Крылья для любимого

Стянув ремни безопасности, я клацнул застёжкой и проверил, насколько хорошо она защелкнулась, после чего откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза, и положил руки на подлокотники кресла. Гул турбин заполнил тишину, прерываемую лишь изредка детским похныкиванием, доносившимся из соседнего ряда, но я постарался отключиться от реальности, как делал всегда в борьбе со страхом перед полётами. Самолёт дёрнулся и плавно покатился по взлётной полосе, а я начал свой безмолвный обратный отсчёт, стартуя от двадцати. Всё шло по плану. К десяти самолёт чуть качнулся влево, но тут же выровнял крен. На пяти с едва слышным жужжанием спрятались шасси, и закрылки слились в единое целое с крыльями огромной металлической птицы. Мысленно досчитав до нуля, я открыл глаза и посмотрел в иллюминатор. «Боинг» уверенно набирал высоту, а над выходом из салона, пискнув, зажглась надпись: «Вы можете расстегнуть ремни безопасности», что я и сделал.

Вот теперь можно было расслабиться. Плотнее закутавшись в плед, я подложил под голову мягкую подушку и снова прикрыл глаза, впадая в лёгкую дремоту. Фоном слышались голоса, негромкие разговоры, детский смех, иногда плач, но все эти звуки были слишком далеко, чтобы отвлечь меня от собственных мыслей, особенно от главной: вот и начинается новая глава моего романа под названием «жизнь». Что ждало меня впереди? Я не знал, но волнение, охватившее каждую клеточку моего тела, вселяло уверенность, что все плохое осталось позади, а дальше начинался путь по долгожданной белой полосе.

Единственное, о чём я сожалел – это Валера. Расставаться с ним было гораздо сложнее, чем я мог себе представить. За те несколько месяцев, что я был рядом с этим удивительным парнем, так отчётливо напоминавшим меня самого, мы сблизились слишком сильно, чтобы расстаться без горечи.

Помню, как увидел его в первый раз, когда он вышел из душа в одном полотенце, с растрёпанными влажными волосами. Первая же промелькнувшая в голове мысль заставила моё сердце дрогнуть, а все внутренности сжаться. Красивый, яркий, расплескивающий невероятной силы энергетику вокруг себя. А его смущение, когда парень осознал, что стоит передо мной практически обнажённым, совершенно свело меня с ума, настолько трогательным оно было.

И потом, с каждой минутой, с каждым днём нашего общения я всё больше привязывался к этому парнишке. Совсем юный, тяжело ему пришлось в борьбе за свою первую отчаянную любовь. Он слишком сильно напоминал меня самого несколько лет назад, а мне не хотелось повторения истории. И я с завидным упорством шёл вперёд, тащил Валерку за собой, не давая и на миг остановиться и подумать, пожалеть себя. Потому что знал: жалость отравляет, гниёт в душе, как нарыв, грозящий затопить гноем всё живое, что ещё осталось.

С тоской вспоминался мне тот день, когда Валера вернулся в Питер после свадьбы Максима. Никто не знает, скольких усилий мне стоило не поехать следом в этот грёбаный Киев, чтобы помешать Валерке совершить то, о чём он будет потом жалеть. Последняя ночь... Прощальная ночь... Кому она нужна? Зачем пытаться хоть на миг вернуть то, что утеряно навсегда? И я корил себя, что не удержал Русика, отпустил его. И не просто отпустил, а лично подтолкнул парня к этому шагу. Знал ведь, что простым разговором эта встреча бывших любовников не обойдётся. Я же видел, насколько сильно Валера любил. Любил несмотря ни на что. Любил, как я когда-то. А я знал, что такая сильная любовь лишь усложняет всё. Лишает свободы, разума, ощущения реальности. Ты словно идёшь во тьме, не разбирая дороги, следуешь за слабым огоньком надежды, который всё ещё тлеет в глубине твоей души. Но это всё призрачно. Рано или поздно ты не замечаешь, как оказываешься над пропастью и падаешь вниз, летишь, чтобы разбиться о камни.

И вот передо мной сломленный ребёнок, наивный, чья сказка разбилась вдребезги о скалистый берег реальности, разлетелась брызгами солёных слёз. А мне оставалось лишь смотреть и понимать, что я мог все изменить. Скажи я только слово, и Русик не поехал бы тогда в Киев.

Я повёл себя как эгоист в тот день. Сам когда-то не решился на такой отчаянный поступок. Не посмел сделать последний рывок перед финишем. И винил себя. Мучил извечными вопросами: а что было бы, если бы я тогда вошёл...

Валера стал моей машиной времени. И я увидел, что ничего не изменилось бы, стало бы только хуже. А чувство вины за изувеченную моим поступком душу Валерика заставило меня действовать решительно. Я понял, что должен вытащить парня из этого омута.

