подборка

Ничто не изменилось в нашем доме.
Всё та же роза в пурпурной истоме
бутон роняет на простую скатерть.
На спинке стула пёстренькое платье, -
как мамино когда-то, - в ленной дрёме...
в моём она, наверное, утонет...

Стол-тумбочка - расшатанная мебель
(семья нуждалась в данном ширпотребе)-
сверкает шоколадной полировкой.
На стол стакан, буханку с поллитровкой
я ставлю, как отец... Но мне неловко

пить на глазах родных фотопортретов,
и я сажусь на стульчик раритетный,
крестясь на Николая - Чудотворца,..
Мной роза пересажена в ведёрце.
Всё та же роза... лишь переодета.
бутон отцветший серо-фиолетов,
-
Восьмое марта. За окном мороз.
Заиндевели ветви всех деревьев.
С востока - солнце. С запада - занос.
Из брюха выси наподобье перьев
летит тихонько редкий рыхлый снег.
Гляжу в прогал нахохлившейся розы.
Мне видится: вот Бог раскрыл кисет,
тряхнул махрой белесой папиросы
и... закурил... И потому просвет
промеж листочков на окне кружавчат.
Не то что снега много, - места нет
во всём проёме. День пургою начат.
И в то же время солнце не сдалось!
Сиянье слева. Справа голубеет.
Небесной тверди, осыпаясь, ось
трубит весну! Но, правда, чуть робеет...
-
Стою и думаю: вот это всё зачем?
Зачем деревья? камни? человеки?
И что потом последует за всем,
когда иссякнут небеса и реки?

И кем я буду после вот всего, -
берёзой? кошкой? камнем? или птицей,
червя в разгар весенней посевной
клюющей жадно?.. Кем мне воплотиться?

Деревьям больно в стужу и в жару,
а на одной ноге не убежать ведь!
Любые звери тоже все умрут, -
лишь камень выстоит и в жатве.

Ему не холодно, ему и не тепло...
но может пнуть любой мимоидущий.
Я у окна стою, мне у окна светло,
и воспитатель больно рвёт мне уши.
-
По насту хрустящему в ясном бору
шагаем. В проталинах листья брусники
сияют нефритом. На самом юру,
где солнце и ветер... - Смотри, Вероника!
Ищи! Где-то дятел!... и прячет слезу, -
от ветра, наверно… наверно, от ветра...
Последних нарядов блестят на весу
последние перлы. В семи километрах
всего лишь от дома. Обувкам каюк! -
пинаем дернину в оранжевых иглах.
Упавшую шишку зачем-то жую,
а ноги сырые по самые икры.
Невидимый дятел нас просит смотреть
и слушать он просит нас. Браво же! Браво!
Мешок наш наполнен на целую треть,
а мох в нём хо-лод-ный...
- Куда нам?
- Направо…
Смеёмся, добычу к дороге влечём.
Наш транспорт забрызган колёсами встречных.
У мамы такое девчачье плечо!
Вот так бы и шла рядом с мамою вечно.
-
Когда крапива первая расти
потянется вдоль каждого забора,
Она прошепчет дому: "Отпусти...
я возвращусь, возможно, но не скоро..."

Потом нальёт в заржавленный кувшин
(он мало места отнял у кладовки)
воды колодезной (колодезной души)
и встанет на хромой (такой неловкий!),
ушедший в землю ножкой, венский стул,
чтоб грязь смывать (как мину после шока)
со всех её, до солнца жадных, окон…
и запоёт…
От песни той самой
ей сделается горько и слезливо.
Потом пойдёт тихонечко домой
и ляжет спать (так никнет ветка ивы),
прильнув к собаке чёрной и большой,
угреется и телом и душой,
и в сон уйдёт дорогою счастливой.
-
Я будто листик на весу...
от дрожи никуда не деться.
Так мало песен про весну
живёт в моём осеннем сердце!
Пугаюсь солнечных лучей, -
слепящих отражений снежных.
От страха становлюсь не нежной,
от безысходности, - мрачней.
Мне ближе вздохи тишины
в пейзаже, от жары уставшем.
Мудрее делаюсь, - не старше...
Пускай светлыни лишены
и жёстки сумерки зимовий, -
мне так понятней время вспять,
мне так приятней оправдать
воителя "Всё Восстановим!"
... И соловья мне очень жаль.
С апреля он поёт на ветке, -
продутой ветром и некрепкой, -
печаль мне с песни той, печаль...
А ведь поёт, не умирая!
Мне больно воздухом дохнуть,
который холоден и в мае.
Любви он воспевает путь, -
но не фальстарта,.. слава Богу!
Зато потом неслышен год.
Он потому и может много,
что знает правду наперёд.
-
Мой цветок пропал. За эту зиму
он не выжил без тепла и солнца.
Потому, возможно, дед Зосима
не любил растений на оконцах.
А любил он чай "от Бандарнайки";
постный суп на квашеной капусте;
ватные штаны да три фуфайки;
хлеб с топлёным маслом, - очень вкусным;
с коромыслом к речке по водицу;
расписаться на клеёнке пальцем;
с брёвнами до пота повозиться,
а затем сочувствовать непальцам.

Радио вещало без умОлку.
За окном семь месяцев не таял
чёртов снег! И, выйдя к мукомолке,
мужикам твердил он о Китае, -
дескать, Мао самый да рас-самый!..
... Баба Лика (с печки до булавки, -
дом на ней) замаялась с косами:
свесив ноги с почерневшей лавки,
гребешочком гладила по пегим -
прежде рыжим - длинным волосищам...

С ними вот любви моей побеги
пробивались к жизни в сердце нищем.
-
Мой первый изъян - второстепенна.
Изъян второй - в этой роли степенна.
Изъян мой третий - "нет третьих лишних".
Четвёртый - мечта: без косточки вишня.
Изъян мой пятый - сей стих помятый...