Всё начнётся в поле, где снег да след...

Всё начнётся в поле, где снег да след, и неясно, стог вдали или склеп, и конечно, всё через много лет завершится в поле, где снег да след. Хлынет свет такой, что померкнет мир, растворится вставшее поперёк: рубежи, которые я громил, огоньки, которые я берёг.

Небо станет ближе, чем было встарь, загудит в пространстве слепая мощь – и кофейной гущей вороньих стай окаймит верхушки священных рощ. Станет мир мой хрупок и обнажён, от звезды останется уголёк, но слова, которые я нашёл, но моря, которые я нарёк, неизменно будут вторгаться в сны, волновать, сопутствовать и манить – пуповина дней, поцелуй волны, в середине тьмы золотая нить.

Ощутив лопатками острый наст, я услышу – вот же ведь довелось, как титан рождается, коренаст, и растёт в глубинах земная ось; как гудят повсюду колокола, уходя куда-то за край зимы, как леса, раздетые догола, день и ночь стоят и поют псалмы; как позёмка вечно плетёт, прядёт, все пути старательно убелив; как свободой грезит любой приток, и восторгом полон любой прилив;

как ползут трамваи, кому-то снясь, среди старых изб да больниц глазных; как бредущих следом рисуют с нас, ну а тех, кто после, рисуют с них; как налипли годы – попробуй, сдюжь, ни одной из рек не отдай весло; как за дальней гранью счищают с душ всё, что в долгом странствии наросло; как холодный диск в небесах завис, по воде свечение разостлав… Всё начнётся в поле, где свет и свист, и хмелеют птицы дыханьем трав,

и разгул цветам, и простор плющу, и по эту слышатся и по ту все слова, которые отыщу, и моря, которые обрету. Пусть кустарник цепок, ершист, колюч, тем ясней что вынес из темноты: если дверь не дверь, то и ключ не ключ, даже если окна, как воск, желты. Я пойду по новым своим ночам, по холодным комнатам дней земных – с тем, что взял от каждого из начал, с тем, что смог оставить, минуя их.