Media 105. Пожизненно

105. ПОЖИЗНЕННО

УК РФ Статья 105.
Часть 2. Убийство:
а) двух или более лиц; в) малолетнего или иного лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии; д) совершенное с особой жестокостью; ж) совершенное группой лиц, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой; з) из корыстных побуждений или по найму, а равно сопряженное с разбоем, вымогательством или бандитизмом
— наказывается лишением свободы на срок от восьми до 20 лет с ограничением свободы на срок от одного года до двух лет, либо пожизненным лишением свободы, либо смертной казнью.
Осужденная — Измайлова Катерина Львовна.

  Действие моноспектакля по мотивам очерка Николая Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» разворачивается на каторге, хоть сама героиня и озвучивает свою статью как 105-ю, что невольно наводит на мысль о современной женской колонии, большая ассоциация возникает с «сибирским островом смерти» — острогом заключенных. Сам факт, что произведение Лескова написано 155 лет назад, когда использовали Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года, принятое Николаем I, а в спектакле озвучивается статья нынешнего УК РФ, не смущает и не настораживает как фактическая ошибка, а наводит на режиссерскую гипотезу: сильно ли за 155 лет изменились мотивы поступков «лесковских героинь» и поменялись ли сами люди, совершающие тяжкие преступления? Ведь и ныне никто не защищен от сумы, от тюрьмы и от шага в бездну.
  Несложно заметить, что прочтение оригинала произвело неизгладимое впечатление на режиссера и художника-постановщика спектакля Сергея Дроздова, которому с успехом удалось воссоздать столь мрачную атмосферу последних дней ссыльной каторжанки Измайловой. Небольшое пространство сцены ограничено всего несколькими аутентичными предметами жизни ссыльных, но главное — как они «играют» и обыгрываются по ходу спектакля: оцинкованное корыто, две цепи, колода с чурбанами да поленище. Сидит Катерина Львовна посреди треугольника опасных предметов — корыта с водой, двуручной пилы и топора-колуна — как перед выбором: то ли утопиться, то ли зарубиться. На ногах у Измайловой не то кандалы, не то цепь для привязи бешеной собаки, и все не по-человечески, ни намека на былую купеческую красивую жизнь. Ни света, ни тьмы, ни худа, ни добра, одно безумие и жестокость без прикрас.
  Доминанта сценографии — метафора дерева, срубленного под основание жизни. Отсутствие цветов и плодов на дереве — как символ недостигнутых целей, отсутствие корней — ни родительских предписаний, ни родовых традиций; нет на нем ни листьев, ни почек — нет и продолжения жизни. Зато всюду расколотые чурбаны, пыль и опилки, как наговоры и сплетни, в которых погрязла Катерина. Да и сама Измайлова — не то гниющий изнутри тополь, не то оглобля с деревянным нравом. Первые три минуты спектакля становятся ключевыми, когда героиня двуручной пилой пытается управиться с поленищем — некому помочь, нет того, кто бы вторым взялся за пилу. Так случается и в ее судьбе. Мотив многострадального одиночества, тягостного странного чувства, окрашенного в цвет греха и порока, вызывает двойственную эмоцию: одновременно и отталкивающую, и притягивающую.
  Режиссер трактует произведение по-своему, начиная с наказания и возвращаясь к преступлению, переводя текст очерка не просто в сценическую иллюстрацию, а в полноценную историю, расставляя акценты и ремарки по своему усмотрению. Большого таланта, энергии и самоотдачи требует моноспектакль от исполнителя, чтобы ни на минуту не растерять внимание зрителя. Нужно отдать должное актрисе Софии Соловьёвой — мощное проживание сдавленного, дикого состояния главной героини, которое считывается по одному ее взгляду, героини-убийцы, впадающей из крайности в крайность, мечущейся между душегубством и плотской страстью — выдержать такое ролевое испытание с честью дорогого стоит. Правдоподобно настолько, что становится страшно, и как это получилось — большая актерская тайна.
  Одним злодеянием сыт не будешь, и после отравления тятеньки Бориса Тимофеича, купца третьей гильдии, Катерина убивает своего супруга, а затем и племянника Федю, читающего в патерике житие своего ангела святого великомученика Феодора Стратилата в то время, когда все вокруг празднуют Введение во храм Пресвятой Богородицы. Будучи беременной, она убивает дитя и впоследствии отказывается от собственного ребенка во имя хищной страсти к приказчику Сергею. Можно долго рассуждать о мотивах ее поступков, о слепой жажде обладания, о «скуке русской купеческого дома, от которой весело, говорят, даже удавиться», пересказывать историю статной брюнетки с темными глазами, которую сравнивали и с «трещиной на зеркале лесковского мира», и с «зигзагом молнии в лазури», и с «ведьмой во храме». Но именно в моменты убийства начинает играть каторжный реквизит, и безумие главной героини на сцене придает очеловеченность образам: от ватной куртки и небольшого поленца в качестве дитятей до обычной воды из корыта, воспринимаемой как бурые пятна крови на темно-малиновой юбке (художник по костюмам — Елена Каребо). Интуитивно ли или продуманно, но платок на голове Катерины того же цвета, что и юбка — цвета страсти, телесной чувственности, но ведь платок на Руси всегда был символом добропорядочности, женского благородства и чистоты, покорности и смирения перед мужем и Богом. Видим ли мы это в спектакле? Нет. А Сережечка «подлец, пренепостоянный-непостоянный», за которого Катерина готова и в огонь, и в воду, и в темницу, и на крест, потеряв выгоду, улестил и до греха довел уже другую. Его подарок — черная лента на руке героини (по ее же рассказу найденная в саду) — тоже считывается как эмблема скорби, которая в финале превращается в удавку. Прикованная одной цепью к земле, Катерина пытается раскачаться на другой цепи, будто на качелях своей мечты, а метафорическая раздвоенность, когда одна героиня ведет диалог за нескольких персонажей, действительно выдает мотивы желтого дома в «мертвом доме».
  Спектакль переполнен символикой и чудовищной жестокостью, прописанной оригиналом, он прошибает в прямом смысле слова. Как зритель ты до последнего сопротивляешься постановке, искажение светлого любовного чувства доводит до тошнотного отвращения; много горя, много обжигающей развращенности и бездуховности, чувства вяжущего, кипяще-липкого, темного и томящего. И это чувство не оставляет даже после резкой трагической концовки, словами которой будет слишком поздно осознанная героиней горькая истина: «Так он же меня и не любил». До мурашек по телу пробирают сцены, где лейтмотивом образа Сергея звучит песня этно-рок группы «Вопли Видоплясова» — всего лишь одна мелодия, но идеально подобранная к оформлению.
  «105. Пожизненно», без сомнения, спектакль сильный и эмоционально насыщенный. Он не для нежных, сентиментальных девушек и ранимых, чувствительных мужчин. Он для тех, кто готов встретиться с помешательством страсти лицом к лицу и не потерять веру в настоящую любовь. Brava, София Соловьева, bravi, команда театра «Понедельник выходной»!



Текст Маргариты Мендель
Фотографии предоставлены театром «Понедельник выходной»
Частный журналистский проект notes Musica opus