Слепец

В глаза сиял мне луч от солнца,
И щурился на белый свет.
И я от этого ей-богу,
Тогда нечаянно ослеп.

Я щупал солнышко руками,
Искал я выход в темноте.
И лихорадочно ушами,
За звук цеплялся посильней.

Но мрак сгущался ещё хуже,
Я натыкался на углы.
Кричал и звал людей повсюду,
Средь беспросветной пустоты.

Никто на зов не откликался
В квартире тесной и глухой,
Я о пороги спотыкался,
Искал невидимой рукой.

Но вдруг дверей замок нащупал,
Открыл мне чей-то силуэт.
И проводив меня под руку.
Отправил дальше на тот свет.

Я шёл на точку, что сияла
По центру этой черноты,
Чем дальше - ближе приближало
Свет из зияющей дыры.

Вот очертания чего-то
Уже умею различать,
Гляжу и вижу, что ворота
Вдруг начинают открывать.

Куда пришёл не понимаю,
Таблички нету никакой.
Но за воротами казалось,
Сверкает город золотой.

Вошёл и зрение вернулось,
Смотрю и верить не хочу,
Застыл во мне мой тихий ужас,
И потихонечку дышу.

Кругом как-будто день весенний,
Цветут деревья и кусты,
Зверьё и скот гуляют вместе,
Играют на перегонки.

Тут лис не варит суп из зайца,
Орёл синицу не грызёт.
Тут льву косуля лижет яйца,
Тут всё совсем наоборот.

В домах дверей нет, в окнах стёкол.
Всё нараспашку тут у них.
Входи куда тебе угодно,
И что понравилось бери.

Но воровать и грабить тоже,
Тут никакого смысла нет.
Всего навалом, всё что хочешь,
У всех тут, кажется, всё есть.

Любой бесплатно в магазине
Чего угодно наберёт,
Хоть мяса целую скотину,
Хоть раков с крабами мешок.

Тут нет нужды в долгах банкирам,
Тут нет начальников вокруг,
Тут в равноправии, и в мире,
И в коммунизме все живут.

Вот Гитлер чай пьёт у евреев,
С детьми играет педофил,
Маньяк-убийца на деревьях
Пускает в небо пузыри.

Тут исламист и христианин
Соображают на троих.
И бабы ждут, когда покажет
Им что-то эксгибиционист.

Хотя нудисты тут повсюду,
И педерастов здесь полно,
Они надеются на чудо
У извращенца под плащом.

Тут Данте прыгая по лужам,
В кусты к возлюбленной бежит.
И околачивает груши
Ньютон, закон свой позабыв.

Пришлось немножко притвориться,
Что будто я опять слепой.
Хотелось ближе насладиться
Их гениальной простотой.

Я щупал их за бакенбарды,
Не верил я своим глазам.
Потрогал женщину однажды,
За очень мягкие места.

Хватался я за что попало,
И ухватили самого.
За ухо выдернули, право,
Почти что вроде ни за что.

Чего же я нащупал это?
Кого схватил я не туда?
Я оказался не в том месте,
Чужая улица была.

Вот снова двери заскрипели.
И ветер северный подул.
Шульженко с Моцартом запели,
Запела птица Гамаюн.

И песней сладкой зачирикав,
Она всё ж курицей была,
Раздулись две большие сиськи,
Я их на ощупь распознал.

Но вздрогнул я от ног куриных,
Хоть голос лился не простой.
С ногами бабы всё же лучше,
Хоть и с лохматою пиз***ой.

Но Гамаюн пропела тайну,
Что слеп воистину давно.
Хоть сотню глаз мне на втыкают ,
А не увижу ничего.

Из-за души моей порочной
Не видно мне во мраке зги.
Вот почему я вижу только
Одни сисяндры и х***и.

И вдруг затихло всё на свете.
Была повсюду тишина.
Ни бороды, ни бакенбардов,
И даже курица ушла.

Заныла опухоль в желудке,
Надулся вечный простатит.
Звенело где-то в правом ухе,
И мысль отчаянно свербит.

Съедал рассудок беспощадно,
И с аппетитом жрал себя.
И кот учёный ругал матом,
И выворачивал меня.

Пороли дружною гурьбою
И граф Толстой, и Сатана,
Секли, как сидорову козу,
И открывали мне глаза.

И рвотой чёрной и вонючей
На землю что-то потекло,
Не знал я, что таким живучим
Во мне окажется говно.

Лежал я в городе прекрасном,
На лавке возле у реки,
Вокруг меня крутились чайки,
И рыбу боженька удил.

Его не стал я беспокоить,
И так понятно, что почём.
Ушёл наверно просветлённый,
Как с тяготением Ньютон.

Включилось зрение обратно,
Картошку снова я полю.
Гоняю гадов колорадских,
И счастье в этом нахожу.

На куриц стал смотреть приятно,
Мне прожужжала уши ведь,
Та Гамаюн про это счастье,
На мир как надобно смотреть!