Зеркала

Дому, в котором я живу, было не меньше ста лет. Это было одно из тех добротных зданий, которые строились для больших семей с приличным доходом и определёнными жизненными устоями. Этот дом был старым, но для меня он всегда олицетворял надёжность. Надёжность и надежду на лучшее будущее... Теперь он стал моей тюрьмой, в которой я отбывал своё заключение. Он стал моей одиночной камерой.

Я никогда не был общительным, никогда не был душой компании. Я никогда не страдал от того, что мне приходилось быть одному. Но сейчас... Сейчас я чувствовал, будто весь мир забыл обо мне, и впервые в жизни мне захотелось, чтобы обо мне кто-то позаботился.

Но его больше не было рядом со мной...

Взгляд на часы... Четыре. Уже четыре. Нужно было пообедать, но я не мог заставить себя подойти к холодильнику и открыть его. Кроме того, я не помнил, когда в последний раз покупал что-то из еды. Так что холодильник наверняка пустовал. Вместо обеда я достал упаковку с таблетками, вытряхнул из баночки вместо одной пилюли две и запил их водой из-под крана. Всё... На сегодня снова всё.

Сегодня утром я видел маленькую девочку. Она несла в своих руках увесистую рыжую тыкву и так громко кричала своей маме о конфетах... И я понял, что уже осень. Скоро Хэллоуин. И прошло уже больше полугода... Уже полгода я был изгоем.

Это случилось со мной зимой. Я был на другом краю света, а он ждал меня в этом старом, живущем своей жизнью доме. Я отдавал свой долг Родине, а он писал мне письма. Я получил ранения, он сидел рядом с моей кроватью в больнице и повторял «Валера, мне очень жаль». Меня выписали... Его звали Мика, и он больше не пришёл.

Я не знал, что я сделал не так. Но наверное в этом была своя справедливость: я не имел права на него. Моя жизнь была покалечена. Я сам был покалечен, я почти постоянно чувствовал боль от осколков, навсегда запертых в моём теле... А он был молод и мог жить дальше. А я остался в этом доме.

Этот старинный дом был моим миром. Бывали дни, когда я просто не мог себя заставить выйти за пределы этих ставшими родными стен. В этом доме мне было спокойно. В гостиной было всегда сумрачно, потому что под её окнами разросся дикий виноград, затеняя комнату. Мне это нравилось. Я почти любил этот сумрак. Этот сумрак убаюкивал меня. Он окутывал меня, как ватой, усыплял.

В этой гостиной я мог сидеть часами. Просто смотреть на то, как ветер трепет побуревшие листья винограда. Просто слушать, как часы с маятником возвещают о том, что ещё один час моей жизни прошёл... И до конца осталось меньше.

Десять... Часы с маятником сообщили мне, что уже десять. Можно было ложиться спать. Наверху, в хозяйской спальне я прислушивался к боли внутри своего организма и шорохам и скрипам в этом доме, и так проходило ещё несколько часов. Наконец, полностью опустошенный, я засыпал. Засыпал, чтобы на следующий день всё повторилось по тому же сценарию.

В этом доме мне нравилась его фундаментальность. Он был неизменным, непоколебимым. Почти нерушимым. Как жаль, что я не мог быть таким. Пока мы жили здесь вместе с ним, он говорил, что иногда ему бывает страшно. Он боялся приведений. В каждом шорохе ему чудилось присутствие чего-то чуждого и страшного.

Теперь я тоже это почувствовал. Может быть, дело было в моём одиночестве. Но иногда у меня стало появляться ощущение, что в этом доме я был не один. Или всё дело было только в таблетках?

Призраки? Сегодня идея о том, чтобы рядом со мной поселился призрак, казалась мне безумно привлекательной.

Почти каждое утро я заставлял себя выйти из дома. Врачи всегда советуют больше бывать на свежем воздухе. Так медленно я совершал круг по своей улице, после чего, измождённый, оставался немного на заднем дворе. Садился на качели, слушал ветер, слушал, как скрипят цепи этой детской игрушки. Я слабо раскачивался на своём сидении. Сидение рядом со мной всегда оставалось пустым.

