Дом

    Домик, маленькой серой точкой, притулился на краю деревни. Из машин, проезжающих по тракту, можно было едва разглядеть два, светящихся в темноте оконца, которые, если включить воображение, можно было бы даже назвать глазами.

    Они смотрели на этот, меняющийся на глазах, мир, с какой-то легкой, затаенной грустью только одному Дому  понятной и объяснимой. Сейчас он стоял старый с покосившимися набок ставнями, и вспоминал свои молодые годы, когда в нём кипела и бурлила неугомонная жизнь его обитателей. Да, как много пролетело с той поры лет. 

    В окнах погас свет и Дом, словно прикрыв усталые глаза-окна, всё глубже и глубже погружался в свои воспоминания.
            
    В тот год лето выдалось знойным и сухим. Днём столбик термометра поднимался так высоко, что казалось, ещё немного, и он с треском разорвет эту тоненькую стеклянную трубочку. Но к вечеру жара спадала, и земля, прогретая за день, получала небольшую передышку.
    Дом тоже изнывал от этой жары, и капельки смолы, словно пот, медленно сочились из его недавно обтёсанных крепких сосновых балок. Ах, какое это было приятное чувство, это ощущение стати, красоты и устойчивости. Он искоса глядел на свое отражение в небольшом пруду и видел, как играют солнечные блики на красивых наличниках, которыми строители украсили его окна.

    Сегодня был очень замечательный день. Сегодня в него должны были вселиться его хозяева, те, для кого собственно он и был построен. И хотя для Домов день новоселья, являлся чем-то вроде дня рождения, главное событие этого дня заключалось в том, что именно сегодня и именно в этом Доме родится новая и счастливая семья.

     Столпившиеся возле крыльца люди с нетерпением ожидали, когда из-за поворота просёлочной дороги появится белокрылая тройка. Молодые должны были подъехать с минуты на минуту, и отец жениха нервно поглядывал на часы, которые то и дело доставал из кармашка жилетки.

    Была суббота, теплая, июньская суббота 1941 года.

    Наконец кто-то громко крикнул,  «Едут! Едут!», и через мгновение окрестности огласились переливчатой трелью бубенцов, и к крыльцу подкатил кабриолет. Из него как то неловко выпрыгнул молодой лейтенант, и обойдя вокруг, подошел к молодой и красивой женщине. Та, немного смутившись, осторожно подала ему свою руку, как бы желая опереться на широкую, сильную ладонь. Но лейтенант быстро, как пушинку, приподнял девушку на руки и прошёл в Дом. Следом за молодыми туда прошли родители жениха и гости.

    Начиналась свадьба, и Дом в предвкушении веселья весь так и сиял, отражая по широкому двору солнечные зайчики. Свадьбу специально приурочили к субботе, чтобы за воскресенье люди погуляли и отдохнувшие, со свежими силами вышли в понедельник на работу.

    Дом на всю свою жизнь запомнил этот прекрасный  июньский день. Это была суббота 21 июня 1941 года.      

     А утром Дом очнулся от лёгких неприятных толчков, которые сотрясали его и отдавались дребезжащим звуком вибрирующих стёкол.
    Сначала, со сна, он подумал,  что это кто-то из загулявшихся гостей, очнувшись от похмелья, решил поплясать напоследок, но сразу же вспомнил, что гости разошлись и оставили молодых ещё за полночь.
     Неприятный гул всё нарастал, и Дом, несмотря на свою молодость, каким то внутренним чувством, ощутил приближение чего-то очень плохого.

     И в это самое мгновение послышался страшный вой, от которого закладывало уши, и одновременно разрывая перепонки, недалеко от Дома прогремел взрыв. Сотни осколков и огненная туча пепла обрушились на него. Он содрогнулся, но устоял. Правда один огромный осколок, как лютый зверь, впился своими клыками в  деревянную плоть Дома сорвав, красивый наличник с петель и разбив стекла окон.

   В то утро Дом впервые узнал, что такое война.

    Мелкий осенний дождь нудно барабанил по крыше и окнам, и его стук, и сырая мгла, окутавшая Дом, снова и снова возвращали его в тот страшный день. День, когда он, так и не насладившись, своей радостью, вдруг осиротел.

    Нет, конечно, он помнил как всё новые и новые хозяева заселяли его, сменяя друг друга. Он помнил запах махорки и крепкий запах солдатских портянок развешанных над печкой. Он даже помнил стоны раненых солдат, и слова, которые писала в письмах под диктовку, молодая и усталая хозяйка, которая была им и сестрой и подругой и няней. Он помнил, как она плакала навзрыд каждую ночь напролёт, после получения той злополучной  синей бумажки, которую вручила ей старая почтальонка.
     Дом видел многое, но не мог припомнить дня, за все эти страшные годы, когда она улыбалась.

