В его венах застыл л д

Убедившись, что Мастер уехал на работу и больше во мне не нуждается, я схватил свой протеиновый коктейль и побежал по лестнице в отведенную для меня комнату. Естественно, я беспокоился о том, что произойдет в обед, когда Мастер вернется, но твердо решил не накручивать себя. Это только усугубит ситуацию, а мне не улыбалось навлекать на себя новые неприятности. Лучше уж проведу утро так, словно не ожидаю вынесения приговора. На сегодня было запланировано много дел — в соответствии со строгим графиком, которому приказывал следовать Мастер.

Поглощая завтрак, я схватил выданный Мастером сотовый телефон и убедился, что он включен и полностью заряжен. Одно из самых важных правил требовало моей постоянной доступности. Наказания за пропущенные звонки или за то, что я оказывался вне зоны доступа, не сообщив Мастеру, были одними из самых суровых в моей жизни.

Ужасно хотелось писать. Я бросился в туалет, не утруждая себя закрытием двери: и в ванной, и в спальне двери отсутствовали. Раб не имел права на приватность, а Мастеру не запрещалось заходить в любую часть его дома. Когда мой путь в качестве раба Мастера только начинался, это стало одним из самых сложных изменений. Я адаптировался с огромным трудом. Но сопротивление только ухудшило ситуацию. Теперь я настолько привык, что вообще об этом не беспокоился, а Мастер редко желал понаблюдать за процессом. Но он мог, если бы захотел, и только это имело значение.

Закончив, я подошел к кровати, где Мастер разложил для меня одежду на день. Мой стиль, в зависимости от обстоятельств, регламентировали довольно специфические правила. Сегодня меня ожидали три наряда. Казалось, порой я только и делаю, что одеваюсь и раздеваюсь, но это радовало Мастера. Забавно: дома, в присутствии Мастера я обычно ходил ;;; голым. Спал чаще всего в ошейнике и наручах, обедал с Мастером тоже голышом, хотя мне разрешалось надевать фартук при жарке бекона. В течение дня я обычно носил что-нибудь открытое и обтягивающее с ужасно короткой кромкой трусов, которые практически не скрывали мужские прелести. Ходил я босиком. Безо всякого обувного треша. Иногда Мастер заставлял меня убирать дом в нижнем белье, потому что очень любил джоки. Выходя из дома по делам, я одевался скромнее, но все же гораздо более откровенно, чем диктовал бы мой собственный выбор. Всегда джинсы рваные или кожаные брюки, никакого исподнего, высокие футболки. Но все очень стильное, поскольку Мастер был уважаемым в обществе врачом, и внешность раба влияла на его репутацию.

Во время тренировок Мастер разрешал носить спортивный костюм, но отнюдь не мешковатые треники. Сексуальные спортивные майки с низким вырезом, обычно белые, — чтобы просвечивали, когда вспотею, — и короткие шорты, из-под которых выглядывала половина задницы. Сегодняшний спортивный костюм был одним из моих любимых. Он состоял из темно-синего спортивного верха и пары суперкоротких хлопковых шорт с лилово-серой надписью «Собственность Валеры Русика» на груди и на заднице. Словно извращенная версия школьной спортивной формы. Я не надевал нижнего белья: правило предписывало всегда ходить без нижнего белья, если специально не приказано обратное. Другое правило требовало, чтобы соски покрывал всего один слой ткани.

Натянув хлопковые носки и теннисные туфли, я прошел через холл в комнату, переделанную в домашний спортзал. Здесь имелась беговая дорожка, тренажеры, несколько свободных весов, а также оборудование для пилатеса и йоги. В углу стоял телевизор с коллекцией видеозаписей упражнений. Я тренировался каждый будний день утром в течение одного часа, чередуя силовые программы на тренажерах, йогу и пилатес для развития гибкости, и тренировки на выносливость на беговой дорожке. Сегодня, к моей радости, был беговой день. Бег давал возможность привести мысли в порядок.

На дорожке я размышлял, сколько времени прошло с тех пор, как я расстраивал Мастера подобным образом. Большую часть времени служение давалось легко: Мастеру было очень просто угодить, если следовать правилам. Он принимал решения с учетом моих интересов, будь то здоровье и безопасность, потребность подчиняться, расширение пределов, чтобы нас не настигла скука, или побуждение раскрыть больше моих мыслей и чувств, чтобы я ничего от него не скрывал. Конечно, порой он принимал произвольные решения, потому что такова была прерогатива Мастера. И мне это тоже нравилось, несмотря на то, насколько извращенным могло показаться со стороны.

