Ten Black Roses. Bitch will wail

Я почувствовал запах рвотных масс Ильи, и я сжался в полном отвращении к этому человеку. Долгое время был слышен только звук его тяжёлого дыхания и коротких вздохов Исмаэля.

- Любимые? – выдохнула мать, подползая к нам. Её истощённые руки хватали мою одежду, притягивая меня к себе. – Пожалуйста, не сердитесь на меня, - прошептала она нам, притягивая и Исмаэля. – Я лишь хотела иметь семью, которой могла бы гордиться, - её глаза умоляли нас понять её, но я не смог остановить яд, который выплюнул своими губами.

- И этой семьёй ты гордишься? – потребовал я ответа, показывая на лежащего на полу Ила в луже собственной рвоты.

- Я поступила так, как думала будет лучше для вас...

- Нет, ты сделала то, что хотела.

Тогда глаза матери обратились на шприц, который лежал на грязном ковре, и я увидел отчаянное желание очередной дозы в глубине её карих глаз. Прежде всего, моя мать – наркоманка.

Я могу только представить, на какие крайности она пойдёт для того, чтобы заполучить новую дозу.

В ту ночь Исми и я в последний раз спали на тюфяке, лежащем на чердаке. С ним мне было тепло, и я вспомнил наши прошлые совместные годы. Запах рвоты всё ещё держался на нашей одежде, мешая дышать.

Но не только рвотный запах пронзал воздух. Я чувствовал, что должно было произойти что-то непоправимое.

В доме царила тишина, и я открыл глаза. Что-то было неправильным... очень неправильным...

Пронзительный крик разорвал тишину, как нож, рассекая мои барабанные перепонки. Исмаэль дёрнулся и проснулся, наши глаза встретились на краткое мгновение.

- Боже мой! – кричал женский голос снизу. – О, Боже мой, Ил! Проснись! Проснись! – страх и горе – сильное и правдивое – были ясно слышны в голосе мамы, и я знал, что был прав. Случилось что-то плохое.

Спустившись вниз по лестнице в кухню, Исмаэль и я бросились на крик. Когда мы завернули за угол в гостиную, я увидел их двоих. Мать на коленях сидела в луже из рвоты, а её руки пытались привести в чувство Ила. Рвота была на всём его лице, очевидно, его стошнило, пока он лежал на спине. Его грудь не двигалась. Он не дышал. – О, Боже, Ил, пожалуйста, не умирай! – плакала мать. Запах его рвоты повис в душной комнате, и единственное, что мне хотелось сейчас сделать — поскорее убраться отсюда.

Исми вцепился в мою руку. – Он... мёртв? - прошептал он.

- Да, - сказал я холодно, уставившись на две фигуры в этой маленькой гостиной. – Он захлебнулся в собственной блевотине.

Услышав наши голоса, мать повернулась. – Нет, он не мог! – вскрикнула она. – Я ушла в спальню, чтобы немного вздремнуть. Я знала, что не смогу поднять его, потому что он слишком тяжёлый, но я проверяла его! Я это делала! – её глаза бегали между мной и Исмаэлем. – Я вернулась, и он был... как сейчас... - слабо закончила она, возвращаясь к безжизненному телу Ила.

Потом она бессильно рухнула на его тело, заливаясь слезами.

Боже, как я ненавижу эту женщину. Никогда, никогда я не чувствовал такой всепоглощающей ненависти. Не к отцу, и не к сотрудникам полиции, которые постоянно преследовали нас. Эта ненависть взорвалась во мне, как атомная бомба, посылая смертельные осколки мне в голову. Мать лгала нам бесчисленное количество раз, и она оставила нас с отцом, который постоянно оскорблял нас, издевался над нами, и бил её саму. Глядя на её трясущееся в рыданиях тело, я подумал, что она будет чувствовать, если приставить пистолет к её виску?..

- Это всё твоя вина, - прошипела она яростно, когда повернулась, чтобы взглянуть на нас. Её глаза взглянули на Исмаэля. – Если бы ты не спустился, если бы ты не был так чертовски любопытен, Ил бы не умер! Всё что я хотела сделать, это создать семью, которую так давно потеряла, но нет, вы всё разрушили.

- Не вини Исми за то, что он облажался, - грубо сказал я. – Эта ошибка не касается никого, кроме него... и тебя. Вы два чёртовых наркомана! Вы тратите деньги на наркотики, и вам становится плохо, когда вы не можете их достать. Ты позволила ему причинить боль твоему сыну, Христа ради! – двумя большими шагами я сократил расстояние между мной и матерью. Я схватил ткань её рубашки в кулак. – Ты разрушала наши жизни, мама. Я не могу дождаться момента, когда ты умрёшь. Я хочу посмотреть, как жизнь покидает твоё тело. Чёрт, я хочу быть тем, кто заберёт её. Ты ничто, просто глупая, жестокая шлюха, что получает удовольствие от лицезрения чужой боли. Ты не лучше отца или Ила, - я выплюнул ей это в лицо.

- Валера, - прошептал Исмаэль за моей спиной, касаясь меня. – Поставь её на землю.

Поставив мать, я повернулся к брату. – Ты на её стороне? – спросил я. – Ты с ней после всего того, что она сделала?

- Нет, это не так, - тёмно-синие глаза братика смотрели на меня.

- Тогда почему ты защищаешь её? – я потерял всякое подобие здравого смысла. Серьёзность наших проблем упала на мои плечи, придавливая меня к земле всем своим весом. Всё, казалось, восстало против меня, даже он... Даже мой Исмаэль. Я чувствовал себя подобно Атланту, держащему мир на своих плечах.

- Это не так! – закричал братец. – Я не защищаю её! Я на твоей стороне, Валера! Я всегда с тобой, но если что-то случится с ней, что мы будем делать? Мы должны думать сейчас о себе, потому что именно это имеет значение. Она не достойна даже взгляда! – видя мой пустой взгляд, брательник раздражённо выдохнул. – Боже, ты даже не видишь? Мы должны уехать! Сегодня же!

- Что? – вскрикнула мать. – Вы не оставите меня. Вы не оставите меня одну в этом мире, милые. Я не позволю вам уйти.

- Ну, чертовски плохо, потому что мы уходим, - я выплюнул ей в лицо слова, взял Исмаэля за руку и потянул к двери.

- Я сказала тебе, Валерий Русик, - сказала мама спокойно. – Вы останетесь здесь, или я заставлю.

- Закрой рот.

Я повернулся к двери, кладя ладонь на ручку, чтобы открыть дверь. Древесина была испачкана какими-то веществом и воняла рвотой, которая сейчас капала и стекала на пол мне под ноги.

- Валерка! – я услышал крик Исми.

Я повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть мать, подходящую ко мне с тремя стеклянными тарелками в руках и полным безумием в глазах. Прежде чем я успел подумать, что это абсурдно, она успела разбить тарелки о мою голову.

Тогда всё почернело.

Как будто весь свет потух, полная темнота окружила меня.

Последнее, что я слышал, был ужасный крик Исмаэля, долетевший до моих ушей, и мои глаза закрылись.

Не клянись ты именем моим,
Ложью голос чувствую простужен,
Не корыстью низкую гоним
Ощущением, что теперь не нужен.

Думой о притворстве милых фраз,
Что твой слух ласкали вероломно,
Как обманчив блеск любимых глаз,
Что собой манили страстью томной.

Как померкло всё в единый миг,
Став теперь тебе таким далёким,
Правду видел ты иль просто блик?
Камень знал иль ветер трогал лёгкий?

Знаю, боль твою не утолят
Утешения, речи, иль советы,
Не один сегодня виноват,
Что имел неверные ответы.

Ты клянёшься здесь, что никогда
Людям не поверишь, так как раньше,
Но бегут стремительно года
Отделяя истину от фальши.

Думаешь сейчас: "А может зря?"
"Может быть ужасно ранит правда?"
Только знай болота не моря,
Да и Рай не есть синоним Ада.

Эхом я пою тебе сейчас
И твоим являюсь отражением,
Но шипит обиды громче глас,
Возвращая прежние сомнения.

Вновь соблазн звучит у вод в тиши
И слышны лукавства снова ноты,
Но не исцеление души,
Ложь пророчит новые заботы.

Не построить ею счастье, мир
Отношений прочных созидание,
Ведь не долог избранный кумир
И награда преданным изгнание.

Помни, что не нужно говорить
То, во что и сам уже не веришь,
Истину не трудно полюбить,
Если и себя ты ею меришь.

Если мыслишь ты и о других
Не лишён ни доблести, ни чести.
Лучше не клянись у вод моих
И не знай реки подземной мести.

Клятва на воде есть договор
И его условий не нарушить,
Истины последний приговор
Вновь и вновь внимают лживых души.

Раз открыв не затворить уж дверь
Клятвы не исполненных признаний,
Но иная ложь твоя, поверь
Не достоин, за неё страданий.