     Но даже самое плохое рано или поздно кончается. Отгремели последние залпы орудий, и даже воронки, которые страшными черными ранами зияли вокруг дома, постепенно стали затягиваться молодой порослью зеленеющей травы.
     В посёлок  стали возвращаться, те немногие, что смогли уцелеть в этом кровавом урагане, не щадящим ничего живого. То и дело к посёлку подъезжала очередная полуторка, и из неё выходил, а иногда и просто выпрыгивал на ходу, вернувшийся с фронта солдат.
      Но к Дому с тропинки никто не сворачивал, и он уже перестал на что либо надеяться.
      Но вот однажды вечером, со стороны леса к Дому подошёл одинокий прохожий и в нерешительности остановился у калитки. Это был молодой человек в армейском кителе, поверх которого был наброшен плащ.
 
      Порывы холодного осеннего ветра то и дело распахивали его полы и открывали на всеобщее рассмотрение майорские звёзды, которые в редких всполохах зарниц, отражались маленькими искорками на погонах молодого человека. Тот трясущимися от волнения руками пытался набить махоркой обрывок  пожелтевшей газеты. Наконец ему это удалось, он чиркнул зажигалкой, прикурил и жадно затянулся.
 
      И в тот самый миг, когда слабый огонёк осветил его лицо, Дом чуть не вскрикнул от изумления.

     Конечно, дома не умеют говорить, но в стоящем у калитки майоре, Дом узнал, да, он без сомнения узнал того молодого лейтенанта, своего хозяина.
Человека,  чью смерть уже оплакали все, кто когда-либо знал и любил его.
 

  Правда, теперь его лицо не сияло тем божественным светом переполнявшего его счастья, но,  тем не менее,  это был он. Постояв возле калитки и сделав пару затяжек, майор толкнул калитку.
  Та с каким-то радостным и протяжным скрипом отворилась, и он прошёл к дому. Дом вдруг, каждой щепочкой своей деревянной сущности, почувствовал то смятение, которое охватило его хозяина. Тысячи мыслей, опережая и прерывая друг друга, проносились в голове майора, и Дом словно, слившись с ним в единое целое, замер в ожидании.
     -  Нет, она всю эту проклятую войну, ждала только тебя. Даже получив похоронку и проплакав все ночи на пролёт, она продолжала надеяться на Чудо. хотелось крикнуть Дому в ответ на эти мысли. Но он, конечно же,  ничего не сказал.

    Майор осторожно, словно боясь кого-то разбудить, постучал в окно. Через некоторое время дверь отворилась. На пороге с керосиновой лампой в руке,  накинув на голову теплый платок, появилась красивая молодая женщина. Слегка встревоженным голосом, она спросила:
     - Кто там?
    Подняв лампу вверх, вскрикнула и со стоном начала медленно опускаться на крыльцо. Он быстро взбежал по лестнице и снова, как много-много лет назад, сильными руками подхватил обмякшее тело своей любимой, и нежно неся её, вошёл в дом...
    Восток весело играл алыми всполохами восходящего солнца. За ночь моросящий осенний дождь кончился и поднимающееся в синеву солнышко, обещало сменить гнев на милость и обогреть землю своим теплом.
    Начиналось Бабье лето, и это было настолько символично, что казалось будто кто то там на верху, осознав свою ошибку, решил хоть чуть-чуть вернуть, двум истосковавшимся по теплу Душам, несколько дней наполненных теплом, светом и любовью.
   Вместе с ними и сам Дом, словно набравшись какой-то незнакомой ему энергии, почувствовал прилив свежих сил, и с каждым новым днём становился всё краше.
    А когда стены его огласил первый детский крик, Дом был просто вне себя от счастья. Он был горд собою, потому что знал — теперь он и только он, должен оберегать тишину и покой нового человечка, который только что пришёл в этот мир, и в первый раз попробовав материнского молока, теперь крепко спал в люльке, подвешенной у кровати.

    Дом даже скрипеть стал тише и музыкальнее. Малыш рос, и Дом видел, как тот делает свои первые шаги, как вместе с маленьким неугомонным щенком валяется на зелёной, освещённой солнцем лужайке, как он бежал к маме со своим новым вселенским открытием и как плакал горючими слезами, что это его открытие вдруг оказалось раздавленным в ладошках.

    Не забыл Дом и разбитую веранду, разлетевшуюся на сотни радужных осколков, когда Мальчик, весь, ликуя от радости, громко кричал маме, что он наконец-то смог забить гол в ворота своего отца.
    И не беда, что эти ворота находились как раз напротив веранды, зато как было здорово, ощущать себя настоящим Мужчиной восстанавливающим эту пресловутую веранду, хотя вся помощь его заключалась в том, чтобы стоять рядом и не мешать отцу, изредка подавая ему очередной гвоздь.