Вернувшись домой, я внезапно задумался. Какое сегодня число? Я перестал следить за миром. Будто потерялся вне времени...

Посмотрел на часы на кухне. Четыре... Повторил свой ритуал с таблетками.

Сел в гостиной. И впервые за полгода у меня появилась мысль включить телевизор. Хотя я даже не был уверен, что он работает.

Но я сидел на диване и пялился в окно. Мне не хватило сил, чтобы повернуться в сторону аппарата.

Как вдруг...

Щелчок... Телевизор включился, а я вздрогнул. Белый шум, простая рябь на экране, и я окончательно уверился, что в этом доме я был не один.

Я увидел его в первый раз, когда мою голову посетила бредовая мысль побриться. Я не знаю, откуда взялась эта идея. Изначально моим планом было отрастить приличную бороду, чтобы она хоть как-то скрывала шрамы на моём лице. Но я чувствовал какой-то дискомфорт со всей этой растительностью на лице.

И вот я стою на пороге ванной. Мне потребовалось несколько минут, чтобы открыть дверь и зажечь свет. Яркая вспышка ослепила меня. Всё было белым. И в конце этого белого туннеля – зеркало, мне было страшно подойти ближе, я боялся увидеть себя. Я больше не хотел смотреть на своё лицо.

Моё отражение было размытым тёмным пятном. Я всё же вошёл внутрь, закрыв за собой дверь.

Я подходил всё ближе, но моё отражение оставалось нечётким. Я думал, что что-то случилось с моим зрением. Но нет, ещё мгновение, и моё отражение вовсе растаяло. Вместо себя в зеркале я видел другого мужчину. И наверное, мне стоило испугаться, но внутри ничего не шелохнулось. Видимо, мой инстинкт самосохранения окончательно вышел из строя. Да и он не выглядел, как злобный дух. Он был похож на ангела. Золотистое облако волос, голубые глаза, точёные черты лица. Его губы шевелились, он что-то говорил. И это движение было прекрасно! Свет мигнул, погас и снова загорелся. Его отражение пропало, теперь там был только я. И это внезапно всколыхнуло во мне волну гнева. Не знаю, зачем я это сделал, но боль от того, как осколки зеркала впиваются в мою руку, облегчила какое-то странное внутреннее напряжение.

Зеркало было разбито, а я ещё несколько минут держал руку под холодной водой, чтобы остановить кровотечение.

С этого момента моё существование в этом старом доме изменилось. У меня появилась хоть какая-то цель. Я хотел снова увидеть этого мужчину. Но проходили дни, листва на газоне за окном становилась всё «пламеннее», а он больше не появлялся.

Я бродил по дому в надежде, что снова увижу его. Но ничего не происходило.

И я снова повторял свой ритуал: прогулка, качели, четыре, гостиная, виноград, часы.

Пока в один из дней меня вдруг снова не охватило это ощущение: зрение мутнело, я только успел уловить, как стрелка часов с громогласным скрежетом переползла на минуту вперёд... Четыре ноль одна.

Он стоял на моей кухне, но всё было другим. Эта комната больше не напоминала мне мёртвое кладбище, где единственное, к чему прикасались, – кран с водой и пузырёк с таблетками. В этой комнате было тепло, мне даже показалось, я слышу запах свежей выпечки, и он... Он поправлял цветы в букете, прижимая к плечу телефонную трубку. Я мог слышать, что он говорит. Боже... У него был ангельский голос.

- Нет, мам... Зеркало просто разбилось... Нет, со мной всё хорошо.

Его пальцы нежно касались ярких лепестков осенних георгинов. Мне так хотелось, чтобы ко мне хоть кто-то прикоснулся!

Но зрение снова стало расплываться, он исчез. И я почувствовал себя раздавленным. Мне захотелось напиться вдрызг, но в доме не оказалось ни капли спиртного. Да и откуда ему тут взяться?

На следующий день я решил провести эксперимент. Я стоял на кухне с таблетками в ладони и смотрел на часы. И то, как секундная стрелка движется, вызывало во мне какую-то странную мешанину эмоций. Мне было не по себе. Нет, даже больше... Я чувствовал, как паника подкатывает к горлу тошнотой. Я не выдержал. Когда было четыре ноль две, проглотил пилюли, не запивая. Никакого эффекта... Только горечь на языке. Парень так и не появился.