И мне был известен единственный способ сделать это – показать Валерке, что жизнь не кончилась, а Максим не единственный, кто может заставить сердце биться быстрее. Пусть это будет просто секс. Я могу это ему дать.

Жалею лишь об одном. За своей злостью я не рассмотрел истинного Максима, любящего, заботливого, небезразличного. Я ненавидел его, ненавидел всеми фибрами своей души. Видимо, на Макса перекинулась моя ненависть к Тимофею. Только осознал я это лишь сейчас. Мне бы задуматься раньше, но я почему-то возомнил себя невесть кем, считая, что в моих силах оградить Валеру от влияния Максима. Я верил, что смогу убить его любовь. А вышло так, что я стал причиной многих неприятностей.

Мне тошно становилось при одной лишь мысли, что ещё могло случиться, если бы я и дальше скрывал от Валеры свою переписку с Максимом, не подслушай Русик случайно тот разговор. Если бы парни не столкнулись на конкурсе. Если бы я в последний момент не вспомнил самое важное, после чего уверенность Русика в трусости Макса пошатнулась, и он смог посмотреть на ситуацию не через призму своей убеждённости.

Чем больше я думал обо всём, тем больше мне хотелось вернуть время вспять, чтобы исправить то, что натворил. Только мне это не по силам. Наверное, так даже лучше. Пусть парни сами разберутся, без влияния извне. Им надо поговорить, выяснить всё. А позже, когда всё уладится, я обязательно попрошу прощения и у Валеры, и у Максима. У первого - за то, что подогревал в нём негативные эмоции. У второго – за мою необоснованную ненависть к нему.

Всё же Максим не заслужил такого отношения с моей стороны. А я, как упрямый осёл, продолжал накручивать сам себя и убеждать, что Макс – зло, несущее для Валерки лишь разрушения. И даже то, что случилось со мной когда-то, не умаляло моей вины перед ребятами. Если бы я испытывал к Валере какие-то чувства, большие, чем дружба, ещё можно было бы как-то оправдаться перед самим собой. Но ведь не было этого! Да, Валерик красивый, интересный, талантливый. Но я никогда не любил его. Не испытывал и тысячной доли того, что переживал с Тимофеем или чувствовал сейчас по отношению к Адаму. Мне нравилось заниматься с ним сексом. Меня завораживали его отдача, страсть, с которой он раскрывался для меня, нежность, с которой меня брал. Но это не любовь! А значит, у меня не было никакого права брать на себя ответственность и принимать решения относительно его жизни. Но я самовольно назначил себя его ангелом-хранителем, хотя на самом деле...

И сейчас я успокаивал себя только тем, что не случилось непоправимого. Валера и Максим будут вместе. Я лечу к Адаму. И у меня ещё будет шанс извиниться. Обязательно будет...

Я ангел... Кто сказал, что только нам
Открыл крылатый путь Бог к облакам?
Я получил приказ спуститься в Ад
И душу грешную оттуда в мир вернуть.

Безумно это, только я солдат –
Солдаты свой не выбирают путь.
И я прорвался в Ад и принял бой,
За каждый шаг я дорого платил.

Ревели демоны, бесились надо мной,
Ломая крылья и лишая меня сил.
Но я прошёл сквозь дым, огонь и вой.
Рвалась, кричала, корчилась душа,

Дымилась плоть под ангельской рукой
Душила тьма, зловонием дыша.
Мой меч померк, он будто бы угас,
Но должен эту душу я спасти.

И крылья распахнув, я поднял нас,
Но понял – им двоих не унести.
Но мой приказ никто не отменял
И я тащил... Тащил... Тащил... Тащил...

Над головою душу я поднял
И бросил к свету из последних сил.
И принял свет её, и растворил в себе,
А я остался и решил - "Умру.

Раз так угодно Богу и судьбе"
И начал падать в мрак и тишину.
И разум начал засыпать в смертельном сне,
Но вдруг взорвалась криком тишина.

Вцепившись мёртвой хваткой в плечи мне,
Душа рвала меня из плена сна.
Я плохо помню, было что потом...
Пришёл в себя. Мы оба на земле,

Душа спала. Изломанным крылом
Я укрывал её в ночной холодной мгле.
Я память стёр ей. Я обязан был,
Нельзя такое людям вспоминать.

Свой знак оставив, раны залечил
И искру жизни поселил опять.
И я молчу. И я не рассказал.
Но я хочу, обязан я понять –

Как мог решиться ты? Где крылья свои взял?
Чтоб нас обоих в небеса поднять.
А может слеп, в гордыне я своей?
Ведь Бог - не только нас он сотворил.

Вдруг каждого из племени людей
Он парой лёгких крыльев одарил?