Незнакомец внутри. Глава 3

Остаток воскресенья мы изучали друг друга, спали и ели. Я всё-таки, в конце концов, нашёл своё место на кровати Валеры, в самом центре, а он лежал справа на животе, засунув руки под подушку без наволочки.

Время от времени я просыпался в испарине, не понимая, где нахожусь, в страхе, что он ушёл или вообще никогда не существовал; но затем я чувствовал жёсткую ладонь на обнажённой спине или шее, слышал его сонное скрипучее бормотание или нечаянно задевал ступнёй его ногу, и снова засыпал, после того, как его прикосновение успокаивало меня.

Я узнал, что он сам научился играть на фортепьяно, хотя и не слышал, как он играет.

Узнал, что он не любит морковь, а его мама сама покупает костюмы и посылает ему, потому что «она беспокоиться обо мне со дня моего рождения».

Узнал, что он не пьёт молоко, никогда.

В какой-то момент я потерял ощущение времени. Я проснулся, когда он ещё спал, и просмотрел некоторые книги, разглядывая его наспех написанные каракули на полях.

Редкие слова, обрывки слов, номера страниц, заголовки других книг, которые он изучал параллельно, - всё.

Позднее, когда я спросил его об этом, он сказал, что иногда делает так для подготовки к лекциям, иногда, если ему скучно, но в основном, потому что он рано узнал, что всё подвергается сомнению.

«Кроме тебя», - добавлял он.

Я понял, что он ничему не доверяет – ни самым простым фактам, ни доказанным истинам, ни друзьям – ничему.

Возможно, он должен был казаться мне пресытившимся всем или надменным, или умным... но я видел только уязвимость – всю правду, в которой он теперь был уверен, ему пришлось доказывать самому.

«Кроме тебя», - снова сказал он, когда я рассказал ему о своих размышлениях.

Я быстро понял, что рядом с Валеркой бесполезно подбирать слова или фильтровать мысли. Не только потому, что это давало мне свободу, но и потому что это было совершенно бессмысленно.

Он разгадывал мои мысли ещё до того, как они появлялись в моей голове.

Поздно вечером в воскресенье я даже не заикнулся о своём уходе. Если честно, по причине того, что я никогда не ощущал себя дома больше, чем здесь... даже в своём собственном доме.

Но в понедельник мне нужно было на работу.

Работу.

Где не будет Валерика.

Я посмотрел на него, как он резко шлёпнулся на диван: лицо отливает голубым от экрана, волосы торчат на несколько сантиметров надо лбом – спасибо моим беспокойным пальцам, взгляд направлен сквозь телевизор.

Как я продержусь девять часов?

Десять, если считать дорогу???

У меня будет час на обед...

Мой разум метался, пытаясь высчитать, когда я увижу его снова; насколько продолжительным окажется минимальное время проведённое врозь. Сердце забилось быстрее, я начал заламывать руки...

- Ты утром работаешь, да? – спросил он, пристально смотря сквозь телевизор.

Я кивнул, закусив губу.

- Тебе нужно взять какую-нибудь одежду или что-нибудь? – спросил он.

- Если я собираюсь остаться здесь, - рискнул сказать я, потому что невозможно, что я смогу остаться здесь. Это было бы слишком...

- Ладно. Есть ещё место, которое бы ты предпочёл этому?

- Нет.

- Поехали, заберём твои шмотки.

И это было так легко, потому что несмотря на слова Анны о том, что Валера был не так прост, он таким и был.

Он просто говорил всю истину, используя простую логику. Я не хотел уходить, так какого чёрта я должен был?

Я выяснил, что социальные правила не применимы к Валере Русику, и оказалось, что мне это тоже подходит.

Мы мешкали в холодной темноте на пути в мою квартиру, как будто участвуя в странной гонке, целуясь под светом фонарей и толкая друг друга вглубь аллей ради чего-то большего, чем поцелуи.

К тому времени, как в поле зрения появился мой дом, я присосался к спине Валерки, тёплые руки прижаты к голой коже, обхватывая его под тканью пальто, мои шаги - зеркальное отражение его, моя щека прижата к колющей шерсти его короткого пальто.

Он держит свои руки в карманах, ведёт меня и тихо напевает под нос что-то про лунный свет и убаюкивание младенцев.

Я облегчённо вздохнул, увидев, что Кая и Ани не было дома. Несмотря на вновь приобретённую ясность ума, я не хотел видеть лицо Аньки, когда скажу ей, что моё первое свидание с Валерой превратилось в моё третье свидание с Валерой.
Валерка, однако, выглядел разочарованным.

- Ты не часто видишься со своими друзьями, - сказал я, сгребая одежду с временного комода.

- Нет, больше нет. Я часто уезжаю. Хотя на самом деле я неподалёку. Мы встречаемся внезапно, а новых людей я встречаю каждый день. Я на самом деле терпеть не могу все эти обеды и связанные с ними обязательства и подобную ерунду. Аня вообще это всё ненавидит.

Мои руки застыли в открытом ящике. Прошло несколько секунд, прежде чем я почувствовал его присутствие за своей спиной, и он поставил руки в ящик по бокам от меня.

- К тебе это не относится, - сказал он, прижимаясь подбородком к моей макушке.

Я сделал глубокий вдох.

- Слушай... тебе лучше сказать мне, если это было просто... то, что ты обычно делаешь, и я уйду прямо сейчас, забрав с собой эти несколько изумительных часов... - я замолчал, потому что это было ложью.

- Это ложь.

- Да.

Несколько секунд стояла тишина, пока он перевернул мои ладони, не вынимая их из ящика комода, и начал чертить мягкие узоры кончиками пальцев на моих ладонях.

- Анюта сказала, что никогда не видела, чтобы у тебя был бойфренд.

Он молчал, поэтому я вздохнул и продолжил.

- Если ты не можешь принимать обязательства или не хочешь быть связанным со мной или...

- Это несколько больше, чем обязательства, ты так не думаешь?

Мой желудок подскочил, и губы растянулись в улыбке, потому что да.

Да.

Больше, чем обязательства. Больше, похоже на необходимость... больше, похоже на воздух или воду, то, без чего нельзя выжить.

И он не заставлял меня чувствовать себя глупым или безумным из-за того, что запал на него так быстро и так сильно... с ним это казалось нормальным.

- Ты спал со многими мужчинами, да?

- Думаю, это зависит от твоего понятия «много». Я не «прожорливый» по природе... но думаю, я солгу, если скажу, что чуть ли не девственник, скорее даже не близко к этому... очень далеко не девственник...

- Ладно, ладно, я понял, - рассмеялся я.

- Но Макс?

- Да?

- Никогда не было так, как с тобой. Я думаю... ты то, что я всегда искал. Ты причина, по которой я не мог крепко спать. Причина, по которой я не могу быть предан, никому и ничему, причина, по которой я не могу найти идеальную песню. Ты – причина, по которой мне никогда ничто не подходит.

- Я знаю, - согласился я, потому что понял. Я точно осознавал, о чём он говорит.

- Конечно, знаешь. Потому что я - твоя причина.

Я обернулся, и он схватил мою талию своими сильными руками. Уголок его губ озорно приподнялся, и он прошептал мне на ухо.

- Давай займёмся сексом на кухонной раковине.

- Хорошо.

На следующее утро мы с Валерой проснулись рано. Мы вместе приняли душ, и он сделал крюк, поехав со мной на работу, потому что, как он сказал, ему хотелось посмотреть.

Мне было всё равно почему, я просто испытывал облегчение от того, что он был рядом.

Пока мы ехали, он пил кофе из кружки, которую взял дома. Валерка ненавидел кофе из магазинов, и терпеть не мог разные крышечки - причуда, которую я посчитал очаровательной, хотя сам сжимал в своих руках именно такой пластиковый стакан с кофе.

- Что будешь делать сегодня? - спросил я.

Он сощурил один глаз и на мгновение задумался.

- Буду ждать, пока ты вернёшься домой, - сказал он, решительно кивнув.

- Я не вернусь до 17:30.

Он пожал плечами, а я наблюдал, завороженный, как толстый поднятый воротник его серого пальто коснулся его подбородка.

- Привет, Мэри, - резко и живо сказал он пожилой женщине с дырой в ботинке, сидящей рядом с нами.

- О, привет Валера. Как твоё рисование?

- Э. Оказалось, что из меня не получится художник. Я забросил.

Она усмехнулась, убеждая его, что главное заключается в цвете, а не в сюжете.

- Не думаю, что ещё буду пробовать. Это было ужасно... о, Мэри, это мой мужчина, Максим, – гордо произнёс Валера, кивая головой в мою сторону.

- Клавдия, - сказала Мэри, в улыбке открывая ряд посеревших зубов. – Не знаю, почему он зовёт меня Мэри. Я пыталась научить твоего парня рисовать. Но он и правда ужасно рисует.

- Летом Мэри рисует на тротуарах. Однажды я проходил мимо, и уболтал её научить меня. Она великолепна, но ей не хватает терпения со студентами.

- Ба. Ты был просто ужасен, - хохотнула она. – Красив, но ужасен.

С этими словами она повернулась к нам спиной и начала бормотать молитву.

Мои губы неодобрительно изогнулись... Мне было жаль Мэри, или Клавдию, потерявшую рассудок, запертую здесь, рисующую на тротуарах, бормочущую...

- Не расстраивайся из-за Мэри. Это оскорбительно. Каждый день она выносит на свет что-то настоящее, это куда больше, чем делают многие, - сказал Валера, близко разглядывая моё лицо. Я жалел, что не могу смотреть на вещи так, как Валерик.

- Ты знаешь все типы людей, не так ли? – спросил я, прижимаясь к нему, не понимая, как из всех людей, из всех мужчин... как я оказался его.

Он пожал плечами и поцеловал меня в голову.

Я стоял у подножия здания моей работы, слишком крепко держась за его руку, опаздывая на две минуты.

- Это глупо...

- Так и есть. Ты должен просто уйти, - он усмехнулся, и я поддел его туфли без шнурков носком своих чёрных туфель со шнурками.

- Забавно. Правда, я просто не хочу быть не рядом с тобой, - я засмеялся, пытаясь утихомирить панику.

- Слушай. Ты придёшь домой в пять тридцать. Ко мне. Мы можем выпить дешёвого вина и пойти плавать.

- Правда?

- Конечно, - он пожал плечами и щёлкнул по карточке-ключе для входа в номер, которую до этого положил в мой карман. – Иди. Работай. Приноси пользу.

Он собирался развернуться и уйти в любой момент. Я сглотнул кислый кофе и желчь, быстро поморщившись, потому что не мог сделать это. Какого чёрта я не мог просто позволить ему уйти? Я схватил его за отвороты плаща и дёрнул к себе, зажмурил глаза и поцеловал в губы, слишком сильно, потому что я жаждал большего, чего-то, чтобы помогло мне выжить в следующие девять часов.

- Максим?

Валерка отстранился на пару сантиметров от моего лица, и изо всех сил развернулся, пока я железной хваткой вцепился в его плащ. Я повернулся так, что мы стояли щека к щеке, и одарил фальшивой улыбкой Анастасию, мою коллегу, бесподобную и, несомненно, лучшую приятельницу по работе.

- О. Привет, Насть, - поприветствовал я, ни на шаг не отходя от него. – Это Валера.

- Привет, Валера, - ответила Настя, уставившись на него так, что я тут же расхотел, чтобы она и дальше была моей лучшей приятельницей.

- Привет, Настассья, - сказал Валерка, щека всё ещё прижата к моей.

Анастасия моргнула.

Валера повернул своё лицо так, что его губы оказались у моего уха.

- Будь хорошим мальчиком, - прошептал он, мои пальцы скользнули с его плаща, и он покинул меня.

Я смотрел ему вслед, губы онемели, желудок пылает.

- Кто это? – как из-за толщи воды раздался голос Анастасии.

- А?

Она взяла меня под руку и повела внутрь здания, но я видел только его удаляющуюся спину.

- Я не знала, что у тебя есть парень. Макс, он великолепен!

- Знаю, - ответил я, оцепеневший и изнемогающий от боли.

Я, запинаясь, дошёл до своего стола и таращился на бумаги и экран компьютера почти до самого ленча, пока Анастасия не сказала, что мне пора есть. Время тянулось медленно.

Мои мысли были прикованы к нему. Я проигрывал в голове всё, что было, планировал большее.

Я думал о том, чем он занят в данный момент, и в следующий. Я мечтал о том, что он мог бы мне сказать, о том, как прикасались бы ко мне его руки.

И в следующие шесть недель жизнь шла именно так. Я разговаривал с Анной и Кариной, изредка виделся с ними, но даже тогда, даже сидя в ресторане или гуляя по музею или выпивая мартини с друзьями – на самом деле меня там не было.

Мой взгляд перебегал с настенных часов на наручные, потом на телефон; я переминался на месте, расцарапывал руки, резко встревал, лишь бы быстрее вернуться к нему.

Лишь бы снова чувствовать себя так, как должно.

Меня не беспокоило, что я больше не мог вести себя, как нормальный взрослый человек.

Семь недель и три дня спустя после того, как я встретил Валеру, Роберт Эдуардович Грин, главный редактор начинающего журнала, в котором я стажировался, оказался у моего стола без десяти минут пять.

Время суток, когда до конца смены было рукой подать, когда я был на нервах, но каждое проходящее мгновение успокаивало меня.

Я чуть не огрел его чем-нибудь по шее.

- Короткое совещание после работы...

- Я не могу. У меня...

- Мы нанимаем стажёров заранее. Если хочешь сохранить работу, ты должен быть там.

Я позвонил, и оставил Валерке сообщение на автоответчик, но он не ответил.

Я отсылал смс.

Я звонил.

Я пошёл в уборную и попытался привести мысли в порядок, пристально всматриваясь в свои глаза в зеркале, моля о том, чтобы благоразумие вернулось ко мне.

Затем я пошёл на короткое совещание, которое продлилось час.

Я взял такси домой и не ответил, когда водитель четыре раза спросил, всё ли у меня в порядке.

Я кусал губы, пока не почувствовал вкус крови, когда ехал в лифте, желудок подпрыгивал, сердце глухо билось в волнении и ожидании удовольствия, когда увижу его, услышу его голос. Я улыбался, пока никак не мог вставить карточку-ключ, зная, что он будет за дверью, как только услышит, что она открывается, и я обрету равновесие.

Внутри было темно и пусто, но не тихо.

Я услышал фортепьяно, грохочущее, как тихий гром, тихо, но повсюду.

Я щёлкнул выключатель, сбросил туфли и рванул в спальню, толкая полуприкрытую дверь нараспашку...

Волна холодного ветра обожгла лицо и руки, я задохнулся.

Звук фортепьяно запнулся и продолжился.

Я наблюдал, как он играет в свете улицы, окно не задёрнуто и открыто.

Волосы Валеры торчали во все стороны, больше чем обычно, стояли на голове шипами, как корона, а руки на клавишах вовсе не были грациозными. Он ударял по клавишам с силой и злостью, мелодия становилась яростной, затягивая меня.

- Привет, - сказал я, перекрикивая музыку, и она мгновенно прекратилась.

Его склонённая голова дёрнулась в моём направлении – не поднялась, а только слегка склонилась ко мне, а он всё смотрел в никуда.

- У меня было совещание, - пожал я плечами, подходя к нему, он не сдвинулся ни на миллиметр.

Хорошо.

Видимо это были тот перепад настроения и напряжённость, о которых я слышал.

- Почему у тебя открыты окна? Здесь холодно. Ты заболеешь, - продолжил я, вынуждая его ответить.

Он издал громкий отрывистый смех.

- Что?

- Не думаю, что холод может убить меня. Думаю, более вероятно, что смертью для меня станешь ты.

По спине пробежала дрожь, в груди стало тяжело, потому что ему не следовало, никогда, говорить такое.

Как из ниоткуда он протянул руку и потянул меня, поставив между своих расставленных ног и фортепьяно.

Одна рука осталась у меня на талии, другая лежала на клавишах.

- Не смей говорить такое! – сказал я, слова получились ядовитее, чем я намеревался.

- Не смей больше так делать! – выпалил он в ответ, его рука снова тяжело упала на клавиши, выбивая оглушающие звуки.

- Что? Не ходить на совещания? Это...

- На следующей неделе я еду в Москву. На три дня, - сказал он, губы его скривились, а голос звучал плоско и глухо, так же как чувствовал себя теперь я.

Казалось, моё тело обратилось в камень возле этого фортепьяно.

- Вот так я себя и чувствовал, - сказал он, затем вскочил, неустойчивая скамья рухнула на землю, эхо стояло в комнате ещё несколько секунд, после того, как он ушёл.

Я стоял, дрожа от холода, понимая, что он вёл себя абсурдно, но не винил за это, потому что был таким же.

Ничто не могло быть разумным, всё было просто, как есть.

Теперь он стал основой моей жизни, поэтому пытаться понять это разумом было бессмысленно.

Единственное, что я должен был решить, так это как никогда не потерять его.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем он вернулся ко мне, но знаю, что без него время было холодным и тяжёлым, и мне было сложно думать и я обнаружил, что не чувствую и малейшей необходимости шевелиться.

Пока меня не настигла паника, это чувство абсолютной необходимости и голода, когда я не мог себя заставить делать хоть что-то, кроме того, как смотреть на него.

Пусть он был лишь в соседней комнате, его лицо вспыхивало перед моими глазами, а у меня текли слюнки при одном воспоминании об его запахе.

Несмотря на открытое окно и холодный ветер, я начал покрываться испариной. Жар поднимался по шее, биение сердца ускорилось.

Я потерял контроль над собой, оттолкнулся от пианино, споткнулся о перевёрнутую скамью и бросился к открытой двери спальни, готовый извиняться у его ног, лишь бы только он обнял меня, лишь бы только не ушёл снова.

В дверном проёме я на полной скорости влетел в Валерку, которого тоже рвало на части, который бежал... обратно ко мне.

Мы столкнулись, жёстко и больно, сила нашей маниакальной скорости сошлась воедино, а наши руки сплетались, мы задыхались и дёргали друг друга, пока боль не отпечаталась в моём сознании.

Я вытянулся и целовал его везде и повсюду, его лицо, снова и снова, пока мои руки растягивали его рубашку, щипали и царапали кожу под ней.

- Прости, прости, - повторял он, его пальцы вплетаются в мои волосы, вязнут в них, - Я просто думал, что ты не вернёшься – чёрт, ты был нужен мне к пяти-тридцати, я просто...

Но у меня были более серьёзные вопросы к нему.

- Ты едешь в Москву?

Он закусил губу и склонил голову на бок, я держал в руках его лицо.

- Три дня? – продолжил я.

Он осторожно кивнул.

- Ты можешь поехать, если хочешь. Будет до чёртиков скучно, но...

- Я не могу. Есть шанс, что я получу реальную работу в журнале, я не могу уехать...

- Ладно, ладно, всё в порядке, - сказал он, и я понимал панику в его голосе, потому что она полностью совпадала с моей.

Он наклонился и поцеловал меня в губы, долго и жадно, пока я не успокоился и не почувствовал, как его собственное сердцебиение выравнивается, возвращаясь к нормальному ритму.

Той ночью мы засыпали медленно, успокаивая друг друга, лаская и целуя, отталкивая навязчивый страх следующей недели.

Не насытившиеся, но достаточно спокойные, чтобы уснуть, мы прижались друг к другу, липкие от пота нашей новорождённой зависимости.

Мне и воздуха теперь мало,
Задыхаюсь в тишине просто,
И впивается в меня жалом
Запах помнящий твой простынь.

Надоел мне мир пустой, прежний,
Не пойму, кому он всё ж нужен.
С удовольствием скажу – грешник
И пойду бродить нагим в лужах.

Пьяным осмотрюсь кругом взглядом,
Не отвечу на вопрос – сколько?
Притворюсь, как будто ты рядом,
И не знаю, от чего горько.