Уходят поэты
О Вике Бурцевой(21. 01. 1968-19. 01. 2020) и её поэзии.
Ольга Флярковская.
http://stihi.ru/avtor/sordespilozus
(Статья написана для альманаха "45-я параллель", она будет дополнена фотографиями из архива Виктории Бурцевой и автора. Тогда же состоится публикация первой подборки стихотворений Виктории Бурцевой. Временное размещение на авторской странице согласовано).
Виктория Юрьевна Бурцева (21 января 1968 – 19 января 2020) – москвичка, выпускница Московского государственного педагогического института им. Ленина по специальности «Русский язык и литература», член Московской городской организации Союза писателей России, член Творческого Клуба «Чернильная роза» при МИКК «Особняк купца Носова» (Москва).
Автор поэтических сборников «Задушевные разговоры» (Москва, 2016) и «Соловушка» (Коломна, 2020), а также множества поэтических публикаций, неоднократный победитель и призёр международных межрегиональных и сетевых конкурсов. Среди её заслуг: лауреат Фестиваля музейной культуры имени Николая Рубцова «Звезда полей» в номинации «Литературное открытие», финалист ежегодной Премии имени поэта и воина Игоря Григорьева «Я не мыслю себя без России», финалист 2-го поэтического турнира имени Игоря Царёва «Птица-2014», победитель 3-го поэтического турнира имени Игоря Царёва «Птица-2015». Рейтинговый лидер сайта «Библиотека поэзии».
I
Накануне Благовещения вышла в свет вторая книга русской поэтессы Виктории Юрьевны Бурцевой «Соловушка».
Небольшой сборник бережно подготовлен и выпущен коломенским издательством «Серебро слов» в качестве приза за победу на Международном конкурсе «Восхождение». Это событие стало огромной радостью для нас, читателей и почитателей поэзии Виктории Бурцевой. Радостью, смешанной со слезами. Потому что сама Виктория так и не смогла подержать книгу в руках, провести тонкими пальцами по её титульной странице, вглядеться в неё, задать главный вопрос любого автора: а всё ли получилось так, как я хотела?.. А как поэт и как человек Виктория Бурцева была очень и очень требовательна к себе.
Вика Бурцева не увидела своей книги потому, что на Крещение она умерла.
Мучительный процесс осмысления этого оглушительного факта для меня, человека лично знавшего Вику, ещё не завершился. Он превратился в глубокий тихий диалог с ней самой, с её потрясающими стихами. Простыми – как проста любая душа перед Богом и сложными, как сложна эта душа для окружающих её людей, ибо она, душа, есть великая тайна за семью печатями.
Вика была поэт. Не просто человек, хорошо интерпретирующий написанное до него, грамотно следующий сложившимся канонам стихосложения, а поэт. То есть человек, вскрывающий словом чужую душу, причиняющий словом боль. Изгоняющий из души что-то мусорное, серое, грязное... Поступающий как древний экзорцист, чтобы наполнить душу вездеприсутствием Бога, Его нематериальным огнём. Человек, властно заставляющий тебя взглянуть на мир другими глазами.
Не отсюда ли эта обжигающая энергия, эти обнажённые образы, этот – почти всегда – конфликт с миром в её стихах, конфликт, находящий выход по ту сторону земного измерения. Есть в её стихах этот непреложный вертикальный вектор, это дыхание Неба.
***
Хорошо помню, как Вика впервые переступила порог Творческого клуба «Чернильная роза» при московском Особняке В.Д. Носова, что в Замоскворечье. Это был 2013 год, ещё не было Крыма и Украины, ещё были живы близкие и дорогие люди... Как многие из них покинули нас за прошедшие годы!.. Вика вошла в наш круг решительно и одновременно очень тихо. Она была какая-то пронзительно-другая, чем все мы. Сейчас я понимаю, что Вику отличала духовная опытность, осведомлённость в том, о чём большинство из нас имело довольно смутное представление. Вика не только отлично знала церковно-славянский язык и вообще была человеком весьма эрудированным (история, палеонтология, орнитология, химия, философия – вот темы многих её стихотворений) – она долгое время работала в церкви и даже жила в Горненском монастыре. Вику отличала от нас её «взрослая» духовность.
Вику все мы зауважали и искренне полюбили. Всё началось сразу с высокой ноты.
Девически стройная, светловолосая, остроумная, Вика обладала мгновенной реакцией, могла одной фразой отразить комизм сложившейся ситуации или её трагическую высоту.
Между нами как-то сразу, без предварительного «приглядывания», родилось глубокое доверие.
В январе 2015 года последовала наша совместная поездка на Вологодчину. Помню наши с Викой задушевные разговоры (именно так, «Задушевные разговоры», называется первая книга Виктории, увидевшая мир в 2016 году). Впрочем, эта задушевность была особого свойства, какая-то... аскетическая что ли. Благодаря Викиной внутренней осанке, умению держаться со всеми людьми, не переступая личных границ, абсолютному отсутствию в ней фамильярности и пошлости, общение было очищено от множества пустых или скользких тем.
II
Пальма и вербы
Мы уезжали в Вологду с Курского вокзала в мороз. Ехали через Вологду в Тотьму, на Фестиваль музейной культуры «Звезда Николая Рубцова», лауреатами которого стали. Плацкартных мест не было и мы приобрели купейные билеты. В купе почти одновременно с нами вошли двое подозрительных мужичков, явно с уголовным прошлым. Глаза одного из них при виде нас хищно блеснули...
Совпало так, что Викин день рождения, 21 января, оказался днём нашего отъезда, и на вокзал её прямо с застолья провожал муж, протодиакон Храма Христа Спасителя. В том же вагоне ехали служить (петь) в Спасо-Прилуцкий монастырь его знакомые – певчие. Надо было слышать, какое многолетие они ей грянули!.. После этого наши спутники заметно сникли, вели себя тише травы, а вскоре и вовсе скользнули на свои полки. Певчие, широкоплечие парни, ещё не раз заглянули посмотреть, как мы едем, всё ли у нас в порядке, приглашали Вику в вагон-ресторан отметить её праздник. Она, конечно, отказалась...
Всё дальнейшее путешествие, расцвеченное яркими красками памяти, проплывает сейчас перед моими глазами. Вот кружевная двухэтажная Вологда в стылых зимних тонах, постепенно выступающая из утренней морозной мглы, – поезд приходит в Вологду затемно, в пять с чем-то утра... Вот дальнейший четырёхчасовой путь в Тотьму на приехавшей за нами машине: ухабистая от наледи, почти совсем свободная от встречных автомобилей дорога меж чеканных, седых от инея, непобедимо-бесконечных лесов. Заблудись – и замёрзнешь один среди этой бескрайности... Вот, наконец, и сама Тотьма с аккуратными, словно подвязанными к небу дымами изб. Высаживаемся сначала у безлюдного днём кафе, а потом у чистенькой гостиницы. А далее последовал наш с Викой дружный шок от встречи с чудом северной архитектуры – храмов-кораблей, великого белокаменного тотемского барокко...
Вспоминается экскурсия по ансамблю полуразрушенного, но уже начавшего своё возрождение Спасо-Суморина монастыря. Нас деловито встретила чистившая во дворе снег тётушка в платке и ватной куртке, она умело орудовала огромной лопатой. Велела немного обождать и затем пригласила зайти внутрь, в монастырские палаты. Скинула куртку – и вдруг оказалась красивой и гибкой молодой женщиной! А заодно и заместителем директора музея. И прекрасным, знающим экскурсоводом вдобавок...
В XIX веке между монастырской колокольней и Преображенской церковью были выстроены два одноэтажных каменных корпуса келий. Теперь в одном из них – гостиница, где проживала часть гостей нашего фестиваля. В другом располагаются экспозиции Тотемского музея. Именно туда мы и вошли. И получили возможность погрузиться в быт северных крестьян, вдохнуть аромат жизни, протекавшей здесь давно-давно... Мы увидели и даже смогли осторожно потрогать многочисленные расписные прялки, берестяные короба, инструменты для обработки льна, хозяйскую утварь, керамические миски и кувшины, крестьянскую мебель, сани.
В тот день случилось одно маленькое событие, понятное только нам с Викой.
29 апреля 2014 года в Особняке Носова, где наша уже упомянутая «Чернильная роза» устраивает свои встречи, состоялся Пасхальный вечер «Пальмы и вербы». Кажется, вдохновлённая его перспективой, Вика написала тогда свою «Вербу». И каково же было Викино радостное изумление, а вслед за ним – и моё, когда под стенами Спасо-Суморина монастыря на берегу реки с потрясающим названием Пёсья Деньга, в мороз, который принято называть лютым, мы с ней увидели... пальму! Пальму среди кустов краснотала, то есть – вербы... На память об этом остались Викины фотографии (от холода мой фотоаппарат в металлическом корпусе приказал долго жить ещё в первый по приезде вечер).
Конечно, пальма была синтетическая. Огромная, она красовалась в кадке, щедро припорошённая снежком. Кто её туда притащил?..
Мы тогда восприняли это как некое послание...
Часто вспоминаю нашу с Викой ночную прогулку этим же вечером через широченную Сухону. Бережливые северяне вынесли отслужившие своё новогодние ёлки на реку и с обеих сторон отметили ими проторённую в глубоком снегу тропинку. Вот вам и маршрут для запоздалых путников! Стынь стояла такая, что буквально за плечи нас держала. А идти домой в гостиницу всё равно не хотелось.
На обратном пути нам попался светловолосый и светлоглазый молодой человек, спешащий на вечеринку в местное кафе в расстёгнутой настежь куртке (в этакий-то морозище!) и модных ботиночках «на тонкой подошве». Помню Викин восторженный возглас:
- Чудь белоглазая!..
После торжественного вечера с вручением дипломов последовала наша поездка в Николу, к месту, где окончил школу-семилетку Николай Михайлович Рубцов. Перед глазами синий деревянный Дом-музей великого поэта – один из корпусов интерната, где он жил вместе с другими детьми-сиротами во время войны... Сельская школа: уютная, домашняя, очень тихая (из-за сильных морозов все ученики ходили там в валенках). В Музее хранится образец школьного почерка Коли Рубцова. Это интереснейший экспонат – сколько прилежности, неторопливой задумчивости таят в себе эти ровные, красивые буквы!
Вика всё время щёлкала фотоаппаратом! Было видно, что душа её переполнена впечатлениями. В Музее Николая Рубцова она незаметно предложила свою помощь директору, Галине Алексеевне Матюковой, в деле украшения храма.
А ещё там было много неба – в разгонах перистых облаков, зимнего, необъятного неба русской глубинки, о которой Вика так проникновенно сказала в стихах: «терпеливейшей к укусам земли». Она запечатлела небо на своих талантливо сделанных снимках...
Особенно врезался в память маленький храм, находящийся на попечении Музея Николая Рубцова – вернее то, что осталось от старинной Никольской Толшемской церкви, построенной в 1791 году и давшей название селу. Службы по большим праздникам в нём уже велись: в одной маленькой комнате с отдельным входом был сооружён иконостас, стояли большие золочённые подсвечники. Мы написали записки, купили и зажгли свечи. Однако центральная часть храма с куполом стояла открытой всем ветрам. Четыре евангелиста смотрели на нас с облупившейся штукатурки, словно оберегая круглое отверстие в своде (всё остальное, и купольная часть, и сам купол отсутствовали). В зияющей синей пустоте мерцали звезды и проносились облака. Казалось, что можно напрямую собеседовать с небом.
Сама собой выплывает Викина строка из её стихотворения «О сёстрах, ушедших в монастырь»: «... и отправят собеседовать с небом, / Не оставив на земное надежды».
***
Хотя надежд у нас тогда было не занимать! Наше творческое содружество в Москве ещё только складывалось, многие из нас вернулись к перу после большого перерыва, накопив опыт жизненных переживаний и творческую энергию. Каждый пришёл со своей генеральной темой. Тему Вики я бы назвала так: поиск Бога в себе и в каждом человеке. Такие искания не могут быть ни лёгкими, ни приятными. Это труд огромный, требующий сил и самоотречения. Для него нужна особая зоркость глаза... И терпение.
«Терпеливость – свойство женщин России», говорила Вика в стихах. И сама была – терпелива. Это свойство очень помогало ей в её другом таланте – вышивании. Вика много лет профессионально вышивала золотом.
Много, очень много связано у меня с Викой Бурцевой...
Я понимаю только сейчас, что среди самых настоящих чудес, подаренных вологодской землёй, одним из ярчайших была моя спутница, преподносившая мне постоянно ненавязчивые уроки терпеливости к людям и обстоятельствам, неприхотливости, отзывчивости и быстроты на помощь, если кому-то нужно помочь.
Я на всю жизнь запомнила Викин урок, как надо переносить скученность людей в условиях плацкартного вагона (обратные билеты были у нас именно такие):
- Ты в метро людей замечаешь?
- Нет...
- Вот и здесь как в метро.
И правда, через пару минут мы уже заворожённо следили за проплывающими мимо нас фантастическими зимними пейзажами вологодской земли.
Именно тогда я задала ей очень важный вопрос:
- Вика, а как ты пишешь стихи?..
Она в мгновение ока преобразилась, что-то очень сокровенное, потаённое словно проступило сквозь её тонкие черты:
- Вначале приходит ритм...
III
О, творче чернил и начал...
В. Бурцева
Ритм – одна из главных загадок её удивительной поэзии.
Разнообразный, изменчивый – ритм её стихов подобен пульсу, он приводит в движение все сложносочинённые пласты её чеканной поэтической строфы. Метафорически насыщенные стихи Вики нельзя назвать простыми для восприятия – её удел, её ниша – высокая сложность, предполагающая интеллектуальный и душевный труд со стороны читателя. А совершенно особый властный звук, фонетическое напряжение соответствуют большой внутренней экспрессии.
Не случайно одно из центральных мест в её поэзии занимает посвящение «Памяти Бориса Пастернака». Это его плавильня образов, его рецепт замеса звука и мысли, его синтез духовности, трагизма и красоты. Послушайте, какой пастернаковский напор звенит в строках Бурцевой:
О, творче чернил и начал,
И всадников бледных квадриги,
Для смертных ли ты создавал
Сии сокровенные книги?!.
...Карминовым ладаном тлел
При полном небесном накале...
...Чей отблеск на дачном столе
Уколется веткой в бокале...
В этом стихотворении Виктории Бурцевой сполна удалось передать «и тщету, немощь человеческой жизни, и победу над смертью, обретённую через творчество – вершину, к которой все мы стремимся». Именно так она сама сформулировала замысел своего посвящения.
Вика не писала стихов от вполне понятного желания что-нибудь высказать, срифмовать, получить удовольствие от стихосложения – поводом для творчества служили самые главные, переломные жизненные ситуации и вопросы, требующие предельно интенсивного проживая, осмысления.
Таково великопостное путешествие на молитву в Синайскую пустыню в «Прощёном воскресенье» – древний обычай монастыря на Святой Земле, где, видимо, и сам старец Зосима подвизался когда-то:
Брату брат поклонялся в ноги
На пороге монастыря,
«Ты прости меня ради Бога!» –
В сокрушении говоря.
Шли пустынники, с коркой хлеба
Целый мир унося в горсти
В край, где дюны целуют небо
И песком шелестят: «Прости!..»
Быть прощённым – такое счастье!
Шелест мантии – крыльев плеск.
Каждый третий не возвращался
Пасху праздновать на земле...
Таков старик из «Последнего снега», наблюдающий свой последний февральский снег из инвалидной коляски:
А во дворе играют дети,
Спеша Вселенную открыть,
Они уже весенний ветер
Готовы с жадностью ловить.
Им чужды старческие бредни,
Они торопятся к весне!
Им невдомёк, что снег – последний,
Последний в чьей-то жизни снег.
Или вот эта картина из «Одуванчиков»... Сезонное обезглавливание жёлтых простецов, наблюдаемое детьми из окна приюта, вырастает в этом тексте до трагических масштабов, до страшной метафоры уничтожения человеческого в человеке, которому отказано судьбой в главном – в оберегающей силе материнской любви. Тема детства («Одуванчики», «Золотая рыбка», «Метельный вальс») решается Бурцевой с неженским мужеством и философской глубиной...
Смотрят маленькими одиночками
Из оконца приюта, что рядом,
Всё спалив диатезными щёчками
И недетскою скорбностью взгляда.
Смотрят, как на беду предстоящую:
Там, где двор от уныния вымер,
Одуванчики зябко таращатся
На ослепший к их горестям триммер.
А в сердчишках, трепещущих бешено,
Так и рвущихся к этим цветочкам,
Увядает любовь неокрепшая
Несплетённым пушистым веночком.
И глядят эти девочки, мальчики,
Породнившись душой с сорняками,
Как безвинно казнят одуванчики
Под заборами и гаражами.
Существенно важным для Вики было осмысление судьбы и назначения современного сетевого поэта. Они вырастали для Виктории Бурцевой до ответственного обобщения: «мы, неизвестные поэты». Она говорила от лица нас всех и, кажется мне, заслужила это право...
Одно из ярчайших её стихотворений, звучащее поистине эпически, – «Народный поэт». Как много в нём сказано:
Когда к Небесному Царю,
Вцепившись судорожно в руку,
К подножию как к алтарю
Ведёшь свою... не Музу – Муку,
Когда, сумев уразуметь,
Что за пустая трата силы –
В своей судьбе лучиной тлеть,
Ты вспыхнешь на костре России,
Когда плетёшься по земле
Такой бесправный, но свободный
И дёснами кровавишь хлеб –
Тогда ты полностью народный.
Вообще, тема поэта и поэзии, корневой связи Слова с явлениями природы, жизни, даже мистики – можно сказать, никогда не переставала волновать Вику Бурцеву. Она всем сердцем отзывалась на таинственные вибрации Слова, стихи шли к ней мощно заряженным потоком, она словно стояла в их потрескивающем электрическом вихре, распластав руки навстречу:
В виде спутанной речи
Стихия летит с высоты –
И откуда берётся такая державная сила?!
Не она ли извечно
Питает в России бунты,
Не она ли кликуш и поэтов рождает в России?
Вот поэтому в бури
Дышать и писать хорошо,
И частушки выгаркивать без музыкального слуха,
В разухабистой хмури
Сливается с русской душой
Безграничная удаль природы могучего духа. («Летняя буря»)
Такое медитативное общение со Словом делает поэта визионером. Чуткий пеленгатор, он считывает и проговаривает многое из того, что приуготовила ему судьба. Вот только понятно это становится – не сразу... Не берусь судить, насколько остро Вика ощущала свой скорый уход. Совсем незадолго до внезапной кончины она строила планы, готовила подборки, ждала книгу и новую публикацию в журнале...
Казалось бы, ничто не предвещало. И всё же... И всё же...
Есть у неё стихотворение, которое сейчас, не холодея от ясности автопредсказания, перечитывать невозможно. Привожу его текст полностью, потому что цельность метафоры – горение купины бересклета, уподобление ей души поэта, точечное попадание в собственную судьбу, напряжение этого текста и мощный финальный образ вцепившихся в небо (всё равно – в Небо!) обугленных ветвей невозможно разъять на цитаты... Итак, «Аутодафе»:
Животрепетным телом протлев до скелета,
Без коры и коросты на рваных губах,
У столба октября купина бересклета
Ярой ведьмой горит в красно-бурых клубах.
И летит исступлённый и пламенный шёпот
К небесам, где литой утверждён аналой,
Что сердечную рану уже не заштопать
Даже прочным кетгутом с калёной иглой.
Вот и я, угодив на костёр этот ранний,
Когда рушится с треском земное во мне,
Познаю нелогичное счастье сгоранья,
Ощущая, как жизнь утекает вовне.
И летят заклинания искрами в кущи,
Прожигая живую листву по пути,
Чтоб виновник пожара был с миром отпущен –
Чтобы с лёгкостью мир и меня отпустил...
И цепляясь за прахом покрытые склоны,
Забираюсь в такую разверстую высь,
Где на лысой горе дланевидные клёны
Обгорелыми пальцами в небо впились.
Вот и прощальная грусть, которой пронизаны «Новогодние игрушки», чудится мне, – о том же...
Разыгрывает как клавир
Этюд младенческий по нотам
Ландринно-старомодный мир,
Мерцая тусклой позолотой.
И обретаемся в былом,
Бродя гурьбою масок сводной,
Где собирались за столом
Те, чьи места теперь свободны.
А это дерево – тотем
С гирляндами напоминаний
О скорби нераскрытых тем –
О близких, что уже не с нами.
***
Профессиональный филолог, Вика имела любимые, «филологические», мотивы. Ах, какие стихи она посвящала Книге, именно так, с большой буквы! Мне кажется, что повествование о гибнущей на её коленях подобранной книге – прекрасном белом лебеде, втоптанном в грязь, вырастает до глобального цивилизационного обобщения. Не одна книга навсегда сложила свои страницы, но целая Эпоха Книжного Слова приходит к своему закату. Безжалостные дети Букваря легко выбрасывают на помойку ставшие ненужными семейные библиотеки...
В этом мире книжных тем и мотивов Вика была своя. Вот по этой причастности Слову, «ужаленности» его тайной, она искала и находила себе друзей. В её творческом багаже есть стихотворение «Дубы Воронцовского парка», посвящённое редакторам литературных порталов, их благородному труду, есть отклики на понравившиеся ей стихи современников. Есть выдающееся стихотворение о Черногорской земле и её людях «Петровацкая сказка», земле, которую она любила и знала не понаслышке, ибо бывала и жила там многократно. Вообще немногочисленные черногорские стихи в поэзии Вики – жемчужины особого, редкого сорта... В этом стихотворении учёный-лингвист выступает центральной фигурой, адресатом лирического переживания героини:
Несло от причала дорадой копчёной,
А остров скалистый мигал маяком,
Дружить я мечтала с лингвистом учёным –
С учёным лингвистом, а не с моряком!
***
Виктория Бурцева свободно владела приёмом развивающейся метафоры.
Фонетическая изысканность, особый слух на сталкивание согласных в словах, эмоциональное напряжение, интеллектуальная задача и пафос произведения находят выражение в особой архитектонике текста, в сюжетном построении и развитии таких её стихотворений, как «Оптические «опыты семи одиночеств», «Птица», «Аутодафе», «Новогодние игрушки». Мотив «Оптических опытов...» был навеян поэту индивидуалистической философией Ф. Ницше, а разрешён в столь свойственном ей катарсическом, светлом, христианском ключе, когда не бесконечное повторение своего «я» в ужасах пустоты видит человек, глядящийся в зеркала, но:
Не пугаюсь осколков – они не к беде,
Это прыгают зайцы свободы шальной,
На подмогу спешат отраженья людей
Из огромной толпы у меня за спиной.
IV
Дух непокорный
Особая заслуга поэта Виктории Бурцевой – её патриотическая, гражданская лирика, высокая и чистая.
К этой группе я отнесла и её невероятный по лирической красоте псковский цикл, с которого ещё до нашего знакомства началось моё погружение в творчество Бурцевой. Её «Комарики», «Отдалённому пению севера...», «Земля Псковская» – сокровища, лежащие под спудом читательского неведения. Всё просто сегодня: нажми кнопку на клавиатуре – и весь мир перед тобой. Но в том то и сложность, что положенное на видном месте часто бывает незамеченным...
Я жду того часа, когда псковские стихи Виктории займут по праву своё место в рядах лучших поэтических строк об этом крае аистов и озёр, черноголовых чаек и зарослей диких люпинов...
Расплёскивая гул в полях
Грозы, аукавшейся в чаще,
Возносит Псковская земля
Озёр дымящиеся чаши.
И лучше уж сейчас и здесь
Покой сомненьем не разрушив,
Принять её такой как есть
В распахнутую настежь душу. («Земля Псковская»)
С благодарностью и болью перечитываю я строки Викиного стихотворения о Святой княгине Ольге «Равноапостольная», подаренные мне Викой... Она там всё та же: с играющим нервом строфы, с глубиной и смелостью обобщения, с её прекрасной жизнеутверждающей философией. А сколько драгоценных личных воспоминаний связано у меня с нашей другой поездкой – на фестиваль «Словенское поле» в Псков и Псковскую область. Это и Изборская крепость с её непередаваемыми видами, и голос Словенских ключей, рождавшихся на наших глазах из мшистой седины скал, и семья лебедей на Городищенском озере, и, конечно, чтение стихов на деревянной эстраде в кафе, где традиционно проходят главные дни фестиваля, много лет проводимого Андреем Беньяминовым.
Особо надо сказать о том, как читала свои стихи Вика Бурцева. Напрочь лишённая ощущения собственной значимости, рисовки – она соединяла в своём чтении взволнованность и глубокую внутреннюю тишину, доносила слова из сердца и до самого сердца. И сама она была вся как на ладони, такая родная для всех нас в эти моменты... Замечательные чтецы не раз и не два озвучивали Викины стихи, добавляя в них и ярость, и посыл, а мне... всегда хватало её тихого голоса, её скупых, но предельно наполненных движений, её искреннего взгляда.
Не забыть, как Вика читала в «Чернильной розе» свою «Золотую рыбку». Сюжет произведения глубоко трагичен. Выменянная на рынке в последний перед блокадой день, она никого уже не могла спасти, ничьих желаний исполнить. Но она вдруг оттаяла в аквариуме, уже покрытом льдом, и прощально шевельнула солнечным плавником перед глазами девочки – героини стихотворения, «седой старушки двенадцати лет»... Девочки, написавшей свой дневник утрат, потерявшей всех близких. Одним из будничных событий её жизни стала смерть художника Билибина – «известного соседа», умершего от голода... Стихотворение завершается гордым, потрясающим:
Таков у земли этой дух непокорный,
Что даже средь крошева взорванных пней
Питает ростки из разбитого корня
И смерть не одержит победу над ней.
Стихи о России – важнейшая тема для Виктории Бурцевой, для понимания её сильной, внутренне цельной личности. В них главное – сила преображающей любви. Таковы её «Вымирающие деревни», прекрасный цикл «Земля Псковская», таковы её завораживающие ритмом и образностью «Ведьмины ирисы»:
Там гуси-лебеди кипенью белою
Бледными крыльями плещут в ночи,
Ведьма ль седая рукой плесневелою
Перебирает лесные ключи.
Млеет от таинства как от наркотика:
Волосы дыбом и рот до ушей,
Стрельчатых елей соборная готика
Русскому духу вполне по душе.
Смертным тропинка туда заповедана:
Где тридесятое? – на-тко, спроси!
Крепкое место – одно из неведомых,
Из потаённых чудес на Руси.
Словно по осыпающимся мшистым ступеням шагаешь ко входу в сказочное царство-государство, и жутко, и сладко от предчувствия тайны:
Коль у порога разграялись вороны,
Скользкие гады к душе подползли –
Станет сокрытой сердечной опорою
Стан горицветов родимой земли.
Стелется запах броженья и сырости,
Зыбится космос лесного пруда...
Ирисы, ирисы – вещие ирисы,
Светлы касатики – чёрна вода.
Вещим, светлым, произрастающим из сокрытой от случайных глаз земли – родины касатиков-ирисов и гусей-лебедей, было и поэтическое творчество Виктории Бурцевой.
V
Метельный вальс
Есть у Вики один текст, на который родилась у астраханской актрисы и автора-исполнителя Александры Костиной отличная песня. Это «Метельный вальс. Зарисовки в парке». Мы и об этом стихотворении успели с Викой поговорить той длинной ночью в плацкартном вагоне в поезде «Вологда-Москва». И стихотворение, и песня КаСандры (творческий псевдоним Костиной) меня трогают до слёз. Но обилие уменьшительных суффиксов в тексте казалось мне всё же избыточным, лишним, и я, насколько могла деликатно, сказала об этом Вике. Она уважительно приняла мои слова и сказала только одну фразу: «Это такие Митьки»...
Митьки! Чудесная наивная живопись, мир, увиденный глазами взрослых детей, приятие мира в его непарадных формах, лирика окружающей городской жизни с её многоэтажками и пивными ларьками, с водкой из бумажных стаканчиков... Особая философия... Ну, конечно же!
Всё встало на свои места.
Картины, открывающиеся в парке лирической героине сквозь метельную завесу (а Вика, скорее всего, описывала московский Воронцовский парк неподалёку от её дома) – это особые послания Вселенной Добра, они обращены ко всем, а вот заметить и прочесть их дано далеко не каждому... И здесь пора озвучить вторую важнейшую ипостась творчества Виктории Бурцевой. Неутомимый поиск Божества во всех явлениях жизни непременно сочетался у неё с любовью к реальным людям и именно так проверялся на истинность. Вика никогда не была человеком готовых схем – но всегда тонким и страстным заступником, защитником по видимости слабых мира сего. Детей. Стариков. Чудаков. Поэтов. Собак. Птиц...
Как все настоящие русские поэты, Вика Бурцева была солью Земли Русской, причастницей её тайн, её заповедного языка. При этом она остро чувствовала нерв времени. Одна из очень немногих, она нашла ключи от сегодняшнего дня, отразила духовные искания и трагизм начала XXI века. А стихотворение «Метельный вальс» – её кредо, её духовное завещание.
В снежных картинках, в метели увиденных,
Вдруг открывается:
Это – любовь, а не то, что обыденно
Ей называется,
Это Господня частица нетленная.
С каждым попутчиком
К нам пробивается Света Вселенная
Слабеньким лучиком.
Таким вот Лучиком для тех людей, кто её знал и любил, кто читал её стихи, была и сама Вика...
Её вторая книга «Соловушка» ждёт своего читателя.
Как это и странно, и грустно, и здорово, что белые крылья книги взмахнут вслед поэту и продолжат его полёт на Земле.
Март-апрель 2020 г., Москва.
***
Аd futuram memoriam (Вместо послесловия)
Сегодня проводили поэта Вику Бурцеву. Светло, мирно, тихо. И отпевание, и путь на кладбище, и опускание в могилу, так аккуратно вырытую среди других захоронений (а участки в Ракитках довольно тесно расположены) – всё словно на крыльях летело, с самого первого возгласа, поданного отцом Николаем, Викиным мужем, протодиаконом с красивейшим сильным голосом. Он отпевал сам, очень естественно, слаженно с другим певчим и священником. Где силы брал?.. Всё же людям, стоящим у Престола, такие силы даются свыше.
Не было бурных, заметных слёз, мрачности, обмороков – общая сдержанность, концентрация на таинстве. Поразительно скромно и мужественно держалась Викина мама...
Самое сильное впечатление – сама Вика, раба Божия Ника. В тёмном строгом гробу лицом к алтарю лежала княжна, спящая Ярославна... Прозрачная белая вуаль окутывала её голову, захватывая плечи и сложенные руки, церковный венчик был как очелье, стройная, светлая, какая-то торжественно тихая, она была такой красивой, какой я при жизни её и не видела, точнее, не разглядела в современных, хотя и всегда стильных, одеждах... Вот именно, говоря цветаевскими словами, сквозь тонкое лицо проступил лик, высокий дух отпечатался на нём во всём величии праведности. Мне кажется, не только я, но и все, присутствовавшие в храме Михаила Архангела в Тропарёво, были заворожены её тихим и живым сиянием. Глаз от её лица оторвать было невозможно. Мне в голову пришла крамольная мысль: если бы Вика, такая нарядная и праздничная, вдруг очнулась от глубокого сна и села, было бы совсем не страшно, а очень радостно... Но она лежала с этим своим светящимся фарфоровым лицом, как живая. Уснула сном смерти...
Храм Михаила Архангела, построенный в XVII веке, был выбран для отпевания не случайно. Много лет назад Николай и Виктория стояли перед алтарём на таинстве венчания, и Господь на долгие годы, до самой Викиной смерти, благословил их яркий, творческий и счастливый брачный союз. Позже у пары родился сын, взявший от родителей лучшее. А ещё ранее матушка Ника пришла в этот храм юной девушкой, студенткой пединститута, делающей в Православии свои первые шаги, пришла не просто так – посмотреть, а на работу. Вика трудилась там в швейной мастерской, и, как и во всём, что она делала в жизни, достигла в искусстве вышивания настоящих высот. Иконы, воздухи, священнические и диаконские облачения, покровцы для аналоев, закладки для Евангелия, вышитые Викой Бурцевой, служат украшением храмов и монастырей России и Зарубежья, они есть в храме Христа Спасителя и даже во Вьетнаме... Да и живёт эта семья неподалёку от храма, ощущая на себе молитвенный покров Архистратига Божия.
А на кладбище произошло маленькое чудо...
Весь вчерашний день в Москве с перерывами моросил дождь. Не очень сильный, но земля была – влажная, оттаявшая, а в тех краях, где расположено кладбище – суглинок, почти что глина. Подумалось, Вика никого не обременила своим уходом – прожила все святки, чтобы отец Николай не был выдернут из богослужебной чреды в храме Х.С., подгадала погоду, чтобы могильщикам не колоть каменную землю. А сегодня, в день похорон, и небо с прояснениями, и лёгкий, за городом гораздо более ощутимый, морозец. С ветерком.
Ветерок нагнал тучку, и в тот момент, когда Вику опускали на широких белых ременных лентах, вдруг полетели снежинки. Они ложились на плечи, на капюшоны, на ладони поющих «Святый Боже...». Снежинки полетели сильнее и чаще и вскоре превратились в довольно густой, кружащийся, словно в ритме вальса, снег... Крупный, так явственно делающий в воздухе пируэты и повороты.
Сами собой в голове зазвучали строки из Викиного «Метельного вальса», самого известного её стихотворения:
Рушатся с неба снежинок созвездия – кружев плетение...
Когда автобус с провожавшими выезжал с территории кладбища, уже всё было кончено. Тончайший белый покров на несколько минут, может быть, на полчаса, неуловимо преобразил всё вокруг. Мелькнула белая вуаль метели – и пропала.
А когда Вику только везли к месту её упокоения на катафалке, вдруг и впервые за весь день, проглянуло солнце, которое она так любила.
22 января 2020 г.
;
Другие статьи в литературном дневнике:
