Метаморфозы. Корона венков сонетов

МЕТАМОРФОЗЫ

КОРОНА ВЕНКОВ СОНЕТОВ

Любовь — это не чувство, а дар Божий!

Венок №1

1

О, бархат обжигающего тела…

Храним землёй и небом твой секрет

И как же много рыцарей истлело,

Не одержав желаемых побед.

Веками льётся кровь, а с ней и стоны,

За поцелуй и за любовный взгляд.

О, всё к ногам — и царства, и короны,

О, всё к ногам за этот сладкий яд.

В лета не кануть этому безумству,

Векам не одержать над этим верх,

А, впрочем, как не пасть и вольнодумству

В стремлении обресть огонь утех.



О, честь! О, благородство! О, позор…

Всё сплетено в неведомый узор.



2

Всё сплетено в неведомый узор

Невидимыми нитями желаний.

И разума с душою вечен спор,

Как вечен мир сердечных истязаний.

В истории примеров нам не счесть

О лжи, любви, предательстве и правде.

Не одного сразила насмерть месть

И не один представлен был к награде.

Наградою была любовь и страсть,

За это смело шли на эшафоты,

За томный взгляд готовы были пасть

И покорить морей широких воды.



И сквозь века шагают чувства смело,

И страстному горенью нет предела.



3

И страстному горенью нет предела,

Как нет предела дивной красоте.

И не одна написана новелла

На, чудом не истлевшей, бересте.

И не один попался в эти сети

И стал рабом, щемящих грудь, оков,

Нет ничего заманчивей на свете,

Чем тихий зов далёких берегов.

А прелесть в том, что, попросту, не знаешь:

Удастся, не удастся ли доплыть.

О, неизвестность! Ты, пугая, манишь —

Шекспировское «быть или не быть».



И нет границ у мук, что дарит взор,

Как нет предела прелести озёр.



4

Как нет предела прелести озёр,

Так нет предела счастью и несчастью,

Но мы живём всему наперекор,

Подчас дробя сердца свои на части.

И, напрочь забывая о других,

Бросаемся, как в омут, в бездну жизни,

А попадая в мир глухонемых,

Клянём затем себя в авантюризме.

Но непреклонен этот сердца зов,

И неизменен зов души и тела.

Желаний пропасть, как и пик веков,

Всегда всем управляют так умело…



Как в сердце ты вошла, я не заметил.

Один твой взгляд — в груди бушует ветер.



5

Один твой взгляд — в груди бушует ветер!

И что же это: сказка или быль?

Душа играет тихо на кларнете,

И страстью опрокинут разум в пыль.

Как рыцарь пал, не в силах вновь подняться.

Повержен, будто Марием* тевтон.

Меч мудрости не хочет выниматься,

И страсть над ним танцует вальс-бостон.

Одна надежда на кинжал сомнений

Да опьянённой памяти и дум

(Он притуплён огнём прикосновений).

А это только первый слабый штурм.



Страсть обернулась вкруг души гюрзой.

Касание руки — пустыни зной.



6

Касание руки — пустыни зной.

Ты как богиня страсти Клеопатра*.

Тобою похоронен мой покой,

И разума потоплена эскадра.

Я отуплён. Я в сказочном бреду.

Весенним обдаваем дуновеньем,

Среди богатства зелени бреду,

Вперёд ведомый внутренним стремленьем.

О, как прекрасен мая аромат.

Любовью перемножен вдвое, втрое.

Я чувствую, что сказочно богат,

Хотя скорее — сказочно раздвоен.



Живёт веками, жертвы свои метя,

Коварство чар и в жизни, и в сонете.



7

Коварство чар и в жизни, и в сонете

Никем не расшифровано пока.

Его природа кроется в секрете,

Которому, увы, уже века.

Хотя, пожалуй, я чуть-чуть ошибся.

«Тысячелетья!» — слышу я с небес.

О, как давно Парис* тот вышел биться,

О, как давно пал в битве Ахиллес*.

То… чувственное рабство нас толкает

На подвиги, предательство и ложь.

Коварство чар чуть сладко обласкает,

Как в томную бросает сразу дрожь.



Оно, секрет скрывая верно свой,

Нам дарит лёд и пламень не впервой.



8

Нам дарит лёд и пламень не впервой

Прекрасною весеннею порою

Цветущий май, играющий листвой,

Лишая в миг душевного покоя.

И как здесь быть? Такими рождены.

Борьба с собой игре быстрей подобна.

И каменного века валуны

Повергнуть ветер тоже не способны.

Не в силах парус бурю усмирить.

И выбор у него, ох, небогатый:

По океану с волнами бродить,

Иль с мачтою уйти во тьмы пенаты.



Иду весной, покой в душе утратив,

Случилось всё не вовремя, некстати.



9

Случилось всё не вовремя, некстати.

История банальна и проста.

Шутливый ветер, кудри мне взлохматив,

Смеялся, с ними мысли разметав.

Цветенье мая действует волшебно.

Но, чувства обостряя в сотни раз,

К одним, увы, относится враждебно,

Другим же — задушевный дарит джаз.

Под пенье птиц, от неба в полушаге,

Взирал я на весенний маскарад

И делал зарисовки на бумаге,

Как с неба улыбнулся вдруг Приап*..



И страстью пропитался тихий май,

Как будто бы случайно, невзначай.



10

Как будто бы случайно, невзначай,

Я потерял себя среди цветенья.

Душа махнула сердцу: «Что ж, пускай».

Мой разум опьянён был без сомненья.

О, чары, чары… Ваше колдовство

Дало вам неплохие результаты.

Весеннее любовное вино —

Меж разумом и сердцем баррикады.

Всё обаянье бросилось вперёд,

Не думая о том: а вдруг ловушки?

И, чувствуя любви и страсти мёд,

Шепнуло, что сомненья — безделушки.



О, как сильно любовное заклятье:

Ты так была прелестна в белом платье.



11

Ты так была прелестна в белом платье!

Как лепестки сирени под окном.

«Она твоё несчастье и проклятье,» —

Возникла мысль, окутанная сном.

«Уйди, прошу! — душа ей прошептала, —

И не мешай. Всё так вокруг поёт.

Ещё чуть-чуть… и будет звон бокала,

Ещё чуть-чуть… и будет сладкий мёд.

Что может помешать любви и счастью?

Ах, преданность?! Её угомоним.

Я прикажу ей, выданной мне властью,

Забыть себя, как сон! Уйти как дым».



И мысль ушла, воскликнув тихо: «Ай».

Летели лепестки. Был месяц май.



12

Летели лепестки. Был месяц май.

И мы стояли, нежностью объяты,

Под трели развесёлых птичьих стай.

К нам приближались звёздные плеяды.

А улетев в далёкие миры

Созвездия Весов, иль может Веги,

Мы соберём все звёздные дары,

Плывя в ночи на сказочном ковчеге.

Забыто все. Забыты все слова.

Лишь близость тел и звуки поцелуя.

И кружится от счастья голова,

Почувствовав волну любви хмельную.



Стоим, сердца мы маем обвязав.

Сплетенье рук, счастливая слеза.



13

Сплетенье рук, счастливая слеза.

Не чую я ловушек и подвоха.

О, страстные и жгучие глаза.

О, эта прелесть сладостного вздоха.

Им невозможно противостоять.

Их власть огромна, просто безгранична.

Умом, пожалуй, это не понять.

А спрашивать у сердца — нетактично.

А потому, пусть будет всё как есть.

Во всём, уверен, время разберётся.

Но счастье, иль несчастье буду несть?

О, это, видно, как уж доведётся.



Судьба подносит часто чудеса:

О, чудные зелёные глаза.



14

О, чудные зелёные глаза…

Как широки любовные просторы.

Вот где-то собирается гроза,

И в небе появились туч узоры.

А мы стоим и нам всё нипочём,

Нам хорошо в весеннем лесопарке.

Я чувствую твоё плечо плечом.

От этого становится мне жарко.

Я понимаю, что почти пропал.

Мечтаю лишь о будущей усладе.

Не так давно не думал, не гадал

Об изумруде — грезил об агате.



Но жизнь решила так, как захотела:

О, бархат обжигающего тела.



15

О, бархат обжигающего тела…

Всё сплетено в неведомый узор.

И страстному горенью нет предела,

Как нет предела прелести озёр.

Один твой взгляд — в груди бушует ветер,

Касание руки — пустыни зной.

Коварство чар и в жизни, и в сонете

Нам дарит лёд и пламень не впервой.

Случилось всё не вовремя, некстати.

Как будто бы случайно, невзначай.

Ты так была прелестна в белом платье.

Летели лепестки. Был месяц май.



Сплетенье рук, счастливая слеза.

О, чудные зелёные глаза…

Венок №2

16

О, чудные зелёные глаза…

Теперь я грежу вами постоянно,

А память, в узелочек завязав,

Я на задворках мыслей прячу рьяно.

Она мешает напрочь позабыть

Всё то, чем жил до этого на свете.

Её неугомонность, сила, прыть

Мне не даёт грудь страстью трафаретить.

Противлюсь я тому, что где-то ждёт

Меня любви безоблачное царство.

Уже с другой хочу идти вперёд

И покорять другое государство.



Любви и страсти начались бурленья,

Готов тонуть, тонуть без сожаленья.



17

Готов тонуть, тонуть без сожаленья,

В прекрасной бездне воздуха весны.

Как безгранично сладок миг владенья,

Как безгранична прелесть желтизны.

О, осень! Словно краткая минута

На грусть, воспоминания, печаль.

Но это будет позже, а покуда

Мне прошлого не нужно и не жаль.

Гоним вперёд весной, душевной бурей

Готов всё принимать таким, как есть.

К небесной сердцем близок я лазури,

А прошлое — исписанная десть*.



Иду вперёд я, памяти грозя,

Не взвешивая странных «против-за».



18

Не взвешивая странных «против-за»,

Мы часто ошибаемся в решеньях.

Затем тоской по осени скользя,

В желтеющих теряемся забвеньях.

Мы плачем в увядающей листве,

И тешим душу зреющим багрянцем,

И о сердечном думаем вдовстве,

Грудь, обжигая внутренним румянцем.

Но осень не способна нам помочь.

Ей разве муки совести известны?

Она — тысячелетий вечных дочь,

А мы — всего лишь дети вечной бездны.



И мы идём вперёд без сожаленья,

Отбросив, напрочь, в сторону сомненья.



19

Отбросив, напрочь, в сторону сомненья,

Ныряю, как и многие, я в сон.

О, какова же сила притяженья

Того, что называем мы огнём.

Но что он: теорема, аксиома?

Он для одних — могучий Буцефал*.

А для других — погибель и Мамона*,

Для третьих — бесподобный чудный лал*.

Огонь любви пленяет нас безмолвно.

Борьба с ним до безумия трудна.

Он многолик и вечен, безусловно,

Обожжена душа им не одна.



Горит прилука* сладостно в руках,

Лукавая улыбка на губах.



20

Лукавая улыбка на губах.

О, как она заманчиво-прекрасна.

Я вижу — вестовщик на облаках,

Смеётся громко, цитерский*, заразно.

Он весел и ему всё нипочём.

Добился он того, что было нужно.

Начав с мелодий птиц весенним днём,

Закончил тем, что сердцу стало душно.

А часть меня ворчит: «Всё это — пуф*,

Глупец какой! Ты ослеплён мечтами».

Но только вздохи принимает слух

И вечереет май под облаками.



И тишина, родившаяся разом,

Хмелит и затуманивает разум.



21

Хмелит и затуманивает разум

Не только крепость терпкого вина,

Туманят часто голову алмазы,

Богатство и простая новизна.

Но каждый выбирает самолично,

Что будет его медленно пьянить,

На что взирать не будет безразлично,

К кому души своей протянет бить*.

Пороки в нас, увы, неистребимы.

Всё потому, что волей мы слабы:

То алчны, то ленивы, то слезливы,

То попросту боимся той борьбы.



Спешат куда-то мысли впопыхах.

Мне кажется, что я живу во снах.



22

Мне кажется, что я живу во снах,

Искрящихся вкруг брызгами сирени.

Я — Антиной*, но я лежу в ногах,

Как верный пёс, глядящий на колени.

Случилось что?! Не в силах я понять.

Готов и к наказаниям, и к ласке.

И за твоих волос одну лишь прядь

Готов топить всё в дикой свистопляске.

С тобой я — Бог и в тоже время раб.

И это, право, просто наважденье.

И не пойму я — рад иль же не рад?

Везенье в том моё иль невезенье?



Блестят на небе звёзды, как алмазы.

Я всюду: на земле, и в небе сразу.



23

Я всюду: на земле, и в небе сразу.

Как непривычно чувство это мне.

Я лунные дарю тебе топазы —

Ты снова возвращаешь их луне.

И так, идя долинами созвездий,

Мы познаём бездонный мир любви.

Но чувствую я поступь тьмы возмездий.

«Аксиос*…» — шепчут лунные сады.

Всего пока ещё не понимая,

Гоню свою тревогу грубо прочь.

Скажи мне «я люблю», скажи, родная…

«Ты нужен мне,» — ответом дышит ночь.



Всё также верю я в любовный вздох,

Но, чувствуя в лукавости* подвох.



24

Но, чувствуя в лукавости подвох,

Мы продолжаем думать о хорошем.

Не нужно много, хватит даже крох,

И снова мы готовы к тяжким ношам.

Натура наша просто такова:

Надеяться и ждать, любить и верить.

Скупые даже дороги слова,

Мы так боимся встретиться с потерей.

И оттого готовы мы на всё,

И оттого готовы верить слепо,

Что счастья миг не будет унесён

Ветрами неожиданно, нелепо.



Но грусть моя рождается неспешно.

Противиться пытаюсь, безуспешно.



25

Противиться пытаюсь, безуспешно,

И страсти, и тревогам, и любви.

Я чую, что, пожалуй, сильно грешен,

Всё прошлое оставив позади.

Но вновь спешу к фигуре в белом платье.

Несу опять топазов лунных блеск.

И попадаю снова под заклятье,

Любви и страсти ощущая всплеск.

И звездный фейерверк, и хвост кометы

Сплелись в один расстеленный ковёр.

Переступая луны и планеты

Несу любовь. В груди моей костёр.



О, женщина! Правитель всех эпох

Один твой, томно-вырвавшийся, вздох.



26

Один твой, томно-вырвавшийся, вздох

И я счастливей всех и вся на свете.

Мне кажется… нет, знаю — я б иссох,

Умчись внезапно ты, как бурный ветер.

Не мил мне без тебя весь этот мир.

Я напишу о том в своих сонетах.

О, как глубок, могуч любовный вир.

Я буду навсегда в твоих адептах*.

Лишь говори мне чаще: «Я не сон».

Лишь говори: «Ты нужен мне, как воздух».

Твоей любовью к небу вознесён,

Моя Августа*! От ненастий роздых*.



А ты в ответ киваешь мне прилежно,

И грудь опять поёт любовью нежно.



27

И грудь опять поёт любовью нежно,

И звуки арф сплетаются в венки.

Как океан любовь моя безбрежна,

Она — костёр всем ливням вопреки.

Я верю в чудо россыпей бесценных,

В сердечный нескончаемый поток,

Но ум рисует Янусов* надменных,

Ему шепчу: «Уйди, какой в том прок?

Отстань, угомонись, забудь всё это.

Займись подсчётом самых ярких звёзд.

Моя любовь совсем небезответна.

Я лёгок, как лесной певучий клёст*».



Ты миром правишь, женщина, умело!

И отданы тебе душа и тело.



28

И отданы тебе душа и тело,

А драгоценней ничего и нет.

О, женщина! Мужи — твои всецело!

Любовь твоя — безжалостный стилет*.

Сердца пронзая, ими ты играешь

И даришь свет одним, другим же — тьму.

С лукавою улыбкой заключаешь

Мужские души в сладкую тюрьму.

И власть твоя над ними безгранична,

Как безграничен звёздный океан.

Теперь я сам столкнулся с этим лично.

О, фибула*, моих душевных ран.



Тебе противиться пытаюсь неумело —

Мой разум слаб и борется несмело.



29

Мой разум слаб и борется несмело.

И он падёт, как некогда Аякс*.

Я вижу — небо страстью заалело,

О, безусловно, прав великий Макс*.

Бурлят веками чувства и желанья,

Сквозь тернии времён, ведя вперёд.

И мы идём среди благоуханья

Тех роз ветров, что дарит небосвод.

О, женские глаза! Загадка мира!

Прекрасен и таинственен ваш свет.

В груди моей звучит, лаская, лира,

Весною вновь подарен нам рассвет.



Пока неясен жизненный зигзаг.

О, чудные зелёные глаза…



30

О, чудные зелёные глаза…

Готов тонуть, тонуть без сожаленья!

Не взвешивая странных «против-за»,

Отбросив напрочь, в сторону сомненья.

Лукавая улыбка на губах

Хмелит и затуманивает разум.

Мне кажется, что я живу во снах:

Я всюду: на земле, и в небе сразу.

Но, чувствуя в лукавости подвох,

Противиться пытаюсь, безуспешно.

Один твой, томно-вырвавшийся, вздох

И грудь опять поёт любовью нежно.



И отданы тебе душа и тело,

Мой разум слаб и борется несмело.

ВЕНОК №3

31

Мой разум слаб и борется несмело.

Сетей удача. Счастье рыбака.

До памяти уже давно нет дела,

Готово всё для страсти пирога.

Но кто из нас рыбак, а кто же рыбка?

И как узнать всё это наперёд?

Ведь поле жизни так порою зыбко.

Качнётся чуть — и всё наоборот.

Болота и леса, поля и небо:

И дорией* средь них любовь и страсть.

Куда ступать? Ни тропки и ни следа.

И как не оступиться, не упасть?



Противиться готов, и даже рад,

Но всё напрасно. Нет пути назад.



32

Но всё напрасно. Нет пути назад.

А если так, то пусть всё так и будет.

Был сердцу дорог, некогда, агат,

Теперь мечтаю я об изумруде.

Мечтаю и во сне, и наяву.

И необъятен мир моих мечтаний.

Я на земле, но облаком плыву

Над океаном внутренних желаний.

Ты, как Европа*, я — могучий Зевс*.

Но кто из нас двоих кого похитил?

Всё спутали, увы, весна и лес.

И не важны ни имя и ни титул…



Ты сердце красотой своей задела:

Весне, любви и страсти нет предела.



33

Весне, любви и страсти нет предела.

И бархат кожи сладостно пьянит.

Но старое не всё ещё сгорело

И душу час от часа бередит.

Но только временами. Очень редко

Горчинка попадает в чистый мёд.

У каждого есть прошлое и метка

В глубинах памяти, которая гнетёт.

Но горечь от улыбок исчезает,

А вздох уносит мысли в никуда.

И радугами вновь душа сияет,

И плавится сердечная руда.



Воспоминаний тихо стаял град,

Душа парит, и этому я рад.



34

Душа парит, и этому я рад.

О, запахи весны! О, мать природа!

Цветов великолепный маскарад

Нас вдохновляет в эту пору года.

Но удивлённо шепчут мне ветра:

«А как же осень и зима, и лето?

Любая вдохновляет нас пора.

Была бы лишь душа теплом согрета».

Конечно, с этим спорить ни к чему.

Всё верно от конца и до начала.

Вот только мыслей этих кутерьму

Понять, пожалуй, жизни будет мало.



Рассвет встаёт атласно. Снова ясно.

Неповторимо, сказочно, прекрасно.



35

Неповторимо, сказочно, прекрасно

Художник пишет красками портрет,

Не думая: напрасно — не напрасно.

Оценит это кто-то или нет.

Движения его неуловимы

Портрет весны уже почти просох.

Его талантом были так кружимы

Да Винчи, Рембрандт, Пабло Пикассо.

И каждый у весны был сенешалем*.

И красками писал прекрасный лик.

Портрет весны всегда неподражаем —

Природы непокорной чудный миг.



И я готов, все думы подавив,

Плыть в запахах сирени и любви.



36

Плыть в запахах сирени и любви

Хочу я с той, которая так манит.

Пусть, чувством нежно сладостным обвив,

Она меня пьянит и ум туманит.

И я готов идти за сто морей,

И если надо — силы все потрачу.

Отдав любовь — не станешь ты бедней,

Но станешь и счастливей, и богаче.

Тропа любви, как неба синь чиста.

А мир её безоблачно-бескраен.

Гори в моей груди, гори звезда!

Пусть не увижу я любви окраин.



И Клио* мне кивнула: «Я согласна,

Жизнь без любви, наверное, напрасна».



37

Жизнь без любви, наверное, напрасна,

Как осень без багряного огня.

О, чувства наши! Жизни нашей пасмы*.

И сердцу, и душе вы борона.

Мы прочность вашу до поры не ценим,

А чаще мы не ценим ничего.

Но… даже гладиатор на арене

Добиться хочет бешено всего.

И мы, бросая всё, шагаем в бездну

В надежде твёрдой изменить судьбу.

Полезно это или бесполезно,

Неведомо пока что никому.



А потому, шагнув в простор любви,

Я не согласен с этим «се ля ви».



38

Я не согласен с этим «се ля ви».

Сдаваться неизбежности неверно.

Я был рождён с бурлением в крови.

И не смирюсь по жизни с ролью керна*.

Я управлять хочу своей судьбой.

Пусть делает всё то, что ей велю я.

Любви и страсти, словно летний зной,

Мне сердце согревают жаром струи.

И манит в дали ветер-поводырь

Бездонного, как океаны неба.

Немыслима и необъятна ширь

Того, где был! А более, где не был.



Я сердцем и душой совсем не вялый.

Французы не романтики, пожалуй.



39

Французы не романтики, пожалуй.

Хотя я в детстве очень много снил

Героев. Их завидовал запалу.

Романтику Дюма нам подарил.

И потому совсем мне непонятно,

Ну, для кого придумали они

(Писать об этом даже неприятно):

О, «се ля ви»! О, это «се ля ви»!

Жизнь такова, какой её построишь.

И фраза эта — бесполезный пшик.

Бессилие, безволие ей холишь.

Мне неприятен слабости язык.



Иначе не могу сказать я! Нет!

Раз выдумали фразу-пустоцвет.



40

Раз выдумали фразу-пустоцвет,

Наверное, Дюма ошибся где-то,

Вплетая буквами в глубины лет

Любовь, войну и страсти жаркой лето.

Хотя, напротив, может я не прав?

И было всё не так и по-другому.

О, пыль веков среди высоких трав!

О, где оно, той правды твёрдой слово?

Не это будоражит грудь мою,

Не эта пыль сейчас меня тревожит.

Весною мне подарено «люблю»,

Трепещет сердце сладостною дрожью.



Не ради чьей-то прихоти, забавы

Взошёл цветок любви прекрасно-алый.



41

Взошёл цветок любви прекрасно-алый,

Горя рубином сказочных долин.

Для счастья иногда нам нужно мало —

Лишь прелести безоблачных картин.

Непостоянство счастья неизменно,

Как неизменны холода зимой,

Но будь же ты всегда благословенно,

Как этот мир под яркою звездой.

Цвети любовь для нас, не увядая,

Лучами счастья согревая нас.

Дари всегда нам только зелень мая,

И гаммой красок балуй нежно глаз.



О, как неподражаем этот цвет,

Он так похож на утренний рассвет.



42

Он так похож на утренний рассвет,

О, цвет любви! О, жизни нашей чудо!

А чуду поклонялись древний грек

И даже те, с небес, из ниоткуда.

Рожденье чувств! Его нам не понять,

Как не понять ни лёд души, ни пламень.

Не повернуть времён теченье вспять,

Как не разбить слезою твёрдый камень.

И потому нам дороги мечты,

Что рождены от созерцанья мира,

Дари весна, дари всегда цветы,

Которые полезней эликсира.



Не тяготит природная краса!

И как здесь не поверить в чудеса.



43

И как здесь не поверить в чудеса,

Когда среди красы стоишь цветущей,

И замерли все стрелки на часах,

И не тревожат в небе злые тучи.

Как не поверить в эту благодать,

Что с неба осыпает лепестками.

Мы можем необъятное объять,

Как и любить всех тех, кто рядом с нами.

И пусть весна нас свежестью пьянит,

Я только рад цветущему раздолью.

О, как лучист груди моей софит…

О, как доволен я Ромео ролью.



Душу и сердце радугой связав,

Опутала меня любви лоза.



44

Опутала меня любви лоза

Вьюном, что даже трудно шевелиться.

Я по натуре, сроду, гомоза*,

А тут, поди ты, вынужден ягниться.

Что делают весна, любовь и страсть.

Нет, удивляться я не перестану.

И карты мне всегда сдают не в масть,

Но, прав ли Верещагин*? Думать рано.

Стараюсь из последних, правда, сил

Себя вернуть на землю я, обратно.

Но трудно вниз спускаться без перил

По лестнице исчезнувшей. И ладно.



И в частности, пожалуй, да и в целом,

Мой разум слаб и борется несмело.



45

Мой разум слаб и борется несмело,

Но всё напрасно. Нет пути назад.

Весне, любви и страсти нет предела.

Душа парит, и этому я рад.

Неповторимо, сказочно, прекрасно

Плыть в запахах сирени и любви.

Жизнь без любви, наверное, напрасна.

Я не согласен с этим «се ля ви».

Французы не романтики, пожалуй,

Раз выдумали фразу-пустоцвет.

Взошёл цветок любви прекрасно-алый.

Он так похож на утренний рассвет.



И как здесь не поверить в чудеса,

Опутала меня любви лоза.

ВЕНОК №4

46

Опутала меня любви лоза…

Во все века виною были взоры.

Ох, эта Кармазора* бирюза.

Ох, эти Нишапурские* узоры.

Любовь и страсть — вы словно водопад,

Вам Ниагара в дочери годится.

И в вихре ваших сладостных услад

Не мудрено, пожалуй, утопиться.

Я не Давид*, скорее Голиаф*,

Который будет вскорости повержен.

Я рвусь вперёд на риск и даже страх.

Ведь не повержен тот, кто не отвержен.



И вот пленён. Теперь я в плена яде.

Но этот плен мне дорог и приятен.



47

Но этот плен мне дорог и приятен.

Любовный плен. Ни с чем он не сравним.

Одно могу сказать: «Он очень ятен*»,

Как звон росы, иль как печали дым,

Он, взращивая, пестит нежно робость,

Гордыню выжигая на корню.

Он словно пик души и сердца пропасть,

А ум похож на ревеня стерню*.

Любовь и страсть… какая незадача.

Не разделил вас даже сам Шекспир.

Удача вы, иль всё же неудача?

О, как переплетён ваш этот мир…



Но отодвину я пока что словеса*.

Вот отшумела первая гроза.



48

Вот отшумела первая гроза,

И озером разлилась синь живая.

Озоном дышат снова небеса,

Прозрачные от края и до края.

Мы отвлеклись немного от весны.

Но ничего, сейчас мы всё нагоним.

Лежит она в четыре стороны,

Не беспокоясь образом никоим.

Весенний парк — и зелень, и покой.

Берёзок хоровод. Уже девичник?

Поодаль тополя стоят гурьбой,

Смеются, балагуры. Знать, мальчишник.



Заря ушла (костюм её наряден)

И подарила чудо лужных пятен.



49

И подарила чудо лужных пятен

Нам утро, ставни неба отворив.

Из всех, что я когда-то видел ряден*,

Один весенний лишь неприхотлив.

Всё нежится вкруг в зелени и солнце.

И потому так радостно всему.

Лишь майское распахнуто оконце,

Как отовсюду слышится: «Живу».

Я тоже счастлив. Счастлив, безусловно.

И этому не радоваться — грех.

Но иногда я чувствую, безмолвно

Вдруг пропадает внутренний мой смех.



И нравится мне чудо майских гроз…

Но мысли вьются стаей диких ос.



50

Но мысли вьются стаей диких ос:

«Ну, почему? Зачем тебе всё это,

Зачем одной, оставив горечь слёз,

Ты хочешь обрести с другою лето?

Ведь та любовь, что позади, верна,

Нетленна, без обмана и сомнений.

Неужто не нужна тебе она,

И ты не помнишь прошлых вознесений?

О, к счастью ли куда-то ты бежишь?

О, обретёшь ли радость неземную?

И там ли ищешь благодать и тишь,

Не путая с любовью страсть слепую?»



«Подумай. Время есть, — мой ум добавил —

А как же та, которую оставил?..»



51

А как же та, которую оставил?..

Болезненная тема для меня.

Не создано ещё пока что правил

Хранения сердечного огня.

Но есть же ведь какая-то причина.

Я роюсь, я копаюсь в глубине

Души своей. Она неумолима,

И списывает прошлое луне.

Веками отдают луне неверность,

И потому собой она бледна.

Обиды принимать луне не в первость*!

И оттого она так холодна.



Оставил бесшабашно сад из роз,

Вдруг в май уйдя за запахом волос.



52

Вдруг в май уйдя за запахом волос,

Обрёк весенний сад на увяданье.

И, разъярив бездумно страсти ос,

Я жду с надеждой нового свиданья.

— Ой, осень у тебя ли позади? —

Сказал мой ум, — уверен я в обратном,

По осени всегда поют дожди.

А для тебя они споют бесплатно.

Поверь, родится осень и твоя.

Дай только срок лукавости раздолью,

А следом грянет вьюгою зима,

Не со снегами — с белой горькой солью.



Душа вся встрепетнулась: «Против правил!»

Ох, и вопрос… Болезненно ужалил.



53

Ох, и вопрос… Болезненно ужалил.

И сердце защемило от тоски.

Браню свой разум в яростном запале.

Пугает мир осенней желтизны.

А о зиме и думать не желаю.

Случиться может всё, но не со мной.

Я верю — не обманет та, другая,

И не исчезнет осенью с листвой.

Не страсть одна бурлит! Уверен в этом.

Тогда ответь: «А любит ли она?

Несчастлив будешь в чувстве безответном».

(Накатывает новая волна).



Ох, этот разум. Будто в западне.

И холодок. И зябко сразу мне.



54

И холодок. И зябко сразу мне,

А поднят ведь вопрос о самом главном.

В своём не разобрался я огне,

В чужом?.. не разобраться и подавно.

Запутано до нельзя всё вокруг.

И надо было мыслям пробудиться!

Венок из чувств. Скорее просто круг.

Не убежать, не вырваться, не взвиться.

Куда идти, куда теперь шагать?

Лазеек нет, а выхода — подавно.

Сомнений твёрдо выступила рать,

Коль победит, так собранно и славно.



И грустью таять тихо начинаю,

А от чего — я в тайне понимаю.



55

А от чего — я в тайне понимаю —

Уходит всё, оставив нам печаль,

И зябнет на ветру душа нагая,

А сердцу неприятно слово «жаль».

Мы редко сразу миримся с потерей,

И редко бережёмся от неё.

Быть может, растворится всё в мадере,

А может, порастет тоски быльём.

Нет постоянства в мире и природе,

Я с этим познакомился давно.

Помпеи день сердцам уже народен,

Как и… народно кислое вино.



Виновен я. Конечно. Горе мне,

Но, разум позабыв, тону во сне.



56

Но, разум позабыв, тону во сне.

И снова он безоблачный и ясный.

Не верю я осенней желтизне!

И пусть моё неверие опасно.

Нет, мыслями о прошлом не убить

Желания стремиться в выси смело.

И более не связывает нить

Меня уж с той, которая не в белом.

В другом гуляю я давно краю,

Встречают там объятьями радушно.

И сравнивая, кажется в раю

Не столько холоднее, сколько душно.



Любому вскружат голову, сверкая,

Зелёные глаза и звёзды мая.



57

Зелёные глаза и звёзды мая —

Не угасаем, ярок ваш огонь.

И не один смотрел на вас, вздыхая,

И не одна играла вам гармонь.

Таинственна такая амальгама*.

И ныне, всё такая же, как встарь.

Ох, не одну ты вырастила драму,

Вначале так порадовав алтарь.

Но было так всегда, увы, и будет.

Меняет время только цвет волос,

А счастье, зачастую, где-то блудит

Среди речных, завитых кем-то кос.



О, зелень глаз и звёзды! Не отчасти —

Я полностью отдал себя их власти.



58

Я полностью отдал себя их власти —

Словам и нежным вздохам в унисон.

Пускай познаю тяжесть всех напастей,

Владей любовью сердца Аквилон*.

Мне не нужна от этого защита.

Напротив, распахну навстречу грудь.

Надеюсь, что не будет ядовита,

Пришедшая с любовью страсть ничуть.

О, эти чувства! Вряд ли где-то купишь.

В сём невесом весомейший солид*.

Я знаю — ты, весна, меня погубишь.

Мне ведом этой жизни алфавит.



Иду навстречу я огню злосчастий,

Вкушая сладкий яд из чаши страсти.



59

Вкушая сладкий яд из чаши страсти,

Я чувствую его в своей крови.

Но сердцем правят ярлы* двоевластий.

Увы, но страсть и разум — визави.

И побеждает тот, кто посильнее.

Нисколько не страшатся лавы льда.

Пусть разум ледяной и холоднее,

Но лёд парит от жара без труда.

О, лёд и пламень! Стычки ваши вечны,

Хоть говорят, что вечен лишь покой.

Быть может так, но путь далёкий Млечный

Могу теперь потрогать я рукой.



Не зря спустилась с неба вниз Аза* —

Опутала меня любви лоза…



60

Опутала меня любви лоза…

Но этот плен мне дорог и приятен.

Вот, отшумела первая гроза

И подарила чудо лужных пятен.

Но мысли вьются стаей диких ос:

«А как же та, которую оставил,

Уйдя вдруг в май, за запахом волос?»

Ох, и вопрос… Болезненно ужалил.

И холодок. И зябко сразу мне.

А от чего — я в тайне понимаю.

Но, разум позабыв, тону во сне:

Зелёные глаза и звёзды мая.



Я полностью отдал себя их власти,

Вкушая сладкий яд из чаши страсти.

ВЕНОК №5

61

Вкушая сладкий яд из чаши страсти,

Пьянею средь берёзовых листков.

О, солнце, отойди и мне не засти

Глядеть на колдования волхвов.

Увы, но не жрецы они Ваала*

И учат поклоняться не тому.

Любовь иль страсть меня околдовала?

Пока не разобрался, не пойму.

Туманят мысль краса свечей каштана,

Зелёная листва и кожи шёлк.

Хорошее начало для романа,

Да будет в окончании ли толк?



Но понимая: страсть всего лишь сныть*,

Я не могу себя остановить.



62

Я не могу себя остановить,

Иль не хочу, иль просто не умею.

Я сам себе и царь, и бог, и гридь*,

Но не могу изгнать своих сомнений.

И это беспокоит каждый миг

Пока ещё безоблачного счастья,

Ведь я боюсь вот-вот увидеть блик

Багрянца да осеннего ненастья.

Сомнения приходят неспроста,

Такая, к сожаленью, жизни проза.

Любовь и страсть сплелись в тени леска.

Как сталь крепка душа, хрупка как бронза.



О, миг весны, сердечных своевластий!

О, миг душевных счастий и несчастий!



63

О, миг душевных счастий и несчастий!

Патрикий* человеческих сердец,

Сын радостных и горестных династий,

То старец временами, то юнец.

Сердца лаская нежным дуновеньем,

То губишь, то возносишь к небесам.

Твоим, горя, живём благоволеньем,

Твоим мы поклоняемся азам.

Твоё непостоянство, привлекая,

Ведёт вперёд тернистою стезёй.

А ты, с высот своих на нас взирая,

Играешь в жизни каждого судьбой.



Непросто счастье жизни нитью вить.

О, как же ненадёжна эта нить!



64

О, как же ненадёжна эта нить

Меж радостью и горечью душевной.

Как просто в одночасье всё сгубить

И с песней познакомиться плачевной.

Проведена лишь тонкая черта

Меж царствами и радости, и горя.

И долгие, и многие лета

Мы понимаем это априори*.

И застрахован от ошибок тот,

Кто не рождён и не живёт на свете.

Но как узнать, какой вложить цветок,

Чтоб не убить красивое в букете?



Все мысли тонут в утреннем напеве…

Как верно отделить зерно от плевел?



65

Как верно отделить зерно от плевел?

Как сделать выбор раз и навсегда,

Себя не растворив в ненужной вере

И не растратив попусту года?

Вопросов много. Где найти ответы,

Куда ступить, ничто не погубив,

И сохранить души своей букеты,

Надёжно от туманов защитив?

Понять себя — ответить на вопросы.

Рождаются вопросы день за днём.

И день за днём нас связывают лозы

Из чувств, что в наших душах мы несём.



Пока не молвил разум: «Исполать!*»…

Как разобраться где любовь, где страсть?



66

Как разобраться где любовь, где страсть?

Диковинной написано всё вязью,

И вкусно то и это тоже сласть,

Живут они невидимою связью.

Их не один пытался разделить

И описать отдельно друг от друга,

Веками продолжаем воду лить

На мельницу мы замкнутого круга.

Но тщетно! Не выходит ничего.

Всё слито воедино, неразрывно.

И веселит любовное вино,

И плакать заставляет заунывно.



Я чувствую — проблема, видно, в ери*.

Я никогда лукавости не верил.



67

Я никогда лукавости не верил.

В последней букве спрятана она.

По-разному любовь и страсть я мерил.

Но только ерь похожа на вьюна.

Она даёт лукавую улыбку

Прекрасным, даже ангельским, чертам.

И заставляет петь и плакать скрипку

Души и сердца всем вокруг ветрам.

Но от неё, увы, не отказаться.

Не могут жить слова без важных букв.

«А чувствам и подавно не связаться», —

Вдруг разум встрепенулся мой, зевнув.



Добавил, чуть подумав: «Мне б не пасть,

Но как сильна улыбки этой власть».



68

Но как сильна улыбки этой власть!

Нет от неё укрытий и защиты.

Надёжна и крепка у страсти снасть,

И у любви могучи абелиты*.

Надёжное оружие в борьбе

С любым, кто повстречался по дороге.

Осталось лишь пенять скупой судьбе,

Что спряталась давно в своей берлоге.

Не просто я кляну свою судьбу —

Ведь знает кошка, чью сметану съела.

Я проиграл любовную борьбу,

А ей, судьбе, до этого нет дела.



О, как тревожит та, что в белом фае*,

Ведь чувствую: не любит, а играет.



69

Ведь чувствую: не любит, а играет.

О, женщины! Как сложно вас понять.

Таинственны вы в мае и не в мае,

Все мысли ваши словно буква «ять"*.

О, женщины! Восьмое чудо света,

Загадка небосклона и земли.

В себе вы совмещаете зной лета

С морозами и вьюгами зимы.

Вы как ветра. Мужчина просто флюгер.

Бери и без труда его крути.

Но снова вспоминаю я о вьюге,

Что тихо начинается в груди.



Играет, не ходи и к ведуну*,

Играет, не боясь порвать струну.



70

Играет, не боясь порвать струну,

Та фея с изумрудными глазами.

Как ни хочу — её я не пойму,

О, тайна меж крутыми берегами!

Понять бы! Разобраться бы во всём!

Запутался, ища ответы всюду.

Я спрашивал листву весенним днём,

В ответ услышал шелест пересудов.

А нужно ль вообще чего-то ждать?

Непросто быть средь света и в потёмках.

Ох, непроста любви и страсти кладь

В заплечных и сомнительных котомках.



Хоть разум мой по-прежнему в припае* —

Всё в зелени весны вкруг утопает.



71

Всё в зелени весны вкруг утопает.

И свежестью пропитан белый свет.

Ещё недавно был я в малахае*

Душой и сердцем, а теперь уж нет.

Раскрыл себя навстречу урагану

Мечтаний и желаний по весне.

Вчерашним я никак уже не стану,

В вишнёвой искупавшись белизне.

И, значит, не тревожьте вы, сомненья.

Тревог, пожалуй, хватит впереди.

Придите лучше сладкие виденья,

Цветите же души моей сады.



Не редко в жизни явь подобна сну…

Я в зелени горящих глаз тону.



72

Я в зелени горящих глаз тону.

Об этом я читал когда-то в книгах

И думал: быть не может, видно лгут,

Не ходит по морям любовь на бригах.

Теперь я понимаю, был не прав.

И жили до меня, кто это видел,

Кто был пленён красотами агав*

В их нежном юном первозданном виде.

И пусть меня сомнения гнетут,

И зло терзают память и тревоги,

Нашёптывая, что дожди идут,

Что на осеннем я стою пороге.



Горит костёр любви, собой маня,

И с каждым днём сильнее, чую я.



73

И с каждым днём сильнее, чую я,

Пылают жаркой страстью изумруды.

Но мысли продолжают жить, клюя,

Мне душу с сердцем в сладости минуты.

Не отогнать, кружат как вороньё.

Куда-то исчезая временами,

Тогда их заменяет звон ручьёв

И чудо — появляются агами*.

Откуда вдруг агами, не пойму?

Впредь журавлей я видел ежедневно,

А небо вьёт узорами тесьму,

Альтами всё вокруг поёт душевно.



Пьянею от любовного огня,

Пьянеет воля твёрдая моя.



74

Пьянеет воля твёрдая моя.

Слабее всё становится, слабее.

И, оступившись, падаю я в яр

Безумной страсти. Ох, уж эта фея.

Всё мельтешит. Куда я: вниз иль вверх

Лечу. О, глубока же бездны пропасть.

И вижу я себя. Теперь я — стерх*,

Но чёрный стерх. И где теперь ты, робость?!

Размаха испугалась чёрных крыл,

Иль просто испугалась ты паденья?

Гляди, гляди! Я не упал — я взмыл.

Но не понять, то — правда, иль виденья?



Я разделяюсь мысленно на части,

Вкушая сладкий яд из чаши страсти.



75

Вкушая сладкий яд из чаши страсти,

Я не могу себя остановить.

О, миг душевных счастий и несчастий!

О, как же ненадёжна эта нить!

Как верно отделить зерно от плевел?

Как разобраться где любовь, где страсть?

Я никогда лукавости не верил.

Но как сильна улыбки этой власть.

Ведь чувствую: не любит, а играет.

Играет, не боясь порвать струну.

Всё в зелени весны вкруг утопает,

Я в зелени горящих глаз тону.



И с каждым днём сильнее, чую я,

Пьянеет воля твёрдая моя.

ВЕНОК №6

76

Пьянеет воля твёрдая моя.

Осознаю своё несовершенство.

Плыву весною сок любовный пья.

У страсти ныне скипетр главенства.

Владей и правь и сердцем, и душой,

Тебе я поклоняюсь, как богине.

Весной, познав с тобой пустыни зной,

Стал преданным наложником отныне.

Готов я ко всему. Отдай приказ.

Леса мне, как трава, как камни горы.

Ты для меня и ижица*, и аз*,

И радуг разноцветные узоры.



К сомненьям применил я право «вето».

Порыв души сильней порыва ветра.



77

Порыв души сильней порыва ветра.

Сильнее всех тайфунов на земле.

Я думал, что далёк от эпицентра

Рождения любовных вензелей.

Однако нет. Я в нём. Я в середине.

Но странно, здесь спокойно. Тишь да гладь.

Предания гласят: в одной долине

Живёт в лачуге страсти некий тать*.

Сердца он умыкает постоянно.

Немногословен, странен, нелюдим.

Я повстречался с ним совсем недавно.

Он — тать, но в тоже время — господин.



Заночевав и заглянув в себя,

Уверен в том, что я живу любя.



78

Уверен в том, что я живу любя —

То вынес я из старенькой лачуги.

А Мельпомена*, косу теребя,

Глядела вслед. (У татя две дочурки).

Второй (Минервы*) я не увидал.

Гостила у подруги, у Помоны*.

«Счастливого пути» — сказал горал*,

Что рядом жил и стриг вокруг газоны.

Во сне ли видел это? Наяву?

Не знаю, не скажу, пожалуй, точно.

Плету любви и страсти бечеву

В душе своей весной я дённо, нощно.



И дарит май всё нужное мне щедро.

Сердечные свои ласкаю недра.



79

Сердечные свои ласкаю недра

Надеждами палящих летних дней,

Забыл о ненадёжности я фетра,

И спутал дым костра и жар углей.

И снова пробудился спящий разум,

И мысли вновь тревожные взродил:

«Берёзонька не станет парой вязу».

Опять прозрачность чувства замутил.

Я молвлю: «Надоел ты мне до жути,

Не в думах счастье — в чувствах испокон.

От этой глупой, бесполезной нуди

В тоскливый всё рядится балахон.



О, как же этот критик утомил.

Но разум снова жалит, что есть сил.



80

Но разум снова жалит, что есть сил:

«Аврору* позабыл, что грела светом,

Зачем Бореем* заменил Зефир*.

Раскаешься ты скоро сильно в этом.

Сирена не подарит свет зари

И не вернёт назад тебе Пегаса*,

Не оживит лежащий азурит*,

Но познакомит со слезою саза*.

Глянь на себя — разорван пополам.

В глаза боишься правде глянуть смело.

Пустыни зной — печальный мир агам*.

У глупости, я вижу, нет предела».



Ответь мне, усмирив свой буйный норов:

«А та, что любит без лукавых взоров»?



81

А та, что любит без лукавых взоров?

Сегодня увядает по чуть-чуть.

И средь тоскливых тёмных коридоров

Пролёг её души печальный путь.

И в сердце не огонь — угли сырые.

Угасла радость полностью, совсем.

И лишь любовь хранима и поныне,

И не изъел любовь пока что тлен.

— Какая прелесть в яде и в дурмане?

Ты губишь всё и вся, пожалуй, зря.

Блуждать тебе, запутавшись в тумане

Осенней желтизны, себя коря.



Сей диалог с умом меня взвинтил!

Кричу в ответ: «Отстать тебя просил!»



82

Кричу в ответ: «Отстать тебя просил!

Я не нуждаюсь в этих поученьях.

От них в душе взрастает чернобыл.

И утопает разом всё в сомненьях.

Сам разберусь. Я знаю, как мне жить,

Чего желать на том и этом свете.

Морозом душу с сердцем хватит плить*

И сообщать о будущем извете*.

Способен принимать решенья сам.

В душе я чёрств одной лишь стороною

Всё прошлое — давно ненужный хлам,

Который вьётся вороном над мною.



Достаточно словесных, разум, вздоров.

Оставь меня и хватит уговоров».



83

Оставь меня и хватит уговоров.

Пустой всё это, бесполезный трёп.

И что у страсти цвет не мельхиора*,

А серебра?! О, это всё — поклёп.

Неправда. Позади туман печали

Остался и забыт мной навсегда.

Теперь живу я красками азалий*,

Всё прошлое, как талая вода.

Быть может я не прав и даже грешен.

Быть может та из прошлого и ждёт,

Пусть радостью ей будет цвет черешен,

Пусть радостью ей будет цвета лёт.



И глядя на осколки от любви,

Пускай она промолвит: «Се ля ви».



84

Пускай она промолвит: «Се ля ви»

И позабудет и тоску, и горе

Среди весенней зелени листвы,

Которая шумит, как будто море.

Пусть глянет на цветенья шумный пир,

А может даже примет в нём участье.

И осветлится вновь душевный мир.

И в этом, по большому счёту, счастье.

Что пожелать могу я ей ещё?

Пожалуй, ничего, лишь только это.

И пусть не буду ею я прощён,

Но для чего прощение поэту?



Ох, непросты романа жизни главы.

Похоже, что французы были правы.



85

Похоже, что французы были правы:

Всё нужно принимать таким как есть.

Судьбы недосягаемы анклавы*,

И неизменна жизненная персть*.

Мы странники миров и дети неба,

Мы путники земных и пыльных троп.

И запах жизни, как и запах хлеба,

Нас манит неизведанностью проб.

Бредём мы в одеяниях стремлений,

Сомнений, чувств и неких сладких грёз.

Века бегут, но всё без изменений:

Широк и неизменен жизни плёс*.



И небо не живёт без синевы,

А страсть не существует без любви!



86

А страсть не существует без любви!

Две стороны у каждой из медалей.

Для белого всегда есть альмавив*,

Темнее ночи, с блёстками поталей*.

И только тот, сусальный*, разберёт,

Где золото, где сплав из цинка с медью.

И скажет кто богач, а кто банкрот,

Кто соком одарён, а кто — камедью*.

И потому так драгоценен миг

Надежды, уходящей вдруг куда-то.

Придумано ношение вериг*,

Но мне носить, увы, их поздновато.



Быть может страсть совсем и не отрава

И может та, что в белом, не лукава!



87

И, может, та, что в белом, не лукава!

И страсть её, как и любовь, чиста.

Сонет в душе, а в разуме — октава*.

И между ними не шажок — верста.

Ничем не смыть сердечные чернила

С листов любви, красив у страсти герб.

Им не страшны ни пламень, ни ветрила —

То вечно, как весной цветенье верб.

Уйдите прочь сомнения, тревоги,

Достаньтесь все усталому перу.

Судьбы вы человеческой облоги*

И седина кудрявому вихру.



Я не боюсь ни горя, ни напастей,

Готов уже я к тысяче несчастий.



88

Готов уже я к тысяче несчастий

И ничего ни капли не боюсь.

Утратили тревоги нити власти.

Под натиском сомнений не сломлюсь.

Среди красот весны цвету душою,

Вдыхая ароматы свежих трав.

Я раззадорен сладостной борьбою

В садах любви средь зреющих гуав*.

Как сложно устоять пред искушеньем

Попробовать любви и страсти плод,

Не думая о будущем паденьи

В печали и тоски водоворот.



Горю в огне сердечных полновластий,

Попробовав любви запретной сласти.



89

Попробовав любви запретной сласти,

Я понял, почему сражён Адам,

Зачем он окунулся в мир злосчастий,

Пав с нежностью к той женщины ногам.

Случилось всё давно, но суть не в этом.

И пусть Адам бездумно согрешил.

Я думаю, в душе он был поэтом

И потому так душу обнажил.

Цветы, сады, небесное раздолье

Забыты в одночасье насовсем.

Утраченному цену позже, с болью,

Мы понимаем (каверзность дилемм).



Но в сердце не унять уже огня.

Пьянеет воля твёрдая моя…



90

Пьянеет воля твёрдая моя…

Порыв души сильней порыва ветра.

Уверен в том, что я живу любя,

Сердечные свои ласкаю недра.

Но разум снова жалит, что есть сил:

«А та, что любит, без лукавых взоров?»

Кричу в ответ: «Отстать тебя просил.

Оставь меня и хватит уговоров.

Пускай она промолвит: «Се ля ви»,

Похоже, что французы были правы».

А страсть не существует без любви!

И может та, что в белом, не лукава.



Готов уже я к тысяче несчастий,

Попробовав любви запретной сласти.

ВЕНОК №7

91

Попробовав любви запретной сласти,

Противиться не в силах я ветрам

Любовных чувств, их безграничной власти.

О, как надёжен грешника аркан.

Варган* души льёт ноты звездопадом,

О, колдовская музыка весны.

Пред взором зеленеет авокадо* —

Я снова погрузился в полусны.

И сходны судьбы Прошлого и Ио*.

— Всё дело, несомненно, в колдовстве, —

Опять мне прошептала тихо Клио, —

Беда твоей кудрявой голове.



У страсти и любви сильны войска —

Не устоят ни стены, ни века.



92

Не устоят ни стены, ни века

Пред армией и собранной, и сильной,

Готовой для могучего броска.

Сопротивляться — смерти равносильно.

Но лучше всё же пасть в таком бою,

Чем, спрятавшись ждать славы иль позора.

И разума солдаты вновь в строю,

И вновь полны и силы, и задора.

Сомнений в море чувств горит огонь.

Борьба внутри себя века не нова.

Силён кулак, но как слаба ладонь…

Нет, неизменна эта аксиома.



И если страсть — царица всех злосчастий,

Любовь — горенье душ среди ненастий.



93

Любовь — горенье душ среди ненастий

И путеводная ярчайшая звезда.

Судьба и жизнь играют разной мастью.

Так было и останется всегда.

И с этим ничего нам не поделать,

Не обыграть двух этих игроков.

У них все короли, у нас же — челядь*,

А козырь не родить игрой пасов.

И остаётся всё отдать бумаге:

И грусть, и радость, и печаль, и боль.

Чернилами впитает мысли, благо,

Такая уготована ей роль.



Волнует пусть других, спустя века,

Поэта пережившая строка.



94

Поэта пережившая строка

Воистину достойна уваженья.

А сам поэт достоин не венка,

Но поэтических венков из преклоненья.

О, Пушкин, Колос, Лермонтов и Блок,

О, многие из многих, что нам пели

Красотами воздушных дивных строк,

Спасибо за душевные апрели.

Спасибо вам за непомерный труд

И будьте вы вовек благословенны.

Сердечный жар вы отдали перу

И строки стали сразу же нетленны.



Надеюсь, что хоть что-нибудь оставил,

Ведь я не исключение из правил.



95

Ведь я не исключение из правил.

Не мной они придуманы самим.

Но кабы мог, то многое б восславил

Под треск горящих в сумраке лучин.

Да жаль не хватит ни лучин, ни жизни,

Чтоб описать всё близкое до слёз.

Мешают это сделать алогизмы

Судьбы моей. А это ль не курьёз?

Нет, не курьёз, пожалуй, ошибаюсь.

Ведь не смешно от понимания того,

Что так строкою иссыхая, маюсь,

Увы, бессилен в помощи кагор.



Не исключенье преданность перу,

Но только подтверждение тому.



96

Но только подтверждение тому,

Что мы любимы, ищем очень рьяно.

Я рад в душе горящему огню

И рад тому, что нет в душе бурьяна.

И вновь скользит безудержно перо,

Вверяя мысли белизне бумаги.

Я замечаю в зеркале Пьеро*,

Который от любви был в полушаге.

Я ближе, я уверен! Зеркала

Всегда нам врут! Обманы их стихия!

Чего нам ждать от хладного стекла?

Живут в нём только грусть и ностальгия.



А я живу (пускай он и коварен)

В любовном и безудержном угаре.



97

В любовном и безудержном угаре

Мелькают дни и ночи напролёт.

Я нахожусь как будто бы в Сахаре,

Вокруг пески. Нет запаха болот.

Пустыни зной подарен жаром венам,

И миражом украшены мечты.

О, страсть! Всего лишь часть любви, морфема*

(Корней не разрушаемы мосты).

Трудна задача, вот так незадача:

Чем проще, тем сложнее всё понять.

Слепому не видна его удача,

Не важно семь, одна во лбу ли пядь.



Я стал подобен древнему волхву.

Живу я сладкой сказкой наяву.



98

Живу я сладкой сказкой наяву.

Мной создан мир. И нет ему подобных.

Ращу я сладострастную айву*

В сонетах древних, странных, многостопных.

Не всё и самому понятно мне.

Переплела все чувства зелень мая.

Я знаю, что нет истины в вине,

Но где её ещё искать — не знаю.

Всё перемешано и в мыслях, и в груди.

И поднимает голову досада.

Средь счастья чую поступь я беды,

Боюсь, застану увяданье сада.



Но близок жар безоблачного лета.

Баталия любви. Близка победа.



99

Баталия любви. Близка победа.

Победа ли? Ох, как бы ни… беда

Чья песня не пропета, чья же спета?

И выигрыш ли в покорном тихом «да»?

Не выпив, вкуса точно не узнаешь,

А посему и нечего гадать.

Весна! О, как ты чувствами блистаешь.

Какая неземная благодать.

Какое буйство красочных фантазий.

Не описать словами этот блеск.

О, время чувств! Вулкан многообразий!

Неподражаемый природы арабеск.



И счастья закружил водоворот…

Хотя, пожалуй, всё наоборот.



100

Хотя, пожалуй, всё наоборот

Случается, когда мечтаешь сильно.

О, сколько лет не тонет тот вельбот

Законов Мерфи*. Все шторма бессильны.

Вот только рифы эти на пути…

Любви и страсти бриг, конечно, прочен.

Но тянут руки жадные грунты.

Не налетел — коснулся и… испорчен.

Не гладко всё, не гладко далеко.

Теория, увы, не жизни проза.

Рождает мысли: где же он альков?

Внезапная любовная заноза.



В погоне за мечтой с названьем Зета*

Я потерял сердечного валета*.



101

Я потерял сердечного валета*.

Нет, карточное счастье не моё.

Я сел за стол мне чуждого квартета

Без опыта невидимых боёв.

И проиграл любви и страсти душу,

А сердце той, что в белом, навсегда.

Судьба моя, смеясь, склонилась к кушу,

Сказав мне напоследок: «Не беда».

Но, как же не беда, когда растерян,

И в изумрудах чистых глаз тону?

Я был душой всегда агату верен,

Призвать к ответу эту бы весну…



Без прошлого я стал почти банкрот,

А разум потерял последний взвод.



102

А разум потерял последний взвод.

«О, горе мне!» — сказал когда-то кто-то.

О, как непрост судьбы круговорот,

Похоже для меня момент цейтнота.

На месте стой, шагай, беги, лети.

Не вырваться из замкнутого круга.

Как глина вязок страсти апатит*,

Сердечный тать не просто жал мне руку.

Немало стоят, знать, его хлебА,

Вся жизнь — давно гнетущая богема*.

Спроста ли чую внутренний набат?

Спроста ли провожала Мельпомена?



Я вопрошаю, руки к небу взняв

И сердца дрожь в груди своей уняв.



103

И сердца дрожь в груди своей уняв,

Бреду средь чуда дивного заката.

Бреду вперёд, себя во всём виня.

О, как весна русалками богата.

Мне не закат улыбку подарил —

Русалка с изумрудными глазами.

Я превратился в нечто с парой крыл,

И не родня мне дивные агами.

Мне кажется, что стал я многолик,

Утратив независимость былую.

В груди уже готов родиться крик.

О, кто я? что я?! Мысленно бунтую.



Но укрощён, увы, строптивый нрав!

Не отступил, но пал, не устояв.



104

Не отступил, но пал, не устояв.

Венера, вдруг возникшая средь мая,

Затмила красотою краски дня,

Затмила всё от края и до края.

Пред ней склонилась радуга небес,

И птицы, изумившись, замолчали.

Колени преклонил покорно лес,

Когда ветра нас радостно венчали.

И как назвать всё это? Небыль? Быль?

Я не могу найти определенья.

Качаются все мысли, как ковыль,

От жаркого той страсти дуновенья.



Себя я отдал миру сладострастий,

Попробовав любви запретной сласти.



105

Попробовав любви запретной сласти,

Не устоят ни стены, ни века.

Любовь — горенье душ среди ненастий,

Поэта пережившая строка.

Ведь я не исключение из правил,

Но только подтверждение тому.

В любовном и безудержном угаре

Живу я сладкой сказкой наяву.

Баталия любви. Близка победа.

Хотя, пожалуй, всё наоборот.

Я потерял сердечного валета,

А разум потерял последний взвод.



И сердца дрожь в груди своей уняв,

Не отступил, но пал, не устояв.

ВЕНОК №8

106

Не отступил, но пал, не устояв.

О, взор лукавых глаз под сенью мая.

Средь зелени любовных гуайяв*

Я ставил точку, вышла — запятая.

Для точек нужно силой обладать,

А в случае другом — всё бесполезно.

Но силу эту трудно где-то взять,

В красотах утопая бессловесно.

Я прошлое оставил позади,

Я думал будет лучше — стало хуже.

Рванувшись в бой, считал — непобедим.

Теперь считаю в тихо мае лужи.



Страсть оказалась жгучею креолкой,

Борьба была бесцельной и недолгой.



107

Борьба была бесцельной и недолгой.

Пред чувствами так сложно устоять.

Готов сравнить с разлившейся я Волгой

Могучую их, собранную рать.

Ей нипочём те горсточки сомнений,

Что борются так часто до конца.

Но с чем сравнить весь этот жар горений

Всех чувств внутри душевного дворца?

Сравнить, пожалуй, можно! Фермопилы*!

О, Геллеспонт*! О, Ксеркс*! О, Леонид*!

О, дни отваги, слабости и силы!

Истории сияющий авгит*.



В зелёный рай шагнул, любовь обняв,

И разума я голосу не вняв.



108

И разума я голосу не вняв,

Вдруг окунулся в мир метаморфозов,

Познав великолепье чекменя*

Любви! Звучанье мая маэстозо*!

Мелодию печали позабыл.

Зачем она в столь необычном мире?

В ней нет нужды средь майской ворожбы.

Ей не составить пару страстной лире.

Веди меня, веди моя судьба

Дорогою тебе одной известной.

Быть может не изменит грусть мне лба,

И не сольюсь с тоскливою я бездной.



Сказав былому: «Прочь, меня не трогай»,

Иду вперёд весеннею дорогой.



109

Иду вперёд весеннею дорогой,

Вокруг шумит зелёная листва.

Не нужно человеку в жизни много —

Крупицу счастья, капельку тепла.

О, этого для радости хватает.

Какая боль, когда совсем один,

И безнадежно тихо угасает

Души и сердца огненный рубин.

Печаль и тьма (две лучшие подруги)

Тоскою украшают чёрный пир

Под завыванье горькой слёзной вьюги

И музыку солёную клавир*.



Но я пока доволен чудным сном,

И манит изумрудным даль огнём.



110

И манит изумрудным даль огнём.

Пегас, пусть и обиженный, вернулся,

Ведомый майским юным кобзарём*,

В чьи песни с головой я окунулся.

А может быть, Пегас не уходил,

И всё, что происходит — наважденье?..

Завидую, его я паре крыл,

Но завистью не чёрной, без сомненья.

Эх, сердцу бы такие и душе!

Я б описал любовь, поднявшись в небо,

И описал бы счастье в шалаше,

В котором до сих пор пока что не был.



Тропа любви и страсти золотая!

Куда ведёт она, увы, не знаю.



111

Куда ведёт она, увы, не знаю…

О, тропы! О, дороги! Где ты, Рим*…

Мы любим, свечи счастья задувая,

Жалеть себя, вдыхая горький дым.

Любовь чиста, о страсти я не буду.

Не столь её обличье хорошо.

Я вижу почему-то в ней Иуду,

Который был «великим» торгашом.

Проблемы мы свои рождаем сами.

Несильным создан Богом человек.

Учение дано нам небесами!

Да застит взор пороков мутный свет.



Страсть, погрузив меня в весенний сон,

Колдует ночью надо мной и днём.



112

Колдует ночью надо мной и днём

Магистр Огня с седою бородою,

А пожилой сердечный Астроном

Качает почему-то головою.

Он знает всё. Ему ли всё не знать,

Живущему пространством звёздных далей.

Одним он обещает благодать,

Другим же — сухость грустную азалий.

В его глазах растерянности нет.

Он, глядя на меня, хранит молчанье.

Устал уже я ждать его ответ,

Ведь ждать и догонять — как наказанье.



Но шепчет: «Жить приятнее, не зная…» —

Листва, приятным шорохом лаская.



113

Листва, приятным шорохом лаская,

Минуты дарит сладостные мне.

Познал я, безусловно, чудо вайи*!

Удачи б увидать ещё ренет*.

«Увидишь, — слышу чей-то тихий голос —

Увидев, всё попробуешь на вкус.

И счастья твоего созреет колос,

А ум родит немало анакруз*».

Ну, если так, то значит всё отлично.

Я рад тому, что будет впереди.

Краса-весна! О, как ты романтична!

Как зелен твой широкий палатин*.



Я растворён в тебе, моя весна!

Не знаю ни покоя и ни сна.



114

Не знаю ни покоя и ни сна

Средь цвета и черешен, и сирени.

Ласкает взор свечная белизна

Каштанов — чуда майской галереи.

О, кучерявость клёнов и берёз!

Ты потрясаешь широтой размаха.

Далёк, туманен осени утёс

И не пошита зимняя рубаха.

Всему свой час судьбой определён:

Зиме, весне, и осени, и лету.

И каждому дана сума бремён,

И каждому дано по амулету.



О, бриз времён! Приятно дуновенье!

Я средь любви, и страсти, и цветенья.



115

Я средь любви, и страсти, и цветенья

Весь растворился, как в воде кристалл.

Метаморфозы — видоизмененья…

Пегаса заменил вдруг Буцефал.

Весна! Какое время превращений.

Пора всёоживания вокруг,

Пора мечтаний и пора сомнений,

Сердец и душ небесный акведук.

О, радость с лепестковой бахромою.

О, музыка из птичьих звонких нот.

Покрыто всё зелёною листвою

До синего подножия высот.



Любви и страсти чудо-скакуна

Лишь распаляет буйная весна.



116

Лишь распаляет буйная весна

Жемчужины любви и страсти бисер.

В стреле Амура сила гарпуна

И точность, что дана той биссектрисе.

Не спрятаться, не скрыться, не уйти

От шутки беззаботного Амура.

Нас поджидает часто на пути

Стрелок любви со стрелами азура*.

И это вечно, как и этот мир.

Пред нападеньем этим беззащитны.

Одна стрела и… крутит чудный вир,

А сны чисты, красивы, колоритны.



И поощряет майское бурленье

Души моей безумное горенье.



117

Души моей безумное горенье —

Моя сума бремён. А может, нет…

Но сердце мне пинает с возраженьем:

«То не сума, то — счастья амулет».

Вполне возможно. Кто же это знает?

Надеяться на счастье не впервой.

Как впрочем, не впервой теряться в мае

И быть обманутым и жизнью, и судьбой.

Но рано мне искать пока что смыслы

В звенящей кутерьме ночей и дней.

Наступит час — оформятся все мысли,

Всё станет по местам, до мелочей.



Не кончены пока души мытарства.

И нет, увы, от этого лекарства.



118

И нет, увы, от этого лекарства.

Какое же лекарство от любви!

Подарит, чую я, весны штукарство*

Морщинку у изогнутой брови.

А время никогда ничто не лечит.

Лишь прячет боль в известный ей тайник.

В любой момент случайной даже встречи

Он может растопиться, как ледник.

И снова боль взойдёт травой полынной,

И ностальгии вырастут цветы,

А даль из чистой станет серо-дымной

И порванной тоской на лоскуты.



Бредём мы сквозь и время, и пространство.

О, сила чар. О, сила их коварства!



119

О, сила чар. О, сила их коварства!

Потёмки человеческой души…

Не умерло! Живо ещё корсарство —

О, золото одним! Другим — гроши.

Но кто же счастье нам распределяет?

Кто горе отмеряет в жизни нам?

Известно, что несчастье закаляет,

Но целиком! А мне бы пополам.

Всё слишком сплетено, чтоб разобраться,

Найти решенье разом всех проблем.

О, горечь нищеты! О, сласть богатства!

О, неизменность внутренних дилемм.



И не один, в веках ушедших, нрав

Не отступил, но пал, не устояв.



120

Не отступил, но пал, не устояв.

Борьба была бесцельной и недолгой.

И разума я голосу не вняв,

Иду вперёд весеннею дорогой.

И манит изумрудным даль огнём.

Куда ведёт она, увы, не знаю.

Колдует ночью надо мной и днём

Листва, приятным шорохом лаская.

Не знаю ни покоя и ни сна

Я средь любви, и страсти, и цветенья.

Лишь распаляет буйная весна

Души моей безумное горенье.



И нет, увы, от этого лекарства.

О, сила чар. О, сила их коварства!

ВЕНОК №9

121

О, сила чар. О, сила их коварства!

Что перед вами мысли и мечты…

Они, как те напитки в дни шинкарства*

Для сирой и убогой бедноты.

Припрятаны и стоят по червонцу.

Поди-ка ты попробуй их купить.

Безумно далеки подобно солнцу.

Желанны, как рябиновая кисть.

О, чары! Порождение вы мрака.

Извилисты, как реки, глубоки.

Вы хуже цианида, аммиака!

А кто же мы? Пожалуй, бурлаки.



И не один известен вам глупец.

О, сколько погубили вы сердец.



122

О, сколько погубили вы сердец!

Вы, взоры, обещающие негу.

Но часто так не радостен конец.

Я вижу между звёзд свою омегу*.

Причудливо изогнута в ночи

Но далека пока что, слава Богу.

О, сколько же у чувств людских личин!

О, ту ли выбрал в жизни я дорогу?

«Не думай ни о чём,» — прошу cебя.

Я не желаю будущее ведать.

Прохлада родилась, меня знобя.

Готовит нечто мне, чтоб мог отведать.



Пожалуй расстаётся май с кобзарством,

Послав душе и счастье, и бунтарство.



123

Послав душе и счастье, и бунтарство,

Собою поманив в миры огней,

Уходит май в другое государство,

Уводит цвет и прелесть чистых дней.

Не для меня тот знойный праздник лета.

Не радует меня палящий зной.

Мне б свежести весеннего букета,

Покрытого любовною парчой…

Я чувствую, вокруг всё уплывает,

Не слушая ни просьб и ни мольбы.

Причина в той красивой, в белом фае?

Иль в чёрствости и глухости судьбы?



О, дни любви! Построив свой дворец,

Затем тоски вы дарите венец.



124

Затем тоски вы дарите венец,

Разбившиеся грёзы и мечтанья.

Ещё недавно крёз, теперь беглец.

А злато беглеца, увы, скитанья.

Скитанья по болотам и лесам

(Угодьям горьких слёз и сожалений)

Подносят лишь седины волосам

Без всяких там раздумий и сомнений.

Велик ли жар потухшего костра?!

Велик ли жар звезды далёкой в небе?!

Сегодня не вернуть уже «вчера»,

Как не увидеть солнца в тёмном склепе.



Обманы метят сердце ожеледью*.

И так года, века, тысячелетья.



125

И так года, века, тысячелетья

Раскладывая странный свой пасьянс,

Любовь и страсть опутывают сетью.

И неразрывен, вечен их альянс.

Союз могучий золота и черни*.

О, нежность