У Мастера было очень мало ограничений. Я мог использовать стоп-слово, если психическое или физическое здоровье оказывалось под угрозой, но мне редко случалось его произносить. А если это происходило, Мастер останавливал сцену, оценивал ситуацию и разрешал так, как считал нужным. Он знал мои мягкие и жесткие пределы. Порой раздвигал мои границы, но никогда не заставлял делать что-то по-настоящему для меня отвратительное. Наш образ жизни предполагал взаимное удовлетворение. Если несколько упростить вещи, в основном он говорил мне, что делать, а я это делал. Отлично зная своего Мастера, я верил, что он никогда не потребует от меня невозможного. Хорошо было не всегда. Порой приходилось нелегко, но результат того стоил. А моя внутренняя сука нуждалась в некоторой дозе боли.

Поскольку наши отношения основывались на обоюдном согласии, мы могли положить всему конец, если кому-то из нас это станет в тягость. Впрочем, через месяц мы с Мастером собирались пожениться. Отношения становились более постоянными, а наши жизни — все более взаимосвязанными. В целом брак мало что менял. Разве что папа будет счастлив, что я больше не «живу во грехе». Ах, если бы он только знал! Но создав официальную договоренность с ЕС, мы обеспечивали себе некоторую юридическую защиту и налоговые льготы. Мастер был исключительно практичен. В глубине души я подозревал, что он просто любит меня — больше всего на свете, — но образ жизни требовал, чтобы он прежде всего был Доминантом, и только потом — любовником.

Однако случались моменты, когда ошейник натирал.

Например, в те дни, когда я скучал по преподаванию, мне трудно было заниматься стиркой нижнего белья Мастера. Когда я проводил свободное время, работая над романом, трудно было откладывать его в сторону и возвращаться в шкуру раба, когда время истекало. Иногда я хотел посмотреть какое-нибудь телешоу или дочитать книгу. Отправить другу электронное письмо. И если желания Мастера не совпадали с моими, приходилось беспрекословно исполнять его волю. Большую часть времени я так и делал, но это утро стало явным исключением.

К концу часа я обливался п;том и тяжело дышал. Сейчас я был в лучшей форме, чем за всю свою жизнь, но так и не смог научиться тренироваться изящно. Сойдя с беговой дорожки, я стянул мокрую спортивную одежду и бросил в корзину по пути в ванную. Спальня была маленькой. В углу справа от проема стояла односпальная кровать. Рядом располагался комод. У левой стены – гардероб и старинный книжный шкаф. У второго были стеклянные дверцы, которые Мастер при желании мог запереть. В последней стене был проем, ведущий в ванную, а рядом с ним красовались большая собачья подстилка и миска с надписью «Дэн» — постоянное напоминание о том, что Мастер действительно обращался со мной лучше, чем с собакой, но мог поставить меня на место питомца, если я его доведу.

Следующим пунктом в ежедневной повестке дня был уход за собой, который занимал целых полтора часа, каким бы нелепым это не казалось. Мастер требовал, чтобы мое тело было идеально ухоженным, гладко выбритым, кожа — увлажненной, ногти на руках и ногах — покрытыми лаком. Волосы я стриг и укладывал в соответствии с предпочтениями Мастера: оставлял длинными и выпрямленными.

Ванную отремонтировали и расширили, уменьшив площадь спальни. Здесь была раковина, унитаз, биде, ванна и отдельный стеклянный душ. В соответствии с правилом, по которому я не мог закрываться от Мастера, душ спроектировали так, что раздвижную дверь заменила неподвижная стеклянная стена с проемом в конце. Душ был достаточно большим для двух человек, хотя Мастер редко присоединялся ко мне; однако он мог, если бы захотел.

Вняв приказу Мастера, я включил холодную воду, не касаясь горячего крана. Поежился и мысленно порадовался теплой погоде; представляю, как было бы холодно в середине зимы. Мылся я торопливо, выходя из-под душа всякий раз, когда не смывал пену с тела или волос. Кондиционер провел на волосах секунд десять, прежде чем я его смыл. Расчесать их будет охуенно трудно, но в тот момент меня это не заботило. О бритье в холодной воде я даже не помышлял. Это был самый быстрый душ в истории, но губы у меня все равно посинели. Я вышел и завернулся в полотенце.

Сражаясь со спутанными прядями, я принялся выпрямлять волосы, наслаждаясь дуновением теплого воздуха. Как только волосы стали идеально гладкими, а мне удалось снова согреться, я взял ручное зеркальце и осмотрел тело на предмет наличия случайных волос. Мастеру очень нравилось обнаруживать пропущенные при бритье места. Я получал удар плети за каждый волос, который он находил на моих ногах или груди. Мастер сделал мне электроэпиляцию лобка и подмышек. В этом было одно из преимуществ отношений с пластическим хирургом в качестве Доминанта, поскольку обычно процедура оказывалась трудоемкой и дорогой. Я также сделал лазерную эпиляцию на ногах. Она не устраняла волосы полностью, но убирала необходимость часто бриться. Очень удачно для такого дня как сегодня.