   

    К сожалению, время не прислушивается к нашим желаниям.  Стремительно проносясь мимо, неуклонно изменяет всё, к чему  оно  прикоснулось.
    Дом вроде даже и не заметил, как ещё вчерашний первоклассник, сегодня уже самостоятельно, не доверяя своих брюк маме, утюжил их, наводя «стрелки», для своего первого выпускного бала. Да, как быстро летит время.
   
     За эти годы Дом раздался в плечах, и в небольшой пристрой с отдельным входом и двумя уютными комнатками, сегодня, как и тогда тридцать лет назад, должна была вселиться новая молодая семья. И, конечно же Дом, привыкший за эти годы к покою и радости, с опаской поглядывал на бойкую невестку, которая быстро переступая маленькими ножками, со смехом взбегала на крыльцо.
    Нет, он не сказал бы, что она ему не нравилась, но уж больно часто он слышал от старух, сидящих на завалинке у соседнего дома, что современная молодёжь, совсем другая и что,   всё норовят жить отдельно.
     Поэтому Дом очень опасался, что вот эта городская егоза поживёт, поживёт, да и захочет снова вернуться в свой шумный город. А ведь он так давно не слышал детского смеха. Но к счастью, все Его опасения оказались напрасными, девушка приехала сюда после окончания педагогического института и устроилась работать преподавателем начальных классов в местную школу.

    Прошло полгода, и вот однажды утром к Дому подъехал заляпанный грязью «Газик», из него придерживая одной рукой фуражку, а в другой держа планшет, грузно вылез, а точнее вывалился толстенький капитан и засеменил к дому.

    Дом сразу почувствовал, что его визит не сулит ничего хорошего. Но видимо так уж повелось с того самого дня, что каждого въезжающего в дом с невестой, поджидала скорая разлука.

    Проводы были недолгими. И на следующий день молодой хозяин уехал в город. Конечно,  там, в военкомате, парень пытался объяснить подполковнику с рыбьими глазами, что у него молодая жена, которая скоро должна родить.
Но тот с каким-то тупым безразличием сказал, что если, он будет слушать каждую басню,  и отпускать всех домой Родину некому будет защищать. И что если он не доверяет своей жене, то незачем было жениться.
 
    Теперь, когда вся семья собиралась в старой гостиной, чтобы почитать  заветное письмо, принесённое почтальоном, Дом замирал, внимая каждому прочитанному из письма слову.
    Так прошёл год, и сегодня с утра в доме царили суета и оживление все с нетерпением ожидали приезда в отпуск молодого воина, который в прошлом письме сообщил, что скоро приедет к ним на целых десять суток.
      Как и следовало ожидать, Дом первым увидел подъезжающий автомобиль. Из него, даже не дождавшись пока остановится, выскочил бравый сержант, и, подбежав к крыльцу, бодро козырнул молодой женщине, державшей на руках симпатичную малышку, которая смотрела своими глазками на незнакомого дядю. Солдат пожал руку, уже совсем поседевшему отцу, и обняв плачущую мать,  вошёл в дом.

       




     Начинался новый день, и Дом нехотя оторвался от воспоминаний своей молодости. И если по сегодняшним меркам он и числился в почётном звании пенсионера, все же не считал себя таковым, и как обычно принялся за свои повседневные обязанности старого и немного ворчливого Дома - дедушки.

   Он внимательно оглядел свой двор. Забор, окружавший его когда то,  стоял сейчас покосившийся, без нескольких досок и без калитки.
    Да, с тех пор как из дома уехали дети, старый хозяин всё реже и реже следит за порядком. Надо ему напомнить, что соседские курицы повадились ковыряться в клумбе, подумал Дом.
   
   Подул лёгкий ветерок, и ставни, как бы из последних сил, проскрипев ржавыми петлями, замерли, всем своим видом давая понять, что на сегодня утренняя гимнастика закончена. Дождя ещё не было, но тяжёлые свинцовые тучи, низко припав к земле, словно крадущийся хищник, медленно плыли по небу в сторону леса.
 
   На душе было сыро и мрачно. Даже Дом, как-то вдруг съежившись, издалека виделся серым замшелым комочком, притулившимся у высоких и величавых сосен, словно ища у них защиты, от этого серого воинства. Вскоре небо разродилось дождём, и капли торопливо стали падать с неба, заполняя собой всё видимое пространство. Постепенно их напор ослабел, и пошёл  мелкий и изнуряющий дождь, который и дождём то можно было назвать с большой натяжкой.