Апрельский лес едва-едва проснулся,
был тих и сыр, огромен был и мал.
Я говорила с ним, но он не обернулся, —
он сам себя ещё не узнавал.
Весенним светом до конца измучен,
шатался и бродил, как нелюдим,
еще не помнящий своих созвучий,
уже не ставший голым и пустым.