Убедившись, что на теле нет волос, я воспользовался биде, чтобы очистить все телесные отверстия. Обычно я пользовался биде каждый раз после туалета, потому что всегда находился в полной готовности для Мастера. В это время суток я мог не спешить, хотя без горячей воды не очень-то и хотелось. Разумеется, я не мог «снимать напряжение» во время душа. Мастер запретил мастурбировать или трогать себя любым сексуально стимулирующим способом без особого разрешения.

Раб мог бы задаться вопросом, как Мастер вообще об этом узнает. В конце концов, он сидел в офисе в нескольких милях отсюда, а я оставался один в большом старом доме. Казалось бы, мне могло сойти с рук все что угодно. Откуда Мастеру знать? Но факт в том, что Мастер знал. Мастер знал все.

Во-первых, Мастер мог в любой момент проверить меня. Дом оборудовали камерами безопасности, о количестве которых я, вероятно, даже не догадывался. Так вот, в основном Мастер был занят. Но если между пациентами выдавалась свободная минутка, он мог получить доступ к камерам через свой ноутбук. Иногда Мастер звонил, чтобы сказать, что наблюдает, превращая это в игру. А иногда наблюдал молча, проверяя, хорошо ли я себя веду. Я не мог знать, смотрел он или нет, или в какие моменты он это делал, поэтому мне казалось, что он все время смотрит.

Вторая причина заключалась в том, что я не мог лгать, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Поэтому если Мастер спрашивал, я отвечал. Каждое воскресенье он непременно задавал вопрос, не нарушал ли я в течение недели его правила. Он называл это исповедью. Если я пытался солгать или не мог объяснить преступление, о котором он знал, наказание удваивалось.

Я увлажнил каждый дюйм кожи, используя лосьон с ароматом фрезии, который предпочитал Мастер, и подновил лак на ногтях. Нанес макияж согласно вкусам Мастера: никакого тонального крема, немного пудры, дымчатые тени для век и розовый блеск для губ. Завершив процедуры, я вышел из ванной и переоделся в следующий наряд. Вязаная небесно-голубая майка открытого плетения практически не скрывала соски. Ее дополняли эластичные мини-слипы цвета хаки со складками на подоле. Нужно запомнить, что нельзя открывать дверь почтальону, если не хочу устроить ему сердечный приступ.

Я опережал график, потому что сегодня не нужно было бриться. Конечно, я не смогу повалять дурака, но задачи получится выполнить без спешки. Может, даже удастся сделать несколько вещей, отложенных на потом – например, помыть окна. Различные домашние дела выполнялись в разные дни недели. Наступила среда, поэтому в дополнение к уборке спальни Мастера, гостиной и кухни, которую я делал ежедневно, предстояло пропылесосить весь дом, а раз освободилось немного времени, то я мог протереть все плинтусы. Существовало две комнаты, в которые я не мог входить без разрешения: кабинет Мастера на первом этаже и четвертая спальня на втором. Я убирал в них только по указанию Мастера, но по большей части он сам заботился о помещениях.

Я прошёл по коридору в спальню Мастера. Она всегда приводилась в порядок первой, так как его комфорт был моей главной заботой. Я снял белье с кровати и положил простыни в стиральную машину, стоявшую в кладовке наверху. Собрал игрушки, которыми мы пользовались прошлой ночью. Ремни и флоггер не требовали чистки, поэтому я поместил их в корзину у двери. На досуге Мастер вернет их на положенные места. Предметы, которые нуждались в дезинфекции, я отложил в сторону, чтобы затем отнести на кухню.

Собрав вчерашнюю одежду Мастера, я сложил ее в бельевую корзину, повесил брошенный галстук и привел в порядок ящик для носков, в котором Мастер копался сегодня утром. На прикроватном столике всегда стоял стакан воды. Я вылил содержимое в раковину и поставил стакан рядом с другими вещами, которые отправлялись на кухню. Одеяла, составлявшие мою вчерашнюю подстилку, все еще лежали на полу. Я собрал их и аккуратно сложил на полку в шкафу Мастера, где им и следовало быть. Отсоединил пристегнутый к ножке кровати поводок. В качестве меры предосторожности я всегда мог сам его отцепить. Даже в течение недельной «собачьей жизни» у меня была возможность освободиться в любой момент. Отчасти это было предусмотрено на случай какой-нибудь чрезвычайной ситуации вроде пожара. Фактически, поводок служил просто символом моей связи с Мастером. Я не освобождался, потому что хотел быть рабом Мастера. Поводок я оставил у двери, чтобы унести вниз. Он пригодится, когда мы встретимся с Мастером в конце дня.

Я вымыл унитаз и раковины, протер душевую кабину и почистил зеркало. Расставил туалетные принадлежности Мастера так, как он предпочитал: этикетками наружу, в порядке возрастания высоты. Пришло время заменить тюбик зубной пасты запасным. Мастеру не нравилось извлекать остатки из конца тюбика. Старая туба переходила в мою ванную; я использовал оставшееся, чтобы паста не пропадала впустую.

Собрав полотенца, которыми Мастер пользовался сегодня утром, я отнес их в прачечную. Переложил простыни в сушилку, полотенца — в стиральную машину, а из прачечной захватил швабру. Вытащил из-под раковины в ванной ведро и наполнил его мыльной водой, чтобы вымыть пол. В этот момент завибрировал мобильный телефон.

Пришло сообщение от Мастера.

«Сегодня никакой швабры. На четвереньки, мальчик».

Как я уже говорил, иногда Мастеру нравилось играть. Я отставил швабру в сторону, схватил тряпку и упал на четвереньки, выпятив задницу и широко расставив колени. Пополз в дальний угол ванной и начал мыть пол. Телефон снова завибрировал.

«Задери зад».

Я задрал плиссированный подол, полностью открыв задницу и *** с яйцами, как хотел Мастер, и вернулся к работе. Мытье пола не отличалось привлекательностью, но я старался придать движениям грации и чувственности, покачивая задницей всякий раз, когда добирался до места, требующего немного дополнительных усилий. Мысль о том, что Мастер наблюдает за мной, сделала этот опыт намного более эротичным, и я почувствовал, что между головкой и крайней плотью проступает влага. Воздух холодил увлажнившиеся половые места.

Я наполовину одолел большую ванную, когда телефон снова зазвонил.

«Какая красивая задница. Я бы с удовольствием смотрел весь день, но нужно вернуться к работе. На обед я предпочел бы яичный салат».

«Как пожелаете, Мастер», — написал я в ответ и отложил телефон в сторону, продолжив уборку. И не рискнул стягивать одежду обратно, пока не закончил чистить каждый дюйм пола.

Захватив не пригодившуюся швабру обратно в прачечную, я вытащил сухие простыни и сменил хозяйские полотенца. Застелил кровать согласно предпочтениям Мастера: натянул простыню настолько туго, что от нее отскочил бы четвертак, и надежно закрепил каждый угол. Если Мастер захочет устроить недельный секс-марафон, можно не волноваться, что простыня соскользнет. Заправив кровать, я осмотрел комнату, убедился, что она в идеальном порядке, и собрал вещи, которые предстояло унести вниз.

В кухне я достал кастрюлю, чтобы сварить полдюжины яиц, и поставил на плиту. Потом занялся игрушками со вчерашнего вечера. Два фаллоимитатора сполоснул в раковине и положил в посудомоечную машину, а кляп-мячик и вибратор с батарейным питанием вымыл вручную в теплой мыльной воде и поставил в стойку для сушки. Остальное пространство посудомойки я заполнил вчерашними тарелками, которые не смог убрать вовремя — Мастер занял меня другим делом. Разобранный блендер с сегодняшнего утра отправился следом. Я вспомнил о стакане, который захватил из спальни Мастера, а на полпути к нему — о сотовом телефоне.

Когда я в очередной раз пропустил звонок Мастера, он потребовал, чтобы мобильный стоял на вибросигнале. Сказал, что это заставит меня держать телефон всегда под рукой и, кроме того, помешает мне забыть о Мастере, потому что сотовый олицетворял собой средство связи с ним. Должен признать, это сработало. Теперь без него я чувствовал себя голым (даже если носил одежду). Кобура для телефона, конечно, не была вариантом: половину времени я вообще ничего не носил. Иногда я засовывал его за пояс трусов или оставлял где-нибудь в поле зрения, если не мог носить с собой — чтобы увидеть, если дисплей засветится.

Было уже за полдень, когда я приготовил яичный салат, закончил уборку, привёл в порядок гостиную и столовую и вытер все плинтусы на первом этаже. Я нёс пылесос обратно в шкаф, когда сотовый завибрировал снова.

«Разденься и жди у входа в Темницу через пять минут».

Я прочитал сообщение еще раз, и желудок сделал сальто.

«Разденься и жди у входа в Темницу через пять минут».

Затем я вышел из оцепенения, вспомнив, что нужно ответить, и набрал сообщение:

«Как пожелаете, Мастер».

Темница — игровая комната Мастера — располагалась в четвертой, запретной спальне на втором этаже. Иногда это была камера пыток, а иногда — подземелье наслаждений. Так комната и получила своё название. Я предпочёл бы всего понемногу, но решение всегда оставалось прерогативой Мастера. Конечно, мои сегодняшние действия привели Мастера к необходимости наказать меня, так что я, в некотором смысле, мог контролировать использование комнаты.

Мастер оставил мне мало времени, а опаздывать на наказание не следовало. Таща за собой пылесос, я быстро поднялся по лестнице. Засунул его в шкаф и закрыл дверцу. Остановился на мгновение и подумал о том, как выглядит нижний этаж, мысленно проверяя, все ли в порядке. Нет. Я оставил тряпку и баллончик с моющим средством в коридоре, где убирался. Сбежав вниз по лестнице, я схватил чистящие средства. По пути забрал из прихожей свой ошейник, наручи и поводок.

В дни, когда Мастер мог отлучиться, он приезжал домой на обед. Клиника располагалась всего в десяти минутах от дома. В зависимости от графика, Мастер старался прерваться примерно на час, чтобы расслабиться. В половине первого я встречал его в прихожей, голый, если не было иных указаний. Обычно он до вечера не надевал на меня рабский ошейник и наручи, поскольку обеденного перерыва не хватало для проведения сцены. Но сегодня всё было иначе. Мастер требовал, чтобы я подготовился к сессии, а значит, хотел поиграть.

Я побежал ; в ванную, стягивая с себя одежду. Воспользовался туалетом, вымылся и вытерся, затем оценил перед зеркалом свой внешний вид. Провёл щеткой по волосам, обновил дезодорант и блеск для губ. Я старался придать себе как можно более послушный вид и надеялся, что Мастер это оценит. Несмотря на спешку, я не мог оставить после себя беспорядок, поэтому протер барную стойку, бросил одежду в корзину и взял с кровати атрибуты подчинения. Наручи я мог надеть сам, так как замки оставались расстегнутыми. Водрузив браслеты на запястья, я вставил в петли маленькие висячие замки. Ошейник, как правило, надевал и застегивал Мастер, поэтому я приносил его, подавал и подставлял шею. Я опустился на колени у двери Темницы, приняв стандартную позу. Положил ошейник на пол перед собой, а поводок сложил пополам и взял в зубы. Металл звеньев цепи был немного неприятен для языка, но я быстро привык к этому ощущению. Трудность заключалась в том, чтобы не залить себя слюнями, пока я, склонив голову, ждал Мастера.

Вскоре я услышал, как дверь гаража с грохотом открылась и закрылась. Затем со скрипом отворилась дверь в дом, донесся звук шагов. Открылась ещё одна дверь — вероятно, в кабинет Мастера, — и на несколько мгновений воцарилась тишина. Моё сердце быстро билось в ожидании того, что сейчас произойдет. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я услышал на лестнице шаги Мастера. Даже не поднимая глаз, я знал, что у Мастера мрачное выражение лица — таким медленным и размеренным был его шаг. Он не обратил на меня никакого внимания и прошёл прямо в свою спальню, закрыв за собой дверь.

Меня наказывали по меньшей мере сотню раз, за серьёзные и лёгкие проступки, как раба Мастера и как его покорного. Ожидание было своего рода пыткой: я хотел поскорее покончить с наказанием. Из уголка рта текла слюна, потому что приходилось держать поводок. Прошло по меньшей мере ещё пять минут, прежде чем Мастер вышел и остановился прямо передо мной.

— Дай мне ошейник, мальчик.

Я поднял ошейник и подал на вытянутых руках, не отрывая глаз от пола. Склонила голову набок, давая Мастеру лучший доступ к шее. Он расстегнул дневной ошейник, сунул его в карман, затем достал ключ и отпер висячий замок на рабском ошейнике. Вернул цепочку с ключом на шею, а на меня надел ошейник и защелкнул замок.

Мастер извлек из кармана ещё один ключ и открыл им дверь в комнату. Вошёл внутрь, оставив дверь открытой. Я продолжал стоять перед ней на коленях, поскольку меня пока не приглашали внутрь. Раздался скрежет передвигаемой мебели и шорох предметов. Мастер собирал всё необходимое для сессии. Я ждал.

Наконец шум прекратился, и Мастер сказал:

— Входи, Денис.

В зависимости от направленности сессии, я заходил в Темницу тремя различными способами. Когда Мастер награждал раба, он подходил к тому месту, где я ждал, заставлял меня встать и войти в комнату вместе с ним. Если Мастер дисциплинировал меня, то подходил, брал поводок, прикреплял к ошейнику и вёл меня в комнату, приказывая ползти за ним. Если мне предстояло понести наказание, Мастер ждал в Темнице, а я подползал к нему, держа в зубах поводок. Дисциплина отличалась от наказания. Она использовалась для того, чтобы раздвинуть мои границы, исследовать новые игры, новые позиции для бондажа, игрушки, научить моё тело выносить больше боли и, в свою очередь, больше удовольствия. Наказание же использовалось для коррекции поведения, когда я делал что-то не так. К дисциплине я относился с мазохистским удовольствием. А наказания боялся. Дело не в том, что оно было физически слишком болезненным. Чаще всего я выходил из комнаты страдающим, но возбужденным, и, конечно, оставался в таком состоянии, пока Мастер не решит, что я заслужил облегчение. Мастер никогда не давал мне больше, чем я мог выдержать, и никогда не наказывал сильнее, чем требовало преступление. Но Мастер наказывал меня потому, что я разочаровывал его, а значит, и себя тоже.

Я вполз в Темницу по зову Мастера и, подняв глаза, увидел, что он сидит на стуле в центре комнаты. Быстро опустив голову, я подполз и опустил перед ним поводок. Поцеловал верх каждой из его туфель и распростерся у ног лбом к полу, раздвинув колени, подняв задницу и положив руки рядом с головой ладонями вниз. Это была «лежачая» позиция. Мастер нагнулся, поднял поводок и пристегнул к ошейнику. Этот ритуал мы практиковали каждый раз, когда я заслуживал наказания. Я добровольно отдавал поводок Мастеру, готовый подчиниться и принять любое наказание, которое он сочтет подходящим. Принимая поводок, он показывал, что хочет меня, даже если я его ослушался. И что я всё равно достоин его усилий.

— Вставай, Денис, — сказал Мастер, мягко потянув за поводок, побуждая меня встать на колени. — Посмотри на меня, раб.

Я поднял глаза.

— Ты знаешь, за что наказан?

Эту часть я ненавидел. Словно полицейский остановил тебя за превышение скорости, а затем спросил: «Вы знаете, почему я остановил вас?» Конечно, ты знаешь, почему он тебя остановил. Вопрос рассчитан на то, чтобы заставить человека солгать или признаться. Я всегда знал, за что меня наказывает Мастер, поскольку мы каждый раз до тошноты скрупулёзно обсуждали мои проступки до, во время и после наказания. Но Мастер предпочитал услышать признание из моих уст, прежде чем вершить правосудие, чтобы удостовериться, что я полностью понимаю, за что меня наказывают.

— Да, Мастер, — кротко ответил я.

— Говори, Денис. Мы не можем сидеть тут весь день.

— Ваш раб должен понести наказание за два проступка. Во-первых, из-за него вы сегодня опоздали на работу. Во-вторых, за розы.

— Что насчёт роз? — терпеливо подсказал он, хотя я намеренно уклонился от ответа.

— За то, что поставил заботу о розах выше ваших желаний, Мастер. Ваш раб гордится заботой о розах, но эта гордость должна была исходить из того, что они принадлежат вам, Мастер. Заботясь о них, раб заботится о вас. Он забыл об этом и начал воспринимать их как свои собственные. Ваш раб очень сожалеет об этом, Мастер.

— Я знаю, что ты сожалеешь, Денис. Ты хороший мальчик. Иногда тебе нужно лишь небольшое напоминание. — Он ласково провёл свободной рукой по моей голове, убирая волосы с лица и вытирая слезу из уголка глаза. Другая рука крепко держала поводок, так что мне пришлось напрячься, чтобы не опускать голову и поддерживать зрительный контакт, как он требовал. Такова была дихотомия моего Мастера. Нежный и сильный. Добрый и суровый. Он был сложным человеком, но именно в таком человеке я нуждался. Будь он слишком заботливым, я бы вертел им как угодно, не чувствуя ни капли вызова. А излишняя жестокость сломала бы меня, и я бы не захотел служить ему. В любом из случаев я перестал бы уважать Мастера. Эти качества нелегко было сбалансировать.

Через мгновение Мастер вернулся к деловому настрою.

— Как ты думаешь, каким должно быть твоё наказание?

Этот вопрос я тоже ненавидел. Он напоминал мне о временах, когда я был ребёнком и злил отца. Такое случалось нечасто, но если мне предстояла взбучка, он приказывал мне выйти на улицу и самому выбрать прут. Это давало мне достаточно контроля над ситуацией, чтобы по-настоящему страдать. Но я уже знал, что Мастер может задать этот вопрос, и подготовил ответ.

— Мастер, как вы и предлагали сегодня утром — и как бы мне ни было больно, — возможно, вам следует выкопать и выбросить их. — Меня это просто убьёт, но если Мастер поймёт, что он для меня важнее всего, то именно так и следует поступить.

Мастер долго молчал, размышляя. Смотрел мне в глаза, словно оценивая мою искренность. Я надеялся, что он увидит серьёзность моего предложения.

— Я ценю жертву, на которую ты готов пойти, Денис. — Моё сердце сжалось. Я подумал о бесчисленных часах, которые провёл, превращая полумёртвые растения в процветающие, красивые кусты, но напомнил себе, что они принадлежат Мастеру. Он мог делать с ними всё, что захочет.

— Как пожелаете, Мастер.

— Ну, так уж получилось, что я не хочу уничтожать растения. — Я не мог сдержать улыбку, и Мастер улыбнулся в ответ. — Я очень ценю твою готовность пожертвовать ими. — Мне хотелось обнять его, но мы находились в Темнице, где подобное было бы совершенно неуместно.

— Однако, — сказал Мастер. Моя улыбка исчезла. Последствия были всегда. В ином случае эти отношения, правила, ритуалы попросту не имели бы смысла. — Поскольку эти растения принадлежат мне, и они прекрасны, я не могу отказать себе в удовольствии владеть ими. Но в наказание за твой проступок с этого момента за ними будет ухаживать садовник, пока я не скажу иначе. Понятно?

— Как пожелаете, Мастер, — сказал я, стараясь скрыть разочарование в голосе. Могло быть и хуже. По крайней мере, розы останутся живы.

— Думаю, мне нужно приложить больше усилий, чтобы ты не забывал обо мне, когда я не рядом.

— Мастер занимает первое место в мыслях раба, но всё будет так, как вы пожелаете, Мастер.

— Как бы то ни было, до конца дня я буду первым в твоих мыслях. — Потрясающе. Значит, меня ожидала какая-то пытка. — Встань, раб, и ложись ко мне на колени.

Меня не удивил этот приказ, поскольку Мастер сидел на том, что я мысленно называл «стулом для порки». У него была жёсткая спинка и отсутствовали подлокотники. Вероятно, раньше оно принадлежало столовой. Я встал и подошел к Мастеру, укладываясь на его колени лицом вниз. Задница оказалась высоко поднятой, ноги были выпрямлены и широко расставлены, а голова и грудь опустились за левой ногой Мастера. Я скрестил руки за шеей.

Мастер соединил наручи на моих запястьях между собой, затем с кольцом на ошейнике. Наклонился, закрепляя звено поводка с помощью крюка на полу, эффективно обездвиживая мою голову и верхнюю часть тела. Кровь прилила к голове, лицо вспыхнуло, пока я привыкал к этому положению.

Услышав, как Мастер потянулся за каким-то предметом на стоявшем справа столе, я приготовился к удару. Но вместо этого почувствовал, как руки Мастера раздвинули ягодицы, а смазанный палец прощупал анус. От холодной смазки и неожиданного вторжения я пискнул, но остался неподвижен.

— Сегодня я буду с тобой в каждом твоём движении, — сказал Мастер, вставляя второй, потом третий палец и растягивая меня. — Каждый раз, когда ты наклоняешься, когда садишься. Каждый шаг, который ты сделаешь, заставит тебя думать о своём Мастере. — Он убрал пальцы и заменил их анальной пробкой среднего размера. Игрушка растянула меня ещё больше, и я застонал, когда она проскользнула до конца.

Болезненно, но в то же время возбуждающе. Я почувствовал, как твёрдость между ног усилилась.

— Не так уж плохо, верно, мальчик? — Мастер легонько постучал по пробке, и я снова застонал. — Нет, вижу, тебе это нравится. Представь, что это я наполняю тебя, Денис. Даже когда меня нет рядом.

— Да, Мастер. Спасибо, Мастер, — сказал я, продолжая лежать и приспосабливаясь к объекту, который моё тело хотело отвергнуть.

— Пожалуйста, раб, — ответил он, вытирая смазку с рук полотенцем. — А теперь поговорим о сегодняшнем опоздании. Мне не только пришлось пить холодный кофе. Я ещё и на десять минут опоздал на встречу с пациентом. Это выбило меня из графика на половину утра.

— Ваш раб сожалеет, Мастер.

— Боюсь, что так и будет. Ты получишь десять шлепков для разогрева, затем пять ударов паддлом за мои неудобства и по пять за каждого из пяти пациентов, которым ты тоже доставил неудобства. Считай. — А потом он шлепнул меня по заднице своей большой раскрытой ладонью.

Я ахнул. Реакция моего тела усилила давление анальной пробки.

— Один. Спасибо, Мастер.

Он ударил снова, по другому месту. Настолько сильно, что из глаз потекли слёзы.

— Два. Спасибо, Мастер.

Его рука опускалась снова и снова, разогревая мою задницу, пока она не запылала. Анальная пробка неудобно растягивала меня. Когда мы досчитали до десяти, Мастер остановился и взял что-то со стола. Поднес к моим губам тонкий деревянный паддл. Я порадовался, что он не выбрал паддл с просверленными отверстиями.

— Поцелуй его, мальчик. — Я прижался губами к гладкому дереву, тяжело дыша от усилий, которые уходили на то, чтобы удержаться на месте и выдержать наказание без жалоб.

Мастер ударил меня паддлом, и я начал отсчёт заново:

— Один. Спасибо, Мастер.

Он ударил снова, целясь прямо в основание пробки. Я невольно вскрикнул, потом произнёс, задыхаясь:

— Два. Спасибо, Мастер.

После шести подходов по пять ударов паддлом Мастер остановился, положив тёплую ладонь на мою разгоряченную кожу. Я тихо всхлипывал, не желая, чтобы он решил заткнуть мне рот если сочтет плач слишком громким.

— Хороший мальчик, — промурлыкал Мастер. — Мне нравится, как ты переносишь наказание. — Измученная попа ощутила холодок. Я почувствовал запах крема с арникой, который Мастер применял для предотвращения синяков. Мастер отцепил поводок от пола и предупредил:

— Медленно поднимайся и становись передо мной на колени.

Он помог мне подняться с его колен и встать перед ним на пол. Мои руки всё ещё были связаны за шеей, и я испытывал трудности с равновесием. К тому же задница и бёдра пылали, а каждое движение напоминало о затычке, которую я носил, — как и предсказывал Мастер.

— Не плачь, любимый. Самое худшее позади. — Он вытер мои глаза и нос полотенцем и убрал волосы от лица. Дыхание сбилось, когда я попытался взять плач под контроль. Сделав несколько глубоких вдохов, я наконец смог успокоиться.

Мастер терпеливо ждал, тихо напевая и успокаивающе проводя руками по моим плечам.

— Теперь тебе лучше, любимый? — спросил он после того, как снова вытер мне лицо.

— Да, Мастер. Спасибо.

— Пожалуйста, раб, а теперь можешь как следует поблагодарить своего Мастера за наказание. — Он откинулся на спинку стула, а я подался вперёд, зная, чего от меня ждут.

С зафиксированными руками приходилось нелегко, но мне удалось расстегнуть молнию Мастера зубами. Из-под брюк появился член, большой, твёрдый и жаждущий. Я взял его в рот, облизывая гребень под головкой. Двигаясь дальше, я погрузил *** внутрь, пока он не коснулся задней части рта. Я заставил себя дышать через нос, хотя он был заложен от плача. Убедившись, что не задохнусь, я расслабил горло и проглотил член, насколько смог. И не останавливался, пока не забрал его полностью. Я начал сосать, отодвигая голову назад, затем опускаясь вниз и поднимаясь обратно. Снова и снова. Через несколько минут руки Мастера погрузились в мои волосы. Я расслабил челюсть, и Мастер начал трахать мой рот быстрыми толчками бёдер. Он зарычал и глубоко погрузился в рот, кончая и стреляя в горло горячим мускусным семенем. Я быстро сглотнул, не пролив ни капли. Мастер отпустил мои волосы, и я выпустил хуй изо рта. Очистив его языком, я с помощью носа засунул расслабленный член обратно в брюки, а затем зубами застегнул молнию.

Мастер удовлетворенно вздохнул и сказал:

— У тебя самый славный рот, Денис.

— Благодарю вас, Мастер.

Мастер улыбнулся моей любимой кривоватой улыбкой и погладил меня по голове.

— Всегда пожалуйста, мальчик. — Он протянул руку к ошейнику и освободил мои запястья. Растер затекшие мышцы и спросил: — Ты в состоянии стоять?

— Да, Мастер, — сказал я, поднимаясь на ноги. Он встал и помог мне удержаться на ногах. Потянулся к столу и взял широкий кожаный ремень с болтающимися на нём ремешками. Он стягивался вокруг талии, а сзади соединялся с более широким куском кожи, который удерживал анальную пробку. К другой стороне куска крепились два более узких кожаных ремешка. Они проходили между ягодицами задницы и раскрывали их, пристегиваясь к широкому ремню на талии. Мастер застегнул пояс и каждый из регулируемых ремешков замочками. Я не мог снять конструкцию самостоятельно. Конечно, в случае чрезвычайной ситуации можно будет просто перерезать ремни, но я ни за что не стану этого делать, если моя жизнь не окажется под угрозой.

Мастер провёл рукой по лямкам, обрамлявшим шары, поглаживая чувствительную кожу моих яиц. Подразнил сфинктер кончиком пальца, и мышцы сжались, безрезультатно сдавливая наполнивший тело предмет. Мастер играл со мной, и я задыхался. Каждая дрожь усиливала ощущения в заднице.

— Твоё тело такое сладкое, Денис. И мне нравится, что каждый его дюйм — мой. — С этими словами он щелкнул по стволу, и я застонал, отчаянно желая молить об освобождении. Но Мастер взглянул на свои наручные часы. — Мне нужно вернуться в офис. Может, упакуешь для меня обед?

— Как пожелаете, Мастер, — сказал я. Он отстегнул поводок от ошейника.

— Прекрасно, Денис. Мне нужно уйти через пять минут, и я бы не хотел опаздывать, — он дьявольски улыбнулся и повёл меня к двери.

Моя задница тоже этого очень не хотела бы.