Но ночью, когда я пытался уснуть... Я открывал глаза и пялился в потолок. По нему пробегали тени от ветвей деревьев за окном, вспыхивал свет от фар проезжающих мимо автомобилей. Я чувствовал усталость и закрывал глаза. Но сон не шёл, и я снова открывал их. Закрывал и открывал. Пока меня снова не ослепила вспышка света.

Это была не моя спальня. Здесь всё было слишком светлым, тёплым и пахнущим цветущими розами. Повернул голову вправо. Он был здесь. Это неземное создание. Кремовый шёлк кожи на изящной фигуре, волосы светлого оттенка. Он сидел, облокотившись спиной о спинку кровати, и читал книгу. Я мог бы любоваться им вечность.

Лежал и боялся пошевелиться, словно если сделаю это, мой призрак растает, как туман. Но он был здесь, рядом со мной.

Я не знаю, сколько времени прошло... Наконец, он погасил ночник и улёгся под одеяло. Его изящная ладошка лежала на подушке... Он был так близко. Я видел, как расслабляется его лицо. Он заснул, а я не удержался. Провёл кончиками пальцев по плавной линии ребра его ладони. Я так надеялся хоть что-то почувствовать, но не мог... В горле застрял комок. Но я засыпал с мыслью, что я не один. Мой призрак был со мной.

Этот Хэллоуин я ощущал как нечто неотвратимое, словно это была черта, за которой может что-то измениться. Утренняя прогулка была наполнена радостными криками детей, предвкушающих вечерние развлечения.

Осенняя листва догорала... И были ещё эти ужасные тыквы перед домами, отвратительные, с ещё не зажжёнными в них свечами.

Четыре... Я снова был на кухне, и на этот раз я смог продержаться ещё на одну минуту. Четыре ноль три... И что-то внутри меня оборвалось. Таблетки выпали из моей ладони. Зрение помутилось, я был счастлив оказаться в призрачном доме моего незнакомца. Теперь я видел его целиком. Это был всё тот же старый дом, что и у меня, только всё было пропитано его светом. Всё здесь было светлее, теплее, нежнее. Я бы никогда не подумал, что мне этого так отчаянно не хватает.

Я обнаружил моего ангела в спальне. Он тщательно складывал одежду... Мужскую одежду...

Странно... Он был не один? И почему я вижу, как призрак занимается такой обыденной и повседневной вещью, как раскладывание чьей-то одежды? Разве не должны призраки уныло бродить по дому, звеня цепями?

Но я не собирался ныть и жаловаться. Я следовал за моим ангелом, наблюдая за его «жизнью», словно за кино. И это был самый увлекательный день за последние полгода.

Он долго возился на кухне с какими-то сладостями. Пахло просто божественно. От этого запаха у меня кружилась голова, и щемило сердце.

Я едва успел заметить, что уже стемнело. И он вышел зажечь свечу в тыкве на крыльце. Я очень надеялся, что это страшилище защитит его от любого зла, которое покусится на него. В доме он достал из кладовки большой пакет с конфетами и высыпал его содержимое на прямоугольный журнальный столик в гостиной. Мне нравился этот столик, он был кованым, со стеклянной столешницей. А потом он сел на диван, сложил руки на коленях и стал ждать. Было в этом поступке что-то странное. Но наверное это было что-то из разряда милых человеческих странностей. Я вот любил сидеть на качелях и смотреть, как ветер играет с осенней листвой.

Раздался первый звонок в дверь и первые «Кошелёк или жизнь!». Он щедро раздавал «питерам пэнам», «дракулам», «принцессам» и «феям» угощения, но я видел, что он становится всё печальнее.

Последней каплей для моего ангела стал маленький мальчик, который шепелявил и оглядывался на своих родителей, пока выпрашивал угощения. Ему было не больше трёх... И мой призрак, закрыв за ним дверь, вдруг опустился на колени и зарыдал.

Я не мог понять, в чём дело. Я хотел хоть как-то помочь. Но как можно помочь призраку?

А он всё плакал, и это разрывало моё сердце на части.

А потом появился он. И что-то во мне окончательно сломалось. Я чувствовал, как ужас охватывает меня. Они ссорились, я едва мог разобрать, что они кричат. Голову сдавило словно тисками. Я хотел помочь. Но что я мог сделать?

Я что-то кричал, пытался остановить его, когда он схватил моего ангела за плечи, но у меня ничего не получилось.

Я знал, что именно сейчас случится самое страшное.

- Ройс, не надо! – плакал он.

Он отбросил его от себя. Всё было как в замедленной съемке. Он упал затылком на угол того самого столика, где ещё лежали остатки конфет. Кровь брызнула на ковёр. А я наконец всё вспомнил.

Он стоял рядом с собственным трупом и дрожал всем телом. Слёзы катились по его щекам. Рот его открывался и закрывался, словно у выброшенной из аквариума золотой рыбки.

Он посмотрел прямо на меня. Теперь я всё помнил...

- Я ведь умер?.. – этот голос разбивал мне сердце.

- Да, - коротко ответил я, преодолел то расстояние, что между нами оставалось, и заключил его в свои объятия. Я чувствовал его... Это было самое чёткое ощущение за всё моё существование. И я помнил. И по моим щекам катились слёзы. Помнил, как Мика сжимал мою уже мёртвую руку, повторяя «Валера, мне так жаль». Помнил, что видел всё это со стороны. И то, как он плакал, как прямой линией зачеркнул всё, что было прежде, кардиограф. То, как врач сказал «Шестнадцать ноль три».

Что-то надвигалось. Ройс рядом с нами пытался что-то сделать с телом. Всё это было уже неважно. Всё это превратилось в фон. Страшное кино на экране тёмного кинозала. Что-то надвигалось.

- Мне страшно, - прошептал я. – Я ни во что не верю...

Он обнял меня крепче...

- Я верю... души рождаются вновь.

Что-то надвигалось. Зрение затуманилось. Всё исчезало. Я наконец-то исчезал. Но в этот момент я был не один.

Post scriptum

Он проснулся с чувством какой-то тревоги. За окнами бушевала гроза. Но пусть мама и говорила, что он ещё маленький, он знал, мужчины ничего не должны бояться. Но вот девчонки... Девчонки вечно хнычут и визжат от ужаса. Он всегда чувствовал, когда с сестрой что-то было не так. Сегодня эта кукла умудрилась объесться конфет, а теперь... Теперь её хрупкая фигурка показалась в дверном проёме. Их комнаты соединялись между собой дверью. Она проскользнула внутрь, прикрыла за собой дверь. Тихо-тихо, как мышка, чтобы не разбудить родителей.

- Можно я останусь у тебя? - «Писклявая пигалица», - подумал он.

- Ты всё равно сделаешь всё по-своему.

Она забралась к нему под одеяло. Каждый раз, когда гремел гром, она вздрагивала.

- Валер! Мне страшно!

- Не бойся, Навозная Роза. – Мальчик улыбнулся... Это прозвище прилипло к его сестре благодаря ему. Она выбирала лучшую розу в мамином саду, чтобы сравнить себя с её красотой, и выбрала ту, что росла на большущей куче компоста... – Я рядом. Так что ничего не бойся.

Они засыпали, крепко держась за руки. А гроза, отгремев над их домом, ушла стороной.


Из жизни нам не вычеркнуть ни строчки,
Забавы ради, сбросив груз с души.
Как часто у судьбы по краю ходим,
Стирая надоевшие следы.

Беспечно забываем то, что любим,
Бросаем, бьём, ломаем, не со зла.
И в поисках тепла, в чужие души,
Роняем льдом покрытые слова.

Мы верим в Бога, распиная совесть,
И дарим фальшь, лелея пустоту.
Бежим от одиночества и боли,
Стыдливо пряча жалость и мечту.

Боимся опоздать или не вспомнить,
Боимся не заметить, не найти.
Мы словно в тесном лабиринте бродим,
Сбивая чьи-то жизни по пути.

Бессмысленно растрачивая чувства,
Разменивая вечность, на года.
Находим то, что нам совсем не нужно,
Теряем то, что важно. Навсегда.