Надломленные. Третья часть

Продолжение вторника:

Фьють! Хрясь! В ужасе я кричу, когда слышу резкий звук от взмаха деревянной битой, которая опускается на черепную коробку с глухим треском о кость. Затем крик отца, постепенно переходящий в тихий стон, и далее – звенящая тишина. Тишина, которая прерывается лишь тяжёлым дыханием и напряжённым сопением орудующих битами мужчин, а также повторяющимися звуками свистящих в воздухе дубинок, сопровождающиеся тошнотворным треском, хрустом и... чавканьем чего-то мягкого.

Всё это время он шепчет мне на ухо:

- Я защищу тебя, драгоценный мой. Всё, что тебе нужно сделать, это быть хорошим мальчиком и доставить мне удовольствие. Ты же хочешь сделать мне приятно, правда? Я никому не дам тебя обидеть. Обещаю.

Рыдая от ужаса, я цепляюсь за него, веря ему и обещая, что буду хорошим и сделаю что угодно, лишь бы он спас меня и защитил от этих страшных мужчин с битами.

Позже, после жестокого обмана, ужаса, боли и унижения...

- Теперь давай я покажу тебе, как мне нравится развлекаться, мой драгоценный. Ты так охуительно сладко кричишь, - ощущаю я на своей шее его горячее дыхание, слышу его шёпот у своего уха и вижу, как мелькает лезвие ножа, рассекая мою кожу, словно масло...

Задыхаясь, я вытянулся струной и дрожащей рукой обхватил себя вокруг талии, а другой зажал рот, пытаясь приглушить вырвавшийся из меня крик. Я попытался глубоко вздохнуть, чтобы выровнять своё сбившееся дыхание, но горло пересохло и першило. Колено пульсировало от боли, а голова просто раскалывалась, и я в панике стал растерянно осматриваться по сторонам.

Какого чёрта тут произошло? Почему я валяюсь на полу перед собственной дверью?

Ладно, теперь я вспомнил про приступ паники: я стал задыхаться и потерял сознание. Просто охренительно для моего прогресса! Сидя на полу, я закрыл лицо руками и разрыдался от гадкой жалости к себе.

Наконец, рассердившись на себя за эту слабость, покачал головой и сказал себе: «А ну, поднимайся нахер с пола, Русик! Тот лживый ублюдок не будет править твоей жизнью. Ему тебя не заполучить».

Затем, собравшись духом, я постарался подняться с пола, но колено так сильно болело, что я не смог опереться ногой и встать. Твою мать!

Стиснув зубы, я прополз через всю комнату к дивану, а затем подтянулся и сел на него. Оттуда я наконец-то встал и, прихрамывая, поплёлся на кухню за льдом, чтобы приложить его к колену. Подойдя к раковине, я схватил стакан, наполнил его водой и выпил две таблетки аспирина. От воды моему пересохшему горлу мгновенно стало легче.

Всё ещё прихрамывая, я вернулся на диван и, вытянув ногу, приложил к колену лёд. Затем откинулся на спинку и закрыл глаза. Снова хотелось плакать. Да что это со мной сегодня происходит? Наверное, нужно позвонить доку и узнать, как быстро он сможет меня принять, прежде чем я окончательно психологически сломаюсь или случится ещё какое дерьмо. И, видимо, ещё позвоню своему физиотерапевту Дмитрию и договорюсь с ним, чтобы он осмотрел моё колено. Вот блин! Сто пудов он будет злиться на меня.

Трясущимися руками я взял со стола телефон и решил сначала набрать дока.

- Кабинет доктора Сима, говорит Мария, чем я могу вам помочь?

- Привет, Мария, это Валера. У дока сейчас пациент? У меня сегодня проблемы, милая.

- О нет, Валер, дорогой, я даже не хочу этого слышать. Что было на этот раз? Кошмары или приступ паники?

- Гм, вообще-то и то, и другое, так что я надеялся сегодня или завтра поговорить с доком.

- Погоди-ка, дорогой, не клади трубку, я сейчас загляну к нему, - и ушла, переведя меня в режим ожидания, который длился, наверное, вечность, хотя на самом деле прошла минута или меньше, прежде чем она вернулась на линию. – Валер, ты всё ещё здесь? Доктор Сим просил передать тебе – вот его точные слова: пусть тащит сюда свою задницу во второй половине дня и будет здесь сразу же, как только закончится последний приём в пять. О, и ещё, что тебе лучше бы – снова в кавычках, дорогой, - не похерить весь тот прогресс, над которым вы с ним бились, или он вышвырнет отсюда твою задницу аж до следующего воскресенья. Ну как тебе?

Горько усмехнувшись, я ответил:

- Ага, Мария, спасибо. Звучит идеально. Я тебя увижу или ты уже уйдёшь?

- О, дорогой, меня не будет. Ещё несколько месяцев я буду уходить с работы в два. Кто бы мог подумать, что двое новорождённых могут быть таким наказанием? Но я оставлю несколько фотографий на своём столе, чтобы ты полюбовался на моих близнецов.

- Ну, конечно, Мария, обязательно оставь! Мне очень хочется на них посмотреть. Что ж, и передай доку, что я приеду. Может, в следующий раз увидимся. Да, и мои поздравления!

- Спасибо, дорогой. Береги себя. Пока.

Затем я набрал Дмитрия и, как и ожидал, он разозлился ужасно. Морщась и вздрагивая, я отставлял трубку от уха, пока он кричал на меня:

- Ты сделал ЧТО?! Чёрт бы всё это побрал, мать твою, Валерка! Я же сказал, чтобы ты не бегал и не скакал на том колене! О чём ты думал, чёрт возьми, пробегая три лестничных пролёта? Если ты снова повредил то проклятое колено, да поможет мне Бог, чтобы я тебя...

Запустив руку в волосы, я с отчаяньем потянул их за корни:

- Я знаю! Знаю! Я облажался, Дима! Но в тот момент моя дурацкая башка была засунута в мою задницу, полную дерьма, поэтому я ни о чём и не думал.

Теперь голос Димки звучал озабоченно:

- Чёрт, а ты звонил доку? Ему захочется знать, если ты слетишь с катушек, старик.

Закатив глаза, я ответил:

- Естественно, я ему позвонил, ещё до тебя. Он примет меня сегодня вечером после своего последнего пациента. И если тебе от этого станет легче, я скажу, что он тоже прибьёт меня сегодня. Но прямо сейчас меня убивает это проклятое колено. Мне нужно сделать что-то ещё, кроме прилаживания льда? Или ты хочешь, чтобы я пришёл к тебе, и ты посмотришь?

Дима тихонько рассмеялся:

- Да, док всегда питал к тебе слабость, ребёнок, - и затем уже серьёзным голосом добавил: - Нет, просто подержи лёд около часа, а затем какое-то время чередуй холод и тепло. И позвони мне завтра утром. Скажешь, как колено, и я решу, нужно ли будет его осмотреть, договорились?

- Хорошо, Дим, спасибо. Я позвоню тебе утром. Пока.

Покончив со звонками, я стал осматриваться в поисках своего рюкзака. Мне хотелось просмотреть свои эскизы, которые я набросал сегодня утром, и подумал сделать детальный набросок «мистера Зелёные Глаза», пока его образ ещё был свежим в моей памяти. Блин, от одной только мысли о нём я уже покраснел. Вероятно, он решил, что я придурок.

Но сколько бы я не оглядывался, рюкзака нигде не было видно. Может, я бросил его в коридоре? Превозмогая боль, я проковылял к входной двери и, открыв её, выглянул на лестничную площадку. Но и тут была не судьба. Вот дерьмо! Я точно обронил его, когда грохнулся на свою задницу у входа перед кафе, а затем оставил его там, когда убежал.

Фан-блять-тастически!

Закрыв дверь, я прислонился лбом к прохладной древесине, пытаясь сообразить, что теперь делать. Позвонить Инне или просто вернуться в кафе? А вдруг «мистер Зелёные Глаза» всё ещё там? Может, прямо сейчас он сидит в этом кафе и ждёт, что я вернусь за рюкзаком? У меня замерло сердце, когда я подумал о встрече с ним снова, а лицо ещё сильнее запылало, когда я представил, как сажусь и разговариваю с этим парнем. Хватило бы у меня смелости заговорить с ним?

Вздохнув, я покачал головой. Вероятней всего, что он просто поднял рюкзак и, занеся его внутрь, отдал кому-нибудь за прилавком. И тут я нахмурился. Подожди-ка. А что если он не отнёс рюкзак в кафе, а решил оставить его себе? Или ещё хуже – вообще его не заметил! Ведь тогда любой может наткнуться на него и забрать себе.

И от мысли о каком-то безликом незнакомце, роющемся в моих вещах, у меня чуть ли не начался ещё один приступ паники. Руки моментально задрожали, а сердце начало свой марафон, поэтому я сразу сконцентрировался на глубоких вдохах, пытаясь сохранять спокойствие. Ну что с тобой, Русик? Серьёзно, старик, ты перечеркнул всё, чего достиг за эти месяцы. Чёрт возьми, а я наивно полагал, что всё это дерьмо уже прошло.

Наконец, успокоившись, я проковылял обратно к дивану и снова положил на колено пакет со льдом. Затем откинулся назад, закрыл глаза и, потирая их тыльной стороной ладоней, попытался вспомнить, что такого незаменимого было в том проклятом рюкзаке. Итак, запасные альбомы и карандаши были в моём кабинете в корпусе чертёжной доски. Блин, придётся купить новый рюкзак, если тот никто не вернёт. И слава Богу, что я всё-таки не взял сегодня утром с собой ноутбук. Так, что ещё в нём было важного? И тут у меня внутри всё сжалось, когда я вспомнил что. Ах, чёрт возьми, нет! В самом низу там по-прежнему лежал мой дневник!

Когда я только вышел из больницы и стал жить самостоятельно, док предложил мне вести дневник. Он хотел, чтобы я писал столько, сколько мог вспомнить о своей жизни, о моей дружбе с моим лучшим и единственным другом Андреем, о том времени, когда я был совсем ещё ребёнком, и мы ещё не переехали из Смоленска. Док сказал, что всё это, в конечном итоге, поможет мне в будущем, когда я заведу с кем-нибудь дружбу или отношения. Не спрашивайте меня как, док всё время придумывает какую-то странную хрень.

Ну я так и сделал. Сначала написал о своём друге Андрейке. Его семья переехала и стала жить с нами по соседству, когда мне было восемь лет, а ему девять. Он был старше меня на год и несколько месяцев. Мы прозвали себя уродами из-за нашей общей «беды»: оба покрывались волдырями, только я на солнце, а он от аллергии на траву и любые растения. Мы всё делали вместе... вместе играли, вместе ели, дрались тоже вместе, да и ночевали всегда вдвоём то ли у него дома, то ли у меня. Мы были неразлучны.

В наше последнее лето вместе Андрюшке было уже тринадцать, а мне скоро исполнялось двенадцать. Мы с ним украдкой выбирались по ночам и спускались к озеру, которое было неподалёку от нас, где потом купались голышом в лунном свете. Боже, как мы плескались, брызгались, макали друг друга в воду, боролись и щекотались до волнующего трепета. Тогда мы начинали подкалывать друг друга и меряться нашими членами. Потом мы возвращались в его или мой дом, в зависимости от того, где оставались ночевать, тихонько проникали обратно и, свернувшись калачиком вместе в постели, забывались невинным сном. В конце того лета каждую неделю Андрея стали колоть какими-то новыми лекарствами, и ему стало лучше, так что он всё чаще уходил гулять, завёл новых друзей, и я снова остался в одиночестве.

Док также хотел, чтобы я записывал и свои сны. Он думал, если я буду описывать все подробности из них, то это сможет помочь вытеснить всё то гадкое дерьмо из моей головы, и, возможно, мои кошмары в конце концов прекратятся.

Но мои сны всегда были примерно об одном и том же. Чаще всего это был нож или звуки тех проклятых деревянных бит. В итоге, я наконец-то решил подробно описать события той жуткой ночи, когда мои родители были убиты, а я был... гм... изуродован и изнасилован.

Демид, конченая тварь, был искусным манипулятором, чертовски запудрившим мозги тринадцатилетнему мальчику, которого заставил поверить ему. Снова и снова он продолжал убеждать меня в том, что во всём, что они сделали со мной и моими родителями, была только моя вина, и я ему поверил. Я поверил, что был плохим и заслужил все эти страшные наказания. Я до сих пор иногда просыпаюсь с мыслью, что всё это случилось по моей вине. Доку потребовались годы, чтобы убедить меня в том, что я был жертвой, а не маленькой шлюхой, как внушил мне тот гад.

И всё же написание всего этого дерьма не помогло мне избавиться от кошмаров. Если честно, мне кажется, это только подлило масла в огонь, потому что я всё больше стал вспоминать о деталях той зверской ночи, которые теперь отразились в моих снах. После того как я, наконец, закончил описывать всё это, я позволил доку прочесть свой дневник. Но когда он его просмотрел, то, вернув мне обратно, покачал головой и сказал: «Ты ещё блокируешь в себе что-то важное, сынок. Рано или поздно тебе придётся иметь с этим дело». После этих слов мне стало жутко. Что же ещё может быть хуже, чем всё то, что я уже вспомнил?

После этого я убрал свой дневник подальше с глаз долой, спрятав его на дне рюкзака. Отчасти мне даже хотелось забыть, что он там. О, Боже, что если кто-нибудь его прочтёт? Ну почему я, тупорылый болван, не взял да и не спалил этот злосчастный дневник ещё несколько месяцев назад? Может, если бы я его сжёг, то вместе с ним и сгорели бы все эти кошмарные воспоминания, так же как сгорела та выжженная мной чёртова надпись, которая была вырезана на моём правом боку. Да, это была единственная рана, которую я нанёс себе сам, но уж лучше видеть этот уродливый шрам от ожога, чем ту проклятую надпись.

Решив позвонить Инне, я взял трубку и набрал номер кафе, надеясь, что хоть кто-нибудь подобрал тот рюкзак и занёс его внутрь. После третьего гудка ответил томный голос:

- «Чашечка кофе у Вэла», вас приветствует Виктория, хотели бы вы что-нибудь горяченькое... выпить сегодня?

- Эмм... да... ну... то есть... нет... я имею в виду, м-м-могу ли я поговорить с Инной, пожалуйста? - чёрт, ненавижу говорить по телефону с людьми, которых не знаю.

- Гм, Инна сейчас немного занята. А могла бы я что-нибудь сделать для вас, милый?

Задаваясь вопросом, где могла бы быть Инка, я попытался снова:

- Тогда могу я поговорить с Яной, пожалуйста?

- Яна тоже не может говорить, дорогой. К ним с Инной неожиданно пришли в гости несколько их старых друзей, поэтому они попросили какое-то время их не беспокоить. А почему ты не хочешь довериться в мои умелые ручки и сказать, в чём проблема? Может, я смогу помочь.

Да, облом, я совершенно забыл про тех старых друзей, о которых мне говорили Инка с Янкой. Вздохнув, я всё-таки решился спросить:

- Эмм... никто не находил рюкзак или в кафе, или перед входом и не заносил вам?

- Нет, прости, дорогой, никто ничего не приносил, насколько я знаю, но если хочешь, дай мне свой номер и имя, и я буду счастлива позвонить тебе, если его принесут.

- Гм... спасибо, Виктория, тогда, если рюкзак найдётся и его вам принесут, ты не могла бы сказать Инне, чтобы она просто позвонила Валере? Она должна знать номер.

- Не вопрос, дорогой, удачного дня.

Так, ну и что теперь делать? Думаю, мне остаётся только ждать, вдруг кто-нибудь найдёт мой рюкзак и по адресу, который можно найти в нём, вернёт его. И я очень надеюсь, что нашедший не станет в нём сильно копаться, не найдёт там мой дневник и не прочтёт его. Вот блин, ну нафига ж я написал в нём столько долбанных подробностей? Это так стыдно, с какой лёгкостью та мразь манипулировала мной. Он ведь даже заставил меня просить его...

Содрогнувшись от воспоминаний, я решил сменить тему и стал думать об Инне и Яне. Каковы шансы, что они тоже были из того же города, в котором так чудовищно изменилась моя жизнь? Интересно, какие они – их старые друзья? Не припомню, что видел их здесь раньше. И почему я вообще так негативно отреагировал на то, что у девушек были свои друзья? Неужели я настолько привязался к ним, что теперь даже ревную их? Мне действительно нужно начать знакомиться с людьми и заводить себе новых друзей. Но, естественно, только от одной мысли куда-то выйти, чтобы с кем-то познакомиться и попытаться подружиться, всё моё нутро скрутило.

Я снова откинулся назад и закрыл глаза. Интересно, захотел бы быть моим другом тот красивый зеленоглазый парень? Я помню, каким он был обеспокоенным, когда протянул свою руку, чтобы помочь мне встать. Вздохнув, я начал думать о его зелёных глазах, доброй улыбке, встревоженном голосе и о его взъерошенных волосах.

И сразу же вспомнил о том электрическом ударе, который поразил мою руку и пробежал через меня, когда я схватил его за руку. Я никогда не чувствовал ничего подобного. В тот момент я ощутил себя настолько живым. И теперь, наконец-то, впервые после моего такого ****утого, трусливого побега домой задался очень серьёзным вопросом: я что, гей? Если судить по моей довольно сильной и практически мгновенной эрекции, какой у меня никогда не было раньше, то да, возможно. Но как это понимать? Как я мог быть геем после того, что случилось?

Нахмурившись, я вспомнил, с какой болью посмотрел на меня этот зеленоглазый, когда я отдёрнул от него свою руку, а ещё тот его мимолётный взгляд – влечение? – ну прямо перед этим. Могло ли это значить, что и он по какому-то счастливому фантастическому совпадению мог бы быть геем? И что я мог бы даже ему понравиться? И он хотел бы меня? А если бы я ему понравился – чего мне очень бы хотелось – смог бы я перешагнуть через свои страхи, чтобы быть с ним так? И тут же задрожал от этой мысли, хотя и не уверен, от ужаса и страха или от надежды и желания, скорее всего, от того и другого вместе. Ну и насколько это паршиво? Короче, сегодня у меня к доку вопросов выше крыши.

Взглянув на часы, я увидел на них ровно час. Блин, ещё целых четыре часа. Из-за моей шизанутой беготни и приступа паники сейчас я был весь липким и потным, да вдобавок ещё этот кошмар, после которого теперь чувствовал себя грязным не только снаружи, но и внутри. Поэтому я решил принять душ и направился в ванную. Включив кран с горячей водой, чтобы она нагрелась, я стал раздеваться, стараясь избегать своего отражения в зеркале. Затем встал под струи почти обжигающе горячей воды и постарался расслабиться.

Закрыв глаза, я склонил голову и просто наслаждался ощущением льющейся на затылок воды и стекающей вниз по обнажённому телу. Затем, медленно намыливая себя, начал думать о той прекрасной паре зелёных глаз и парне, которому они принадлежали. Мои руки всё ниже намыливали меня. Господи, до чего же он был красив! Внезапно в паху появилось незнакомое томление и ноющее ощущение. Я тут же открыл глаза и в шоке уставился вниз. Мамочки родные! У меня снова эрекция, и теперь только от одной мысли о нём!

Очень медленно, осторожно я протянул руку вниз и прикоснулся к ней, почти боясь, что она исчезнет. Тихонько, одними кончиками пальцев я провёл вверх и вниз по стволу и громко застонал. О, Боже! Я не понимал, что это означало, но было так приятно! Тяжело дыша от волнения и предвкушения, я уверенно сжал свой член в руке и медленно провёл ею по всей длине. Теперь я простонал ещё громче. Обалдеть! Я даже представить не мог, что бывает так приятно.

Закрыв глаза, я мысленно старался удерживать перед собой образ этих зелёных глаз и вскоре, задрожав всем телом, неосознанно задвигал рукой быстрее, не в силах сдержать отчаянные всхлипы «о чёрт, о чёрт, о чёрт», чувствуя, как что-то внутри меня начало стремительно назревать. Спустя ещё несколько рывков я вскрикнул и прислонился к стене, пытаясь не упасть, поскольку перед глазами и по всему телу прокатился какой-то мощный, ослепляющий взрыв. Волна за волной меня захлёстывала эта энергия, и, взмывая всё выше и выше в этом океане, я испытывал чистый экстаз.

Колени подкашивались, а меня всего трясло, пока я старался отдышаться и успокоить колотившееся сердце. Затем, расплывшись в улыбке, откинул голову назад и подумал: «О, Господи, я и забыл, как же это приятно!».

Но тут моя улыбка медленно начала сползать с моего лица, и я нахмурился.

Что? От такого дикого недоумения даже голова закружилась, и я медленно заскользил вниз по стене, пока не оказался на полу душевой кабины. Когда? Обхватив колени руками и прижав их к груди, я снова задрожал всем телом, а дыхание всё сильнее становилось прерывистым. Боже! Когда? А потом потекли горькие, тяжёлые слёзы. Свесив голову, я зарыдал навзрыд от охватившей меня бури хаотически спутанных эмоций: облегчение, удовольствие, надежда; чувство вины, стыда, ужаса; восторг, блаженство, радость; отвращение, омерзение; страсть, желание, вожделение; но самое подавляющее – отвращение и ненависть к самому себе. Я всё сидел и рыдал, пока от холода не застучали мои зубы, потому что горячая вода уже закончилась и полилась холодная.

Наконец, взяв себя в руки, медленно поднялся, выключил воду и, чувствуя себя эмоционально истощённым, похромал из душа, затем взял полотенце и начал вытираться. Случайно наткнувшись на своё отражение в зеркале, я увидел свои покрасневшие, опухшие глаза и ещё одну слезу, стекавшую по моей щеке.

Когда у меня раньше был оргазм? На задворках моего сознания зашевелились далёкие воспоминания, угрожая вырваться оттуда. Нет! Пожалуйста, я не хочу этого вспоминать! И пулей метнувшись к унитазу, упал на колени и начал блевать. Казалось, это длилось бесконечно, пока во мне ничего, кроме воздуха, не осталось, но судорожные спазмы всё равно продолжались.

Дрожа как в лихорадке, я встал и на трясущихся ногах подошёл к умывальнику, почистил зубы и выпил стакан воды. Потом достал из шкафа чистую одежду и быстро натянул её на себя, старательно пытаясь прогнать посторонние мысли. Затем, проковыляв в гостиную, я сел на диван и, снова приложив к колену пакет со льдом, стал вызывать такси, чтобы поехать к доку. Лучше подожду его там, пока он не освободится.

Спустившись на лифте, а не по лестнице, я подошёл к ожидавшему меня такси и, назвав водителю адрес, откинулся на сидении и закрыл глаза. Примерно на полпути к офису дока мой желудок громко заурчал. Твою мать, Русик, сначала ты вырвал, а теперь проголодался? Ты реально пришибленный. Вздохнув, я посмотрел на водителя и спросил:

- Вы знаете, где находится «Мамочкин дом»? Не могли бы вы меня там высадить?

Водитель посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

- Да, знаю, никаких проблем, - ответил он и, периодически бросая на меня взгляд через зеркало, наконец, тихо спросил: - Ты тоже остался без мамы?

Я взглянул на него с удивлением и так же тихо ответил:

- Да, уже семь лет как. А вы?

Он грустно улыбнулся и произнёс:

- И я. Четыре года назад. Рак.

Я сглотнул, чувствуя, как по щеке снова скатилась слеза. Водитель вопросительно посмотрел на меня, но я смог выдавить из себя только слово:

- Убили.

- О, чёрт, парень! - в ужасе распахнул он глаза. – Прости, мне очень жаль.

Я покачал головой и, посмотрев вниз, тихо сказал:

- Не извиняйтесь, вы же не могли знать.

- Но всё равно это просто ужасно, - и через несколько минут произнёс: - Ну вот мы и на месте. Обними Мамочку за меня и передай привет от Гоги, хорошо?

Подняв голову, я встретился в зеркале с его глазами и улыбкой и протянул ему плату за проезд с солидными чаевыми:

- Спасибо, передам. Я выйду здесь, Гога, сдачу оставьте себе.

Я наткнулся на «Мамочкин дом» примерно месяц спустя после того, как покинул больницу, и док с Клавдией помогли мне поселиться в моей квартире. Я шёл к нему на приём, когда увидел вывеску «Мамочкин дом». Неделями я ходил возле него кругами, прежде чем набрался смелости выяснить, что это было за место. Это оказалось маленьким семейным кафе, где готовили блюда домашней кухни.
Прошло ещё несколько недель, прежде чем я осмелился подойди к стеклянной двери и посмотреть сквозь неё с тоской, но так ни разу и не вошёл. Мамочка оказалась полной женщиной преклонных лет с добрым лицом и седыми волосами. Она приветствовала всех тёплыми объятиями и поцелуями, как будто все они были членами её семьи. И каждый раз, когда я подходил к двери и смотрел сквозь неё внутрь, Мамочка с печалью и сочувствием наблюдала за мной, после чего я отворачивался. Наконец, однажды, когда я снова стоял перед той дверью, Мамочка подошла и открыла её, а затем широко раскинула руки и произнесла:

- Войди и обними Мамочку, сынок.

И когда она обняла меня, я сломался и зарыдал. Затем она подвела меня к дальнему столику и, сказав Папочке принести мне тарелку домашнего супа и свежего хлеба, стала покачивать меня в своих руках, пока я не успокоился, приговаривая:

- Всё в порядке, милый, не смущайся. Все, кто находят дорогу к «Мамочкиному дому», как правило, также реагируют, когда впервые входят сюда.

Она сказала, что даже не догадывалась, когда давала такое название своему кафе, что все потерявшие матерей души Санкт-Петербурга в конце концов найдут дорогу к её двери. И она была очень этому рада, потому что это и ей помогало немного облегчить боль потери своих детей, поэтому каждого здесь она приветствует, как члена своей семьи.

Как только я вошёл в дверь, ко мне сразу же переваливающейся походкой подошла Мамочка и сгребла в свои крепкие объятия, от которых мои кости затрещали:

- Входи, входи! Я не видела тебя неделями, Валера! Где ты был? Почему хромаешь? Папочка! К нам Валерик пришёл! Принеси ему большую тарелку свиных отбивных и весь гарнир, - затем усмехнулась и потёрла мой живот, - этот мальчик выглядит голодным!

Я засмеялся и сразу же почувствовал облегчение оттого, с какой теплотой и любовью меня встретили Папочка и Мамочка. Затем ахнул, когда Папочка вынес мне блюдо, настолько переполненное едой, что она вот-вот вывалится.

- О, Мамочка... - вспомнил я. - Таксист, который высадил меня здесь, Гога, просил передать тебе привет и обнять за него.

- О, этот Гога хороший малый, - проговорил Папочка и отправился обратно на кухню.

А Мамочка снова обняла меня:

- Теперь я жду, что ты всё съешь, сынок. Ты очень похудел, а мы здесь не можем допустить этого.

Тут открылась входная дверь, и Мамочка вскочила, чтобы поприветствовать девушку с потерянным видом, которая выглядела даже моложе меня. Девушка тоже расплакалась, когда Мамочка обняла её и привела к столику у задней стены, крикнув Папочке, чтобы он принёс супа и хлеба.

На мои глаза навернулись слёзы, и я быстро вытер их ладонью. Я очень любил этих людей.

Как только я умял всё, что было на тарелке, то достал деньги и спрятал их под неё. После того, как Мамочка и Папочка узнали, что произошло с моими родителями, они наотрез отказались брать с меня плату. Но мне не хотелось злоупотреблять их отношением к себе, а также нравилось, что они помогали другим людям, поэтому я всегда втихаря оставлял им денег даже больше, чем нужно. Затем обнял этих замечательных людей на прощание и направился к доку. К счастью, колено уже начало успокаиваться.

Поднявшись на лифте, я посмотрел на настенные часы. Четыре часа. Сейчас у дока должен быть последний пациент, так что я подошёл к столу Марии и взял небольшой фотоальбом, который она оставила для меня. Перелистывая страницы, я рассматривал фотографии, на которых были она с мужем и их близнецы. Моё сердце защемило. Близнецы выглядели такими потешными и невинными. Интересно, позволит ли мне Мария учить её малышей драться, когда они станут постарше? Чем раньше они научатся самообороне, тем лучше будет для них.

Возможно, если бы я знал, как защитить себя, даже чуть-чуть...

Дверь кабинета открылась и из неё показалась голова дока. Увидев меня, он сразу улыбнулся:

- Входи, Валера. Я пораньше освободился.

Пройдя за ним в его кабинет, я присел в широкое кресло напротив и, свернувшись в нём калачиком, немного поёрзал, устраиваясь поудобней, полагая, что уйду я не скоро. Сначала он поинтересовался, хотелось ли мне чего-нибудь попить или перекусить, и когда я отказался, внимательно посмотрел на меня и серьёзно произнёс:

- Ладно, Валерка. Мария сказала мне, что этой ночью у тебя был кошмар, а сегодня днём – приступ паники. Всё верно?

Тяжело вздохнув, я кивнул:

- Да, док, сегодняшний день у меня довольно паршивый. Сначала я начал задыхаться, затем потерял сознание и очнулся ещё от одного кошмара. А позже я...

Док поднял руку, останавливая меня, и покачал головой:

- Давай не будем забегать вперёд. Мы доберёмся до того, что произошло сегодня, но сначала постараемся выяснить, чем был вызван твой кошмар этой ночью, хорошо? – затем он выпрямился в кресле, скрестил руки на груди и с суровым видом спросил: - Так, молодой человек, а теперь скажите, что вы делали? Чем новеньким ты занимался прошлым вечером, что спровоцировало твой ночной кошмар?

Моё лицо тут же запылало, и я весь съёжился:

- А почему вы решили, что прошлым вечером я делал что-то новое?

Клянусь, взгляд дока чуть дыру во мне не прожёг:

- Валер, прекращай увиливать от ответа и просто скажи, что ты делал.

Я стыдливо опустил глаза, не в силах смотреть на дока, и тихо ответил:

- Я... гм... я вчера взял напрокат видео и вечером посмотрел.

Подняв глаза, я встретился с испепеляющим взглядом дока:

- Видео?

- Эмм... - я нервно сглотнул. – Это было... гм... порно видео, док.

Он раздражённо вздохнул.

- Валер, сколько раз я объяснял тебе, что попытка искусственно вызвать в себе желаемые реакции не поможет! Только когда твоя психика будет готова, тогда возобновится и нормальный физический отклик твоего тела, - покачал он головой. – А в результате этот просмотр порно, с помощью которого ты пытался вызвать у себя эрекцию, безусловно, встревожил твою психику, что послужило прекрасным импульсом для твоего ночного кошмара, - всё ещё качая головой, он открыл один из своих журналов и, что-то записывая, рассеянно пробормотал: - Ну что мне с тобой делать? Кстати, какое именно порно ты смотрел?

Я почувствовал, что моё лицо ещё сильнее залило краской, что, думаю, даже могло светиться в темноте.

- Ч-ч-то вы имеете в-в виду? – заикаясь, выдавил я. – Это было обычное порно.

Он даже не взглянул на меня и, продолжая писать, спокойно спросил:

- Там были парень и девушка, девушка с девушкой или парень с парнем... что?

Понимая, о чём он спросил, я с отвращением поморщился и ответил:

- О! Парень и девушка, конечно.

И сразу же нахмурился, поскольку вспомнил взволновавшее меня окончание того видео и добавил:

- По крайней мере, почти до конца. Но, думаю, кто-то записал это видео поверх другого фильма, который мелькнул в самом конце буквально несколько секунд, - и я, невольно вздрогнув от этого воспоминания, опустил глаза, но затем снова посмотрел на дока и как можно более невинным голосом спросил: - А почему вы думаете, что мне хотелось бы посмотреть что-то нетрадиционное?

Док резко взглянул на меня поверх журнала.

- Действительно, - проговорил он, потом снова вернулся к записям, после чего поднял голову и, выпрямившись, стал всматриваться мне в лицо и что-то в нём искать, чего я не понимал. – Опиши мне несколько секунд другого фильма.

Чёрт, как док всегда умудряется знать то, о чём я не хочу говорить? Снова сглотнув, я дрожащим голосом ответил:

- Там было... гм... там было... гм... двое парней. О-о-один стоял перед другим, и парень, стоявший за спиной... ммм... он обхватил другого и... гм... гладил его и... т-т-тот другой парень... гм... кончал.

Док вздохнул и очень тихо произнёс:

- Значит, один парень прижимал к своей груди другого парня и, обхватив его рукой, мастурбировал ему, правильно? Разве в ту ночь тебя не также держал Демид, как ты рассказывал?

Моя грудь стала вздыматься и, борясь со слезами, я прошептал:

- Да.

- А просмотр этого момента не вызвал у тебя эрекцию или хотя бы малейшее возбуждение? – всё также тихо спросил меня док.

- НЕТ! – закричал я, и по щекам покатились слёзы. – Наоборот, мне стало чудовищно стыдно и противно, потому что я почувствовал отвращение к себе. И снова вспомнил, как Демид держал меня так же и заставлял смотреть на то, как его друзья избивали битами моих родителей.

- Валера... - док пристально посмотрел мне в глаза, которые, клянусь, порой видели меня насквозь. - Что делал Демид, когда заставлял тебя на это смотреть?

Опустив глаза, я почувствовал растущую горечь у себя во рту, снова сглотнул и, смахнув быстро слёзы, прошептал:

- Он просто держал меня и говорил смотреть, не закрывая глаз. Мы же уже говорили с вами об этом, док.

Вздохнув, он закинул ногу на ногу:

- Что ты делал после того, как видео закончилось?

- А? Ну, я был отчасти взволнован, поэтому выпил успокоительное и лёг спать.

Чёрт, я терпеть не мог, когда док быстро менял тему разговора. Видимо, он специально это делал, чтобы застать меня врасплох.

Он снова принялся писать в своём журнале и спросил:

- Что ты помнишь из своего сна?

Сделав глубокий вдох и выдох, дрожащим от слёз голосом я ответил:

- Ммм... была поздняя ночь, где-то после трёх, ну вы знаете, и Демид с тем проклятым ножом в руках. Он отвратительно хихикал мне на ухо и рассказывал, как на самом деле любит развлекаться, а затем снова и снова начинал резать меня, и это было так чудовищно больно. А потом я проснулся в слезах. По крайней мере, на этот раз я не кричал...

- Прости, Валера. Как бы мне хотелось прогнать от тебя все эти кошмарные сны раз и навсегда, чтобы они больше никогда не возвращались. Итак, что ты делал после того, как проснулся?

Я снова вытер слёзы:

- Ну, я был очень взволнован, поэтому выпил пару таблеток, а затем, немного придя в себя, принял горячий душ...

- Чёрт возьми, Валерка! – закричал док и хлопнул по подлокотнику.

От неожиданности я подпрыгнул, а затем вжался в спинку своего кресла. Никогда ещё не слышал, чтобы док когда-нибудь так сердился на меня.

Успокаивая себя, он сделал несколько глубоких вдохов.

- Прости, сынок, не хотел напугать тебя, - уже спокойно проговорил он, а затем, покачав головой, разочарованно продолжил: - Пойми, доза лекарства в рецептах указывается не просто так. И не случайно ты должен принимать лишь по одной таблетке в случае нервного расстройства. Дай угадаю, и потом весь день ты был словно на эмоциональных американских горках? Тебя лихорадило, ты постоянно срывался на плачь, возникали моменты мучительной нерешительности и сумбура. Что, конечно же, тоже объясняет твой приступ паники. Чёрт, я так надеялся, что мы уже были на грани прорыва, а ты взял и всё испортил, самовольно увеличив дозу. Ладно, сегодня вечером больше не принимай никаких лекарств, а завтра возобновишь свою обычную дозировку. Или я не знаю, что с тобой сделаю, Валера!

И снова покачав головой, стал делать записи в журнале, словно разговор был окончен. Но у меня всё ещё было дофига вопросов к нему!

- Док, - нервно жуя свою губу, окликнул я его.

- Мм? – рассеянно спросил он, всё также продолжая писать.

Моё лицо опять запылало, поэтому пришлось склонить голову, и, ковыряя маленькую дырочку в подлокотнике, я попытался произнести как можно беспечней:

- Не мог ли я повредиться рассудком? Ну, не мог ли я после того, что случилось тогда, с-с-стать геем?

Док замер, мгновенно взглянул на меня и где-то с целую минуту пристально смотрел мне в глаза поверх своего журнала, пока я смущённо ёрзал в кресле. Затем медленно отложил журнал и ручку и очень тихо, так что я едва слышал, прошептал: «Эврика, вот оно открытие, наконец-то».

Потом обычным голосом спросил:

- А почему ты решил, что ты гей, Валера? И почему считаешь, что повредился рассудком?

Опустив глаза, я смутился ещё сильнее:

- Сегодня утром я кое с кем столкнулся. Мы буквально врезались друг в друга перед дверями кафе и оба грохнулись на свои задницы.

Похоже, дока это позабавило, и он спросил:

- И смею предположить, раз ты упомянул на счёт гея, что этот кто-то был парнем?

Подняв голову, я встретился с глазами дока и его усмешкой:

- Да, и он был таким невероятно красивым. А когда он помогал мне подняться, я взял его протянутую руку и, клянусь, было похоже, будто я схватился за оголённый провод. И я почувствовал себя настолько ожившим!

Лицо дока осветилось радостной улыбкой, и он снова спросил:

- И ты ему тоже понравился? Ты спросил его имя и номер телефона?

Моя улыбка стала сползать, и я вздохнул:

- Не знаю, возможно. Но я так ужасно разволновался, что просто вскочил и убежал к себе домой.

- И только потому, что этот парень показался тебе таким красивым, ты сделал вывод, что можешь быть геем? – с любопытством спросил док.

Покраснев ещё сильнее, я не смог удержаться от улыбки и, вновь опустив глаза, произнёс:

- Глядя на него, у меня появилась эрекция. И причём настолько сильная, что это было даже болезненно! К сожалению, она исчезла, когда я убежал или во время моего приступа паники, точно не уверен.

- У тебя была эрекция! – с усмешкой воскликнул док. - Фантастика! Мы ближе к нашему прорыву, чем я думал!

Смеясь, я посмотрел на него и показал два пальца:

- У меня сегодня было ДВЕ офигенных эрекции, док!

Нагнувшись вперёд, он снова пристально посмотрел на меня и тихо спросил:

- Что делал Демид, когда заставлял тебя смотреть, Валера?

Моё сердце сразу же забилось быстрее, поскольку начали просачиваться тяжёлые воспоминания, и, качая головой, я закричал:

- Нет! Я не хочу этого вспоминать!

- Тогда почему ты решил, что мог повредиться рассудком и стать геем именно после той трагедии? – откинувшись назад, спросил док.

От резкой смены темы разговора у меня закружилась голова, и я всхлипнул:

- Потому что как могло случиться, что... мне это... нравилось? Что я хотел, чтобы это сделали со мной?

- Не мели ерунды, Валерка! – расстроенно воскликнул док. – Естественно, ты не хотел быть многократно изнасилованным и мучимым пытками и, конечно же, тебе это не нравилось!

- И из-за того, что они сделали, я стал геем? - всё ещё всхлипывая, спросил я.

Лицо дока смягчилось, и он уже мягче произнёс:

- Валер, сынок, ты помнишь, что написал о своём друге Андрее?

- Г-гд-где именно? – задыхаясь от слёз, выдавил я.

- Там, где тебе уже было двенадцать. Когда вы с ним стали тайком бегать купаться нагишом при лунном свете.

Кивнув, я ответил:

- Да, хорошо помню, тем летом мне исполнялось двенадцать, а Андрюшке уже было тринадцать.

- Ты помнишь, что рассказывал мне? – спросил он меня с грустной улыбкой. – Как вы оба резвились в озере, боролись и щекотались до волнующей дрожи, а затем начинали поддразнивать друг друга, меряясь членами. Правильно?

- Да, помню, всё так и было, - утирая слёзы, снова кивнул я, - а почему вы спрашиваете?

Док покачал головой и ответил:

- Валер, сынок, люди не возбуждаются от щекотки. Смеются – да. Я не уверен, что вы оба даже понимали, чем занимались тогда. Из того, что ты рассказывал мне о своём прошлом, я сделал вывод, что вы оба жили очень обособленной от всех жизнью. Ты как-то сказал мне, что твои родители даже никогда не обсуждали с тобой интимных вопросов. Очевидно, вы с Андреем, вот так трогая друг друга, изучали ваши тела, пока не возбуждались и не начинали трепетать. Судя по твоим записям, вы больше ничего не делали, кроме стимулирования друг у друга возбуждения. И я тоже не уверен, что кто-нибудь из вас двоих когда-нибудь достигал кульминации, иначе твои воспоминания о том времени не были бы столь невинными.

Затем он наклонился вперёд и взял меня за руку:

- Валер, ты должен понять. Это было довольно естественно для вас обоих в том возрасте быть любопытными и начать исследовать свою сексуальность. Тем более в то время вы были одни друг у друга. И если бы твой друг, который так активно ответил на твои действия, не оставил тебя, предполагаю, что в конце концов вы оба стали бы двигаться дальше, чем просто касаться друг друга. Так что нет, Валер, я не считаю, что ты гей именно из-за того, что с тобой случилось той страшной ночью. Ты уже был геем. Просто у тебя ещё не было возможности открыть это для себя, прежде чем ты попал в лапы того проклятого монстра Демида, который заморочил тебе голову и надругался над твоим телом.

Слова дока так ошеломили меня, что я потерял дар речи. Слёзы уже ручьём текли по моим щекам, пока я пытался переварить всё то, что он только что мне сказал.

Ободряюще сжав мою руку, док отпустил её и снова откинулся на спинку кресла:

- А теперь расскажи мне всё, что случилось сегодня. Я хочу знать всё, что ты делал с того момента, как очнулся от своего первого кошмара до самого прихода в мой кабинет. И я хочу знать каждую деталь того, как ты чувствовал себя при различных событиях.

Вытирая лицо, я прочистил горло и стал рассказывать доку обо всём, начиная со своего утреннего пробуждения, заканчивая тем, что я сделал в душе и моими физическими и эмоциональными реакциями на это.

Вздохнув, док на мгновенье закрыл глаза, а затем наклонился вперёд и проговорил:

- Итак, твоё желание наконец-то исполнилось, и у тебя появилась эрекция. А после, скажем так, поглаживаний в душе, на тебя навалились чувства стыда и вины, когда ты осознал, что у тебя уже был оргазм раньше. Так?

- Да, - с ужасом прошептал я.

Док снова взял меня за руку и тихо повторил свой ранний вопрос:

- Что делал Демид, когда заставлял тебя смотреть, Валера?

Встретившись с ним взглядом, я шепнул:

- Я не могу вспомнить, док. И не хочу.

- Сынок, - мягко заговорил он, - ты же знаешь, что я читал все отчёты с места преступления? И все отчёты судебно-медицинской экспертизы. Я знаю, кому принадлежала каждая капля крови на стенах и полу в твоём доме. И знаю, кому принадлежали все следы спермы, обнаруженной там. Я расспросил молодого охранника, который пожертвовал собой, спасая тебя от Демида и его чёртового ножа. Он не был в ту ночь без сознания, как все решили. Он просто был слишком ранен и не мог двигаться. И он рассказал мне обо всём, что творили с тобой эти изверги, даже те вещи, которые ты не вспоминал до сегодняшнего дня. Валерка, он рыдал из-за того, что был настолько беспомощным и не смог защитить тебя. Ему хотелось умереть, потому что он винил себя в том, что не смог помешать тем мразям, но он не хотел бы, чтобы его смерть ради твоего спасения была напрасной.

Отстранившись, я закрыл лицо руками и снова зарыдал от ужаса и позора при мысли о свидетеле тех ужасных событий. О, Боже, всё это время он был в одной комнате со мной!

Тут я почувствовал, как док нежно обнял меня и стал шептать на ухо:

- Валерик, той ночью ты был жертвой. Демид чудовищно манипулировал тобой. Сынок, я уже знаю всё, что произошло. Теперь пришло время и для тебя признать всё это, чтобы ты, наконец, смог переступить через него и двигаться дальше. Но помни: ты – жертва. Тебе нечего стыдиться. Теперь скажите мне, что делал Демид, когда заставлял тебя смотреть на то, как убивали битами твоих родителей.

И в перерывах между рыданиями я позволил себе вспомнить...

Фьють! Хрясь! В ужасе я кричу, когда слышу резкий звук от взмаха деревянной битой, которая опускается на черепную коробку с глухим треском о кость. Затем крик отца, постепенно переходящий в тихий стон, и далее – звенящая тишина. Тишина, которая прерывается лишь тяжёлым дыханием и напряжённым сопением орудующих битами мужчин, а также повторяющимися звуками свистящих в воздухе дубинок, сопровождающиеся тошнотворным треском, хрустом и... чавканьем чего-то мягкого.

Всё это время он шепчет мне на ухо:

- Я защищу тебя, драгоценный мой. Всё, что тебе нужно сделать, это быть хорошим мальчиком и доставить мне удовольствие. Ты же хочешь доставить мне удовольствие, правда? Я никому не дам тебя обидеть. Обещаю.

Рыдая от ужаса, я цепляюсь за него, веря ему и обещая, что буду хорошим и сделаю что угодно, лишь бы он спас меня и защитил от этих страшных мужчин с битами.

- Пожалуйста, Демид, я сделаю всё, чтобы понравиться тебе! Пожалуйста, защити меня. Я буду хорошим мальчиком. Я не буду больше плохим, обещаю. Пожалуйста. Я твой, я принадлежу тебе, делай, что хочешь, только не позволяй им причинить мне боль, - умоляю я, поскольку звук стучащих бит вызывает во мне животный страх.

Со зловещим, ликующим оскалом Демид улыбается мне:

- Только помни, ты должен быть хорошим и сделать мне приятно, иначе твою голову тоже проломят.

Затем он целует и водит носом по моему затылку и щеке:

- Вот так, мой хороший, мой милый мальчик. Такой хороший мальчик заслуживает награды.

И грубо трётся своими джинсами о мой голый зад, а я, чувствуя его твёрдость, всхлипываю от страха. Он протягивает руку вниз и начинает гладить меня – там. Потом так сильно, до боли, сжимает, но это другая боль, и начинает медленно ласкать. Ощущения очень приятные, похожие на те, когда мы баловались с Андреем и щекотали друг друга. Я чувствую, как начинаю твердеть в его руке, и он хихикает мне в ухо.

Мне слышно его горячее дыхание на шее, когда он лижет её и кусает, и, хихикая, шепчет:

- Не закрывай глаза, я хочу, чтобы ты видел, что с тобой произойдёт, если ты ослушаешься меня, мальчик.

Скуля, я стараюсь быть хорошим мальчиком и не сопротивляться ему. Ведь он пообещал не дать меня в обиду. Сердце выскакивает из груди, и я дрожу с головы до ног, поскольку вижу страшных мужчин с битами. Они снова и снова бьют моего папу, а Демид в такт бьющим битам поглаживает меня. Затем он ускоряет движения своей руки и гладит меня всё быстрее и быстрее. Моё дыхание сбивается, и я начинаю чувствовать, как глубоко внутри меня что-то зарождается.

Но тут Демид останавливается, едва касаясь меня. Застонав, я кусаю губы, стараясь не хныкать или протестовать, ведь я должен быть хорошим мальчиком. Но сейчас я дрожу от чего-то другого, чем страх. Внутри меня всё ноет, мне нужно – что-то. Не уверен даже, о чём прошу, но я шепчу:

- Пожалуйста, Демид.

Он снова хихикает мне в ухо и свободной рукой сжимает меня вокруг талии, крепко прижав к своей груди, в то время как другой возобновляет поглаживания, но уже жёстко и быстро. Что-то внутри меня подступает ещё быстрее, отчего я уже дрожу и хнычу. И вдруг моё тело начинает биться в конвульсиях, и, вскрикнув, я вижу какие-то звёзды. Демид целует мою щёку и лижет шею:

- Хороший мальчик, умничка. Видишь, как я вознаграждаю тебя, когда ты хороший. Сейчас ты делаешь меня таким счастливым.

Усмехаясь, он сосёт мою шею и шепчет:

- О да, тебе понравилось, правда, моя сладкая прелесть?

Задыхаясь, я киваю и, чувствуя головокружение, откидываюсь на грудь Демида.

Но он снова хихикает мне на ухо:

- Посмотри на себя, мальчик. Ты такой эгоистичный маленький ублюдок, прибалдел, тебе хорошо, в то время как твоему папе проламывают голову.

Застыв от шока, на меня обрушиваются чувства вины и ужаса, как только я начинаю осознавать, что мне это понравилось. Я наслаждался этим, в то время как моего папу убивали прямо на моих глазах! Господи, какой же я отвратительный сын, да?

Рука Демида сильнее сжимается вокруг меня, так что рёбра трещат, и он продолжает:

- Ты был таким плохим мальчиком, драгоценный. Я защищу тебя от бит, но теперь я должен наказать тебя. Зачем ты заставляешь меня наказать тебя? Но ты виноват, поэтому сейчас мне придётся сделать тебе больно. Повтори.

От невыносимого стыда и ужаса я громко заревел:

- Прости, я такой плохой! Я виноват, и ты должен сделать мне больно. Прости, что я такой эгоистичный ублюдок. Я сожалею, что тебе приходится теперь наказать меня, Демид.

И мне действительно хотелось, чтобы он сделал мне больно. Я заслужил наказание, потому что испытывал наслаждение перед моими родителями, которых убивали. Да как я мог?! Мне больше никогда не должно это нравиться! И я никогда не должен делать этого снова! Какой же я ужасный сын! Я заслуживаю всего, что он со мной сделает, чтобы наказать меня. Я просто отвратительный...

Рыдая от унижения и отвращения к себе от всего этого, я рассказал доку, как Демид вызвал у меня мой первый оргазм, и что я смотрел в это время на то, как убивали моих родителей.

Док дал мне передышку, а затем нежно потёр мою спину и мягко произнёс:

- Валер, только потому, что Демид манипулировал твоим телом, которое, естественно, и должно физически реагировать на различные раздражители, не означает, что ты этого хотел. И независимо от своих физических реакций, ты по-прежнему жертва, сынок. Знай, что тебе будут приятны прикосновения того, от кого бы ты их хотел получить, и так и должно быть. Но теперь тебе придётся научиться получать удовольствие от оргазма без чувства вины. Демид был настоящим монстром, Валера. Порой я очень жалею, что этот ублюдок мёртв, потому что мне самому хочется убить его за всё, что он с тобой сделал.

И пока я обдумывал слова дока, мои рыдания медленно стали стихать. Наконец, почти боясь ответа, я спросил:

- Это всё? Я всё сейчас вспомнил? Или охранник ещё что-нибудь сказал вам?

Док мягко сжал мне плечо, а затем снова откинулся в кресле:

- Валер, ты помнишь, как заколол Демида?

- Что? О, мм... не очень, но знаю, что я это сделал. Я только помню, как мне каким-то чудом удалось высвободиться, когда в дом ворвались полицейские и выстрелили в Демида, пока он резал ножом мою ногу. А следующее, что помню, это как смотрю на Демида, а из его горла торчит нож, и я кричу, потому что его кровь хлыщет на меня фонтаном. И это последнее, что я видел, поскольку сразу же отключился.

- Тогда да, Валерка, - печально на меня посмотрел док, - ты вспомнил всё. Теперь тебе понадобится время, чтобы обдумать всё, о чём мы сегодня говорили, сынок, но думаю, что мы с тобой, наконец, смогли перешагнуть через самое худшее. К сожалению, кошмары полностью не исчезнут. Но уверен, что теперь, когда ты больше не подавляешь свои воспоминания, ты наконец-то сможешь начать жить той полноценной жизнью, о какой мечтаешь, - а затем он с улыбкой добавил: - А теперь мы должны обсудить с тобой ещё одну довольно важную вещь, Валера.

- Какую, - со страхом спросил я.

Он приподнял брови и лукаво усмехнулся:

- Секс!

Застонав от смущения, я снова закрыл своё лицо руками.

- Валер, я полагаю, что теперь, когда твои разум и тело снова стали сотрудничать друг с другом, твоё либидо активируется до самоубийственных размеров, навёрстывая упущенное, так сказать. Теперь твоя долгожданная эрекция, по которой ты так тосковал, будет появляться в самое неподходящее время. Советую тебе взять себя в руки, мальчик, причём в буквальном смысле. У тебя есть кой-какие трубы, которые нужно прочистить, - и гад такой рассмеялся надо мной!

Затем, перестав смеяться, док вздохнул и уже серьёзно, но мягко произнёс:

- Сынок, у тебя появится желание знакомиться с людьми и общаться с ними. Большинство из них будут считать, что в твоём возрасте ты уже всё знаешь о сексе и имеешь порядочный опыт. Поэтому, если ты не хочешь быть вынужденным делать то, к чему пока не готов, тебе придётся объяснить любому своему потенциальному любовнику, что ему понадобится довольно много терпения и бережного, тактичного и нежного обращения, если он хочет быть с тобой. И также это означает, что тебе придётся научиться делиться с людьми своим прошлым. То, что случилось с тобой, это не позор, сынок. Это трагедия. И если ты встретишь кого-то, кто понравится тебе достаточно, чтобы захотелось заняться с ним сексом, но не будешь знать, как рассказать ему о своём прошлом, приведи его поговорить со мной. Потому что мне совсем не хочется, чтобы хоть что-то травмировало тебя во время свидания. И я очень не хочу, чтобы ты утратил все те улучшения, которых мы с тобой достигли.

Поболтав ещё немного, я отправился домой, решив пройтись пешком. Идти уже было легче, к тому же по дороге мне хотелось обдумать всё, о чём мы только что говорили с доком. Но к тому времени, как я добрался до дома, колено снова стало хорошенько побаливать, и я опять начал хромать, поэтому подняться пришлось на лифте. Вот блин.

Когда я вернулся домой, на часах уже было полседьмого. Набрав в пакет свежего льда, я сел на диван и, приложив его к колену, закрыл глаза. Слушая тишину, на меня накатила волна дикого одиночества. Как же оно мне осточертело.

И тут мой желудок заурчал. Ну конечно, у меня ведь всё ещё растущий мужской организм. Да вдобавок эта прогулка по свежему воздуху, и вот я уже умираю от голода. Встав, я похромал обратно в кухню. К счастью, опухоль стала спадать, и колено начало успокаиваться. Порывшись в шкафах в поисках чего-нибудь съестного, я наткнулся лишь на попкорн для приготовления в микроволновке и чипсы, а также содовую в холодильнике.

Чёрт, а мне бы хотелось вонзить свои зубы в сочный, непрожаренный, вкусный стейк, но я сомневался, что дойду до своего любимого кафе. Хм, нужно будет сделать заказ каких-нибудь нехитрых закусок из продуктового магазина с доставкой на дом. И думаю, когда-нибудь мне всё-таки придётся самому начать покупать продукты и учиться готовить.

Тяжело вздохнув, я решил заказать по телефону самую большую со всем, чем только можно, пиццу, ещё крылышки Буффало, немного хлебных палочек, а на десерт - запечённые палочки с корицей. А что? Я растущий мальчик, и мне нужно есть.

Проверив, достаточно ли у меня налички, я сделал заказ и дал свой адрес. Затем решил переодеться во что-нибудь удобное для дома и, войдя в спальню, скинул свои ботинки, стянул носки, джинсы, боксёры и футболку с длинными рукавами.

Увидев своё отражение в зеркале, я с отвращением скривился и стал натягивать на себя свободные чёрные спортивки, чёрную майку и просто чудовищно огромную с длиннющими рукавами фланелевую рубашку в чёрно-серую клетку, уже заношенную до дыр. Это была папина рубашка. Он был крупным мужчиной, похожим на здорового лесоруба. Я всегда одевал её, когда у меня был плохой день, потому что это вроде как успокаивало. Оставив её расстёгнутой, я в несколько слоёв закатил рукава, но не слишком высоко, чтобы не открывать вид на свои шрамы. Решив остаться босиком, я вернулся в гостиную и, в ожидании своей еды, включил спокойную музыку, потому что устал слушать одинокую тишину.

Расслабившись под мягкий голос Норы Джонс, я, видимо, отключился и задремал, потому что когда раздался звонок в дверь, испуганно вскочил на ноги с дивана, словно вырванный из задумчивости. Приложив руку к колотящемуся сердцу, я сказал себе: «Возьми себя в руки, придурок! Это просто принесли твою грёбаную пиццу. Кто-то внизу, видимо, впустил доставщика сюда».

Подойдя к двери, я открыл её и увидел доставщика с пакетами еды, которая так аппетитно пахла, что мой рот мгновенно наполнился слюной, и мне пришлось её сглотнуть, чтобы она не потекла изо рта. Поблагодарив, я протянул ему деньги с солидными чаевыми за быструю доставку и, закрыв дверь, отнёс пакеты на журнальный столик перед диваном. Затем выключил музыку и, подойдя к своей коллекции фильмов, решил выбрать что-нибудь посмотреть. Наконец, мой выбор пал на «Дракулу», снятый ещё в тридцать первом с Бела Лугоши в главной роли. Мне нравились старые чёрно-белые фильмы о вампирах, но в современных терпеть не мог смотреть ни на кровь, ни на убийства. В своё время я уже достаточно на них насмотрелся.

Захватив содовой из холодильника, я плюхнулся обратно на диван и только начал открывать коробки с обалденно калорийной, горячей, вкусной пиццей и крылышками Буффало, когда в дверь снова раздался звонок. Ну твою ж мать, что ещё за ***ня? Разве я не достаточно дал денег доставщику?

Поставив фильм на паузу, я снова поплёлся к двери и распахнул её.

Одуреть можно...

Это же тот зеленоглазый парень.

Кровь демона – как крепкое вино:
Пьянит рассудок, но даёт мне силу:
Она темна, но истребляет зло
Я выродок, поэтому и выжил.

Охота заглушает мою боль,
Латает душу звук твоей машины.
Твои глаза я вижу до сих пор:
Застывшие, бездонные, немые.

Твоя машина, старый добрый рок,
Мотели, бесконечная дорога, -
Я называю это тем, что было до;
Кто я сейчас – я называю словом после.

Я потерял тебя уже в который раз,
И я отчаялся, что этот стал последним.
И в номере всего одна кровать,
И непривычно на водительском сидение.

Ты в детстве меня вынес из огня,
А я не смог достать тебя из пекла.
За твою душу Ангел хлопотал,
А за меня хлопочет нынче Демон.

Я был один среди пустых дорог,
В большой войне единственным солдатом.
Ты атеист, но в Бога верить смог,
Поверь же, Ты, и в собственного брата!

И пусть нечист ниспосланный мне дар,
Пускай трезвонят ангелы тревогу.
Мне важно только то, что ты мой брат:
Я не отдам тебя ни Дьяволу, ни Богу!