Кто-то

Я шёл по дороге, медленно переставляя ноги. Вокруг было удивительно красиво и тихо. Самое время насладиться природой, вдохнув её полной грудью. И я бы, пожалуй, подышал... если бы мог. Если бы мог сделать хоть один вдох, который не разошёлся бы по моему телу глухой болью. Наверно, мне было холодно... и зябко... и сыро... То есть я бы хотел всё это ощущать: холод, озноб, сырость. Но я не чувствовал ничего, кроме глухого безразличия к ржавой осени, к умирающему дню, к самому себе. Ничего.

Но всё-таки я шёл вперёд.

Затормозившая рядом машина обдала ботинки комьями грязи. Подняв глаза, я обнаружил свой собственный Ниссан и материализовавшегося словно из ниоткуда парня.

- Валера, - послышался родной тёплый голос, в котором явно сквозили нотки облегчения. - Ну нельзя же так. Дождь на улице! Ты весь промок до нитки.

- Дождь? - удивился я, недоверчиво поднеся руку к глазам. - И правда, дождь. Я, кажется, не заметил.

- Разумеется, не заметил, - прокомментировал мой парень, запихивая меня в салон автомобиля и включая печку. - Ты последнее время ничего вокруг себя не замечаешь.

Дворники старались изо всех сил, но перед лобовым стеклом всё равно стояла сплошная завеса воды. И начинало темнеть... кажется... А ещё у меня вроде промокли ноги... и куртка... и рубашка... наверное.

- Ты меня слышишь? - донеслось до сознания сквозь туман.

- Да, конечно слышу, - немедленно отозвался я.

- Да неужели, - съязвил он. - И что я только что сказал?

- Ты сказал, что на улице дождь, что у меня совсем мокрая одежда, что я безалаберный и безответственный, что тебе всё надоело... - я почувствовал, что мой голос надломился, - что завтра я обязательно заболею... И вообще, какого чёрта ты со мной возишься? - я ткнул его кулаком в плечо. Глухо заныли пальцы.

Он медленно затормозил и остановил машину на обочине.

- Всё, всё, Валер, успокойся. - Сильные руки притянули меня к груди. От его куртки пахло кожей, и она почему-то была тёплой. Но это ведь неправильно, его куртка не должна быть тёплой... Или всё правильно? Так и должно быть? А может, мне это только кажется? И на самом деле она холодная? Ну да, конечно же, мне всё только кажется. Я просто так замёрз, что мне всё кажется теплее, чем я сам... Мои руки взметнулись вверх, к губам, в бесплодной попытке удержать рвущиеся из горла рыдания.

- Всё... всё в порядке, любимый, всё хорошо, - ласково зашептал он, целуя меня в макушку.

- Да, да, в порядке, - слёзы потекли из глаз неконтролируемым потоком. Я заколотил руками по его груди, давая волю чувствам. Всё напряжение последних дней вырвалось на свободу. Слёзы не приносили облегчения, но всё-таки они были лучше, чем глухое безразличие, поселившееся где-то внутри меня.

Он не успокаивал и не говорил ненужных слов, он просто тихо гладил меня по голове. Он знал, как мне помочь... Всегда знал.

Истерика закончилась так же внезапно, как и началась. И всего через несколько минут я уже тихонько всхлипывал, завёрнутый в тёплое одеяло, которое каким-то непостижимым образом нашлось в багажнике машины. Во всяком случае, я его туда не клал.

- Ну вот, - прошептал он, ласково целуя мои глаза, - и дождь тоже прошёл. Я отвезу тебя домой, хорошо?

- Хорошо, - ответил я и добавил про себя: - Как хорошо, что ты есть.

Когда мы появились на пороге дома, мой отец бросился нам на встречу.

- Ну наконец-то, - воскликнул он, делая неловкую попытку обнять меня.

- Иван, - прозвучало с порога, - не стоит этого делать. Он весь промок. Сейчас я отведу его в душ, а потом мы ляжем спать.

- Да-да, конечно, - смутился отец, выпуская меня из объятий. - Идите спать.

Я даже уже не удивлялся происходящему. С некоторых пор папа начал позволять моему парню оставаться ночевать у меня в комнате. Никогда бы не поверил, что такое возможно, ведь мне было только тринадцать. Правда, существует вероятность, что этому немало поспособствовали кошмары, мучившие меня по ночам, а вот когда он оставался со мной, я спал намного спокойнее. Но всё равно - это было странно.

После душа немного полегчало и я скользнул в постель. Сильные руки немедленно обвились вокруг талии и притянули к твёрдому телу. Он подхватил пальцем мой подбородок, разворачивая к себе лицом. Я обречённо поднял на него глаза, ожидая поцелуя. Сказать, что его поцелуи были мне неприятны, означало бы погрешить против истины. Он был и нежным, и страстным, и настойчивым, и мягким. Он был потрясающим.

Но я не хотел, чтобы он целовал меня.

Oн и не стал. Просто слегка коснулся своими губами моих и прижал к себе.

- Спокойной ночи, Валерик, - прозвучало в тишине.

- Спокойной ночи... - ответил я, - Серёжа.

Двумя месяцами раньше:

И опять этот липкий ужас... волна за волной... пронизывающий и холодный...

Он ушёл...

Ветви деревьев, как плети, стегают по лицу. Но я продолжаю идти. Куда?

Он ушёл...

Почему небо такое низкое и тяжёлое? И лес. И темнота. И одиночество. Одиночество хуже всего. Оно выворачивает душу наизнанку, и хочется кричать. И я кричу...

Он ушёл...

А потом меня обнимают тёплые руки, и кошмар исчезает. Сначала исчезает лес с его змеиными корнями, потом свинцовое небо, и наконец не остаётся ничего. Лишь пустота. Но даже пустота лучше, чем пронзающая насквозь боль.

Я погружаюсь в сон без сновидений.

Я проснулся, как обычно, в семь утра. Будильник был неумолим. С трудом расцепив руки, обнимавшие меня за талию, и выскользнув из тёплых объятий, я направился в ванную комнату. Надо помыться, расчесаться и собраться в школу. Надо. С некоторых пор это слово намертво поселилось в моём сознании, полностью заменив слово “хочу”. Может быть, потому что я ничего не хотел? Вообще ничего. А вот “надо” работало безотказно. Надо есть, надо одеваться, надо улыбаться людям, надо делать вид, что я жив. Хотя я умер. Умер в тот день, когда...

Я заставил себя остановиться. Надо перестать об этом думать.

Медленно почистив зубы, я бездумно провёл расчёской по волосам... и сорвавшись с места, пулей влетел в свою комнату.

На моей кровати, вытянувшись во весь свой немалый рост - ноги упирались в спинку - лежал Дитрих Грей. Несколько минут я остолбенело смотрел на него, глупо хлопая ресницами. Потом задал резонный вопрос:

- Серёж, что ты делаешь в моей кровати?

- В шахматы играю, - тут же отозвался он, зевая с риском вывихнуть челюсть.

Так. Я медленно уселся в кресло и попытался восстановить события прошлого вечера. Вернулся домой, делал уроки, лежал, смотрел в потолок, наверно, плакал. Уснул. Как не старался, я не сумел найти ни одной причины, по которой Дитрих мог очутиться в моей комнате.

- Хорошо, - я попробовал зайти с другой стороны, - как ты здесь оказался?

- Влез через окно, - сообщил он, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову.

“Окно... - мысленно застонал я, - ну почему я не заколотил его досками? Ведь так хотелось”. Взгляд рассеянно скользнул по фигуре атлета, и я только тут заметил, что он раздет. Во всяком случае, верхняя часть его туалета явно отсутствовала. В голову закралась неприятная мысль.

- Серёж, а мы не.... - Я запнулся и покраснел.

- Нет-нет, не волнуйся, - рассмеялся он. - Вот если бы ты был пьян в стельку, тогда я обязательно воспользовался моментом, можешь не сомневаться. А психически больные - не мой стиль. Извини.

- Вот и хорошо. Убирайся из моей постели, - вежливо попросил я.

- Ладно, - покладисто согласился Грей, вылезая из кровати и поднимая рубашку с пола. - Есть ещё пожелания?

Я пожал плечами. Меня уже окутала спасительная апатия, надёжно скрывшая сознание от окружающего мира. Какая разница, что произошло?

“Кажется, он ещё больше вырос за последнее время,” - рассеянно подумал я, безразлично наблюдая, как Грей застёгивает пуговицы. Через пять минут парень был полностью одет.

- Уходи, - сказал я, отворачиваясь и теряя к нему всякий интерес. - И больше не возвращайся.

Парень не двинулся с места. Кажется, он вознамерился подпирать стену в комнате до вечера. Ну, как знает. Мне надо в школу.

Я подошёл к шкафу и вытащил оттуда первые попавшиеся джинсы и футболку. Было холодно и больно. Потом подошёл к зеркалу. Мне сейчас всегда больно. Стянул полотенце со своих бёдер. И холодно. Не глядя, выудил из ящика плавки.

- Валера, - раздался за моей спиной ровный голос атлета, - меня зовут не Исмаэль Русик. И я не твой парень. Какого чёрта ты переодеваешься передо мной?

Исмаэль Русик... Как больно... Не мой парень... Да, уже не мой...

Почему всё расплывается перед глазами? Почему плохо видно Грея, в считанные мгновения подскочившего ко мне? Я плачу?

Слёзы хлынули из глаз безудержным потоком.

- Прости, Валер, прости! - Грей сгрёб меня в охапку и укутал в одеяло. - Я не знал, что его имени нельзя произносить. Твой отец сказал мне, что тебя мучают кошмары. Ты правда кричишь во сне, Валерка. Громко и тоскливо. Я стоял под окном и слушал... а потом не выдержал. Забрался через окно и обнял тебя: хотел успокоить. И ты перестал кричать. Правда, не сразу...

Я слышал его слова, словно в тумане. От него веяло теплом и спокойствием, и мне внезапно очень захотелось спать. Веки стали тяжёлыми. Глаза начали закрываться.

Грей мягко подтолкнул меня назад в постель:

- Никуда твоя школа не денется.

- Серёж, - я перебил его на полуслове. - Не уходи, хорошо?

- Не уйду, - услышал я в ответ, погружаясь в спокойный глубокий сон. Без сновидений.

Открой глаза, взгляни на мир,
Здесь не осталось никого,
Лишь безразличный взгляд на жизнь,
И не поделать ничего.

Услышь последнею мольбу,
Простого грешника Земли,
Иисус прости - тебя прошу,
И нас к себе всех позови.

В наши глаза ты лишь посмотри,
И увидишь там адскую боль,
Каждое утро словно роса
Слеза омывает проклятие - любовь.

Разрушим жизнь одним движением,
И сделаем шаг в сторону смерти,
Закончим жизнь лишь преступлением,
И это и есть итог нашего пути?..

Так открой глаза и взгляни на нас,
Мы твоё творение - да спаси ты нас.