то верно. Но и в этом море молодых дарований отчётливо проглядывали островки истинных талантов, опираясь на которые «Спектр» и строил свою литературную политику.
Если я был в ту пору семнадцатилетним пацанёнком, ошарашенным увиденным и услышанным, то иные стихотворцы (а их в составе лито было подавляющее большинство) заявляли о себе с самой лучшей стороны – буквально как уже вполне сформировавшиеся поэты.
Что отличало стихотворения Аллы? Прежде всего классическая чистота письма и осмысленная глубина содержания. Она сторонилась словесных изысков, образной вычурности, надуманной многозначности. И если для меня многое было откровением, то по её работам уже того времени можно было судить, что огромный культурный пласт Серебряного века не только впитан, но и надлежащим образом переварен, усвоен. Да это хорошо видно по её подборке (опять-таки одной из лучших) в юбилейном сборнике «Спектра». «Кострома» - одно из тех стихотворений:
Спой мне, матерь Кострома,
Как сводили строптивых с ума,
Как их бедность вела под венцы,
Как дарили им кольца купцы
Да просили сыграть что-нибудь,
Как с обиды им целились в грудь,
Как с обрыва толкали их в пруд –
Не утонут, от ран не умрут!
Ведь не тело, а кровь да эфир
У Ларис, у Анфис, у Глафир.
Из эфира и крови луна.
Монастырская в поле стена.
За стеной, за излучиной – Плёс.
Два пригорка в венцах из берёз,
Как жених с наречённой стоят.
Белый катер летит на закат.
В ТУ пору мы не заморачивались биографиями друг друга. Но с годами и это стало любопытно.
Так вот - Алла Всеволодовна Шарапова — родилась в Москве в 1949 году, поэт, критик, переводчик английской и скандинавской литературы, член Союза писателей Москвы, окончила факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова.
Её перевод драмы Ибсена «Пер Гюнт» (1976) вышел несколькими изданиями. Отечественному читателю известны и её талантливые переводы Чосера, Сидни, Блейка, Шелли, Киплинга, Ибсена, Гамсуна, Галчинского, Рубена Дарио, Милоша, Уолкота.
Автор сборника стихов «Среди ветвей».
Конечно, огорчительно, что Алла Всеволодовна не так много внимания уделяет своему собственному поэтическому творчеству. Но зато можно сказать с полным основанием, что к ней в полной мере относится ушаковское утверждение: «чем продолжителеьней молчанье, - тем удивительнее речь».
Впрочем, судите сами.
Друг надёжный, а матрос неважный:
Ломкий голос и неловкий стан.
Вам по лужам с лодочкой бумажной
Бегать бы! – смеялся капитан.
Сам не свой на камбузе и в трюме,
Вечно щётка валится из рук,
Вечно предан он какой-то думе…
Правда лишь одно – надёжный друг.
Но, быть может, в песнях или книгах
Наши дети будут влюблены
Не в пирата с бешеного брига,
А в таких вот, пасынков войны,
В эту угловатую недужность,
В неуменье драться за своё,
В эту нежность, книжность и ненужность
Для страстей, для моря, для неё –
Глупенькой, чьи гордость и кокетство
В боль и бедность канули давно.
В душах передержанное детство
Валит с ног, как старое вино.
ДОЛГАЯ КОМАНДИРОВКА
Минуту постоял и отбыл скорый,
Не подарив мне твоего лица.
И цвёл, и цвёл на пустыре цикорий –
Ему, как детству, не было конца.
Его соцветья, как чужие дети,
Лепились к неказистому стеблю.
И я была одна на белом свете
С моим на ветер брошенным «люблю!»
Я к ужину пришла. Мне чай был горек.
Я уронила голову на стол.
Под мышкой ртуть забросило за сорок,
Как паровозик за запретный столб.
И снилось мне, что я куда-то еду
К чужим невзгодам и чужой войне,
И стол накрыт, и празднуют победу
В какой-то чужедальной стороне.
И стынет у ворот комендатуры
Суровый зарубежный часовой…
Но перед ним танцуют наши куры,
И взгляд, и голос у него как твой.
Дед говорил мне: «Не суди нас строго.
Вдовцы дочуркам меньше, чем отцы.
Да и не нами выбрана дорога,
А век бросает в разные концы».
Я целый месяц провалялась в кори,
Покуда по обочинам дорог
Не облетел - звезда моя - цикорий,
Дорожный знак, сиротский огонёк.
Как пальчики в чернилах, встали астры.
Не вылечилась я и к сентябрю.
Надменные, как дети высшей касты,
Друзья несли в руках по букварю.
Я плакала, что этот дар бесценный,
Сей первый день, отобран у меня.
Цикориевый свет люминесцентный
Крахмальная глотала простыня.
Звенел звонок, и откликались эхом
На станции чужие поезда,
А ты не ехал, ты ко мне не ехал,
Как будто мы расстались навсегда.
***
Я любила тебя с каждым днем всё сильней,
Но мне воля была дорога,
И когда ты сказал: «Стань рабою моей!» -
Я отвергла тебя, как врага.
Я могла бы весь мир обойти за тобой,
Но завистлива жизнь и груба,
И за то, что твоей я не стала рабой,
Всему миру теперь я раба.
Буду мучить, ласкать, пеленать, хоронить
Не своих, не своих, не своих…
А какие могли меня сны осенить
На коленях высоких твоих!
НА КРАЮ СЕЛА
Здесь, на краю села большого,
Среди кудахтанья и лая,
Вся жизнь прошла – от Николая
Романова до Горбачёва
Чернобыльского. Дед Степаныч
В сад выйдет, с чаепитья потный,
Позакрывает ставни на ночь,
В курятник дверь задвинет плотно.
Арина, хлопоча у печки,
Пельмени обваляет в мучке
И прядок белые колечки
Запрячет под косынку ручкой.
За стенкой спит народ куриный,
С насеста свесясь головою,
И вот старик перед Ариной
Встает, как лист перед травою.
- Что, девочка моя, ведь было!
Любила ты меня.
- Не хвастай!
Совсем я не тебя любила –
Одну твою гармонь, глазастый.
На грядки, на кустарник колкий
Закат пылает кумачово.
Напрасно дед заводит толки
Про выборы, про Горбачёва.
Наш век неладен, день был труден,
А главное, что лета долги.
И сон старушки беспробуден
Под плески ласковые Волги.
А дед заносит в дом корзину
С пупырчатыми огурцами
И долго смотрит на Арину,
Дробя свой рафинад щипцами.
***
Всего прекрасней ранние вставанья
И празднующих городов салюты,
Которые не меркнут от сознанья,
Что пошатнулась вера в абсолюты.
И за окном промчавшаяся надпись,
Хоть славила она творцов бесправья,
Она так хорошо вписалась в насыпь,
Как в корки книг их славные заглавья.
Они сердца переполняли тайной
В те дни, когда читать мы не умели
И рупора над пыльною окрайной
О том, что мир прекрасен, нам шумели.
ЗАПУТАННАЯ ЛЫЖНЯ
Уже по которому кругу лыжня
К заброшенной стройке выводит меня!
Замазано мелом в бараке окно –
Там плотники режутся в двадцать одно:
Набычили шеи, не смотрят в глаза
И злятся, что туз не привозит туза.
Лыжня, ты меня не туда завела:
В том доме пять лет я хозяйкой была.
Там скатерть светлела на круглом столе,
Там лапник душистый стоял в хрустале,
Там медленный вальс разбирали с листа,
Там имя Господне шептали уста…
Откупорим банку, разгоним тоску!
Неплохо бы морду набить вожаку.
Когда б не его арлекинская спесь,
Мы пятые сутки не кисли бы здесь.
Небось, у него и светло и тепло!
На елку повесил бы это трепло…
Эй, плотники, чтоб вам опять перебор –
Чего вы всю ночь городили забор?
Зачем вам потерянный этот барак?
Не нужен мне ваш непутёвый вожак…
Кончайте, ребята, дрянную игру!
Я вымою дом, я гостей соберу,
Я руку просуну в прохладный буфет,
В шуршащий пакет шоколадных конфет,
Поставлю графин с ароматным вином…
Но высветлил месяц лыжню за окном,
И красная, голая чья-то рука
Мне сделала знак – знать, рука вожака.
А впрочем, я с вами сыграю сама,
А то уже поздно, и звёздно, и тьма.
Он только вожак, он не друг и не враг,
А может быть, просто какой-то дурак –
Пришёл, нашумел и разрушил уют,
Который другие трудом создают.
Мне тоже на этой стезе тяжело,
Я тоже любила уют и тепло, -
Но всех нас куда-то ведут вожаки:
Как ломкие линии детской руки,
Проложены ими лыжни на снегу.
Я в них ничего изменить не могу.
КОРОЛЕВЫ
Вот эти были королевами,
С пеленок правили державами,
Вождями восторгались «левыми» -
Ведь скучно же с вождями «правыми».
И много было в них весёлого,
И были письма их наивными,
Потом с их плеч сымали головы
С кудрями и очами дивными.
Допрашивали их любовников,
Огнем пытали их советников.
И лишь молитва у церковников
Осталась, да молва у сплетников.
ЧТО ещё добавить? Наверное, то, что она стала переводить и с восточных языков. Что самозабвенно любит кошек и даже написала об этом книжку. Вот образчик:
Что такое красота?
Это дом, где два кота.
Что такое теснота?
Это дом, где три кота.
Что такое чистота?
Это дом, где нет кота.
Что такое пустота?
Дом, где был – и нет кота.
Что я изредка бываю на занятиях знаменитого столичного лито «Магистраль», руководимого ею. Что мы часто встречаемся на её странице в Интернете, где она рассказывает о поэтах, прозаиках, художниках, деятелях культуры да и вообще хороших людях, которых, к сожалению, не так уж и много…
На снимках: Алла времени «Спектра» и обложка книги по истории легендарного литобъединения, увидевшей свет в 2010 году.
Другие статьи в литературном дневнике:
