Сто лет одиночества

Всё, что я чувствовал... всё, что я испытывал... всё это я хотел показать и отдать ему единственному!

Подталкивая меня к кровати, Серхио стал раздеваться, снимая брюки и расстёгивая рубашку. Я проделал то же самое, освободившись от белья. Оставшись в одном неглиже, мы уже не могли ждать и, свалившись на кровать, набросились друг на друга с жаркими поцелуями.

Я только повёл бровями, на что Серхио лишь улыбнулся и полностью завладел мною.

Едва дотрагиваясь губами до моего тела, он двигался от шеи вниз до щиколоток и обратно. На минуту представив, сколько мужчин перебывало на моём месте, и что он вытворял с ними, я застонал от охватившей меня ревности, но тут же осёк себя – он мой и я хочу видеть его счастливым!

Мой громкий стон разнёсся по комнате, а сердце стало заикаться от волнения. Серхио дразнил меня, сводил с ума и, самое главное, зная это, продолжал!

Он невероятно... прекрасен на вкус...

Подхватив меня за бёдра, подтянул к себе и, навалившись сверху, между моих ног, он резко ввёл в меня член, и я ахнул от того, как он это сделал, причинив мне боль, что уже через миг переросла в наслаждение... Волна удовольствия вторглась в тело и, расплескавшись во мне, сорвала с моих губ страстный стон... Серхио, не мешкая, вновь вошёл в меня...

Серхио – потрясающий любовник. Одновременно целуя меня в шею, одной рукой страстно сжимая мою грудь, другой – потирая заветный бугорок, он не переставал ублажать меня, мощными толчками входя в меня...

Он шлёпнул меня ещё, и на этот раз я почувствовал немного больше удовольствия. Со всей присущей ему пылкостью, Серхио набросился на мои губы. Наш поцелуй был на грани какого-то отчаянно-страстного неистовства. Наши тела непрерывно двигались, стремительно приближая нас к завершающему апогею блаженства.

Несмотря ни на что, это было очень, очень... неудержимо приятно, будто мир замер, всё вокруг остановилось, словно мы застыли во времени. Я не слышал ни единого звука, кроме как: звуки того, как он сосал, стонал и тяжело дышал; возгласы моей радости и крики вперемешку со слезами, вещавшими, что я испытывал мощнейший в своей жизни оргазм. Его экстаз был не менее ярким и могучим...

Ослабев от пережитых чувств и эмоций, я уж было думал, что всё... но Серхио, всё ещё дрожа от испытанного экстаза, гладил меня и зализывал рану на моей шее...

- Где твой бойфренд? – спросила меня миссис Майер, пока я катил её по коридору.

- Серхио? Я его ещё не видел сегодня. Давайте найдём его? – она всегда дразнила меня насчёт Серхио.

Миссис Майер была одним из моих любимых пациентов в доме престарелых. Она всегда имела при себе пару интересных историй и была очень наблюдательна. Она и Серхио, мой самый любимый пациент, сохранили ясный ум, и навещать их было одно удовольствие. Я пришёл сюда волонтёром, но теперь и представить не мог, чтобы делал без дружбы с ними, особенно с Серхио. Пока мы шли в комнату отдыха, я думал о нём.

Когда я год назад переехал в Майами, мне было очень тяжело завести друзей. Не то, чтобы люди обходили меня стороной, просто болтать ни о чём казалось неприемлемым, а большего мне и не предлагали. Я был настолько стеснительным, что мой консультант по профориентации предложил поработать в интернате для престарелых, чтобы попрактиковаться в беседах с незнакомыми людьми. Это казалось странным предложением, но вскоре я понял, что мне это нравится. В приюте было очень мало разговоров ни о чём. Некоторые из пациентов нуждались просто в улыбке, а большинство были счастливы поговорить о себе или своих внуках. Иногда они были грустными или испуганными, часто потерянными, но очень редко поверхностными.

Что-то в конце жизни заставляет большинство людей стать немного глубже, чем они были, пока их занимала жизненная суета. Им хотелось рассказывать лучшие истории своей жизни – самые приятные выдержки из собственных биографий. Может, именно поэтому я так сильно любил их – беседы с пациентами «Последнего пристанища» напоминали мне общение с книгами в библиотеке, а там я всегда чувствовал себя, как дома.

Я познакомился с Серхио во время моего второго визита. Я заметил его ещё в первый раз, но он был слишком занят, играя в шахматы, чтобы поговорить со мной. Я сидел с Эстер, пациенткой с болезнью Альцгеймера, которая начала погружаться в сон, как вдруг мне в голову пришла очень грустная мысль. Некоторые из пациентов выглядели такими беспомощными, потерянными или игривыми, что легко было принять их за детей.

- Каждый здесь – сирота, - сказал я сам себе.

- Ты прав, - произнёс незнакомый голос, вырвав меня из задумчивости. – Но знаешь, иногда в романах сиротами являются лучшие персонажи.

Серхио был самым старым и самым интересным пациентом. Ему было сто восемь лет, и он всё ещё помнил героев и сюжеты всех книг, что я читал. Он всегда выигрывал у меня в шахматы, и научил некоторым потрясающим ходам. Серхио выжил в эпидемию испанки (по его словам, с большим трудом) и воевал в обеих мировых войнах, а затем работал юристом в Нью-Йорке. Он жил ради дискуссий и вовлекал меня в дебаты, пока я не становился пунцовым от волнения. Затем он улыбался мне и рассказывал, как я должен был спорить. Он научил меня большему, чем любой учитель в средней школе Майами.

Я тайком приносил ему печенье, а он играл для меня на фортепьяно в актовом зале «Дома последней скорби». Серхио извинялся, что растерял всё своё мастерство, но для меня его игра звучала прекрасно. Он давал мне советы, к которым я всегда прислушивался. Обычно они были полезны, за исключением одного раза, когда он посоветовал мне по поводу свидания. Серхио сказал мне, что я должен позволить своему однокласснику Дину сопровождать меня на выпускной, и я согласился. Мне никогда не было так одиноко за всю мою жизнь, пока вечеринка грохотала вокруг меня и моего мыльного пузыря. Мне казалось, я нахожусь в воображаемом круглом аквариуме, совершенно неспособный по-настоящему общаться с окружающими. Дин был милым, но не понимал меня, даже отдалённо. Я сказал ему, что у меня болит голова, сбросил туфли и босиком побежал под окно Серхио. Он держал меня за руку, пока я плакал и рассказывал о своей обособленности.

- Ты не обязан сопровождать Дина, - говорил он утешающе, - я в любом случае не должен был давать тебе советов относительно свиданий, я никогда не был хорош в этом. Просто я думал, что будет здорово, если ты хоть разочек насладишься своей юностью.

- Я не насладился, - рыдал я, - во мне, наверное, есть какой-то дефект.

- Нет, Вэл, нет. Никогда не говори так. Ты слишком замечательный. Если бы я был на восемьдесят лет моложе, я бы устроился между твоими ногами прежде, чем ты мог бы возразить, – мы оба засмеялись, но мне показалось, что он действительно так думал.

Если бы он был на восемьдесят лет моложе, я бы, вероятно, позволил.

В итоге той ночью я заснул в кресле у его кровати. Проснувшись, я обнаружил, что наши руки всё ещё соединены, тонкая, как бумага, кожа мягко касалась моего лица.

Мы с миссис Майер проехали через комнату отдыха, актовый зал, и, в конце концов, направились к комнате Серхио. Констанс, очень милая штатная сиделка, дежурила у его кровати. Серхио, кажется, спал. Я был разочарован.

Сиделка улыбнулась, увидев меня, и подошла, забирая у меня кресло с миссис Майер.

- Что вы делаете? Я же привёл вас повидать Серхио, - спросил я растерянно.

- Нет, милок, это я привела тебя сюда, - ответила миссис Майер, - я уже поговорила с Серхио. Он ждал тебя.

Моё горло сжалось, и я подошёл к Серхио. Он вовсе не спал и казался спокойным. Он выглядел таким хрупким и старым. Серхио улыбнулся мне, и моё дыхание перехватило. Неожиданно я понял, что всё это значит.

- Нет, Серхио, не надо, – сдавленно прошептал я.

- Вэл, - сказал он мягко, - я хотел поблагодарить тебя за этот год. Я никогда не был в своей жизни так счастлив, как сейчас, видя твоё прекрасное лицо каждый день. Ты был моей отрадой и благословением. Не плачь по мне. Я устал. Я готов уйти.

- Я не готов, - прошептал я, отчаянно умоляя его своими глазами.

- Я хочу отдать тебе кое-что, - Серхио указал на коробку на прикроватной тумбочке.

Я заглянул в неё и увидел стопку тетрадей в кожаных переплётах, маленький старинный фотоальбом и коробочку поменьше, обёрнутую в белую бумагу и перевязанную золотой ленточкой. Сверху лежала маленькая карточка с моим именем.

Я взял фотоальбом и открыл его из любопытства. Мне всегда было интересно, как Серхио выглядел в молодости. Сначала я увидел фото со свадьбы его родителей – призраки из конца 1890-х. Дальше был маленький Серхио на коленях у матери.

Фотография за фотографией прелестного ребёнка, преобразившегося в мужчину такой красоты, что у меня захватило дух.

- В этой коробке больше меня, чем здесь, - он указал на своё увядшее тело. – Ты возьмёшь их? Прочтёшь?

Его глаза ярко сверкали – бирюзовый след поблёкшей красоты.

Я кивнул, не в силах сдержать текущие слёзы.

- Не будет ли слишком, если я попрошу о прощальном поцелуе? – он указал на свою щёку и наклонился в мою сторону.

Я взял его за руку и поцеловал в губы, удивляясь, какая тонкая там кожа. Он грустно улыбнулся, будто безмолвно извиняясь передо мной за что-то. Я не мог этого принять, поэтому склонился снова и очень мягко поцеловал его сомкнутые губы.

- Серхио, я тоже благодарю тебя за этот год. Я люблю тебя.

На этот раз он улыбнулся по-настоящему, изумлённо, а затем тихо ушёл.

Моя жизнь...
Меня этот мир не примет.
Я в нём не живу... Меня нет..
Я словно мираж в пустыне...

Я - тень без особых примет,
В глазах я чужих растворяюсь
И мысли мои не важны.
На каждом шагу натыкаюсь
На камень холодной стены.

Чужие слова - яд для сердца,
Которое в ранах давно,
День за днём кто-то злобный и дерзкий
Крутит жизнь мою, как кино...

Я давно из времени выпал,
Я не знаю путей и дорог,
Пеплом душу мою засыпало,
Ведь никто её не сберёг...

Грязный воздух отравит лёгкие
Забирая свободы глоток,
Жизнь моя, словно дерево мёртвое,
На котором я жёлтый листок...

Мрак вокруг, темнота беспросветная,
Я погибну... Кричи, не кричи...
Только тихо, как тень неприметная,
Моя жизнь растворится в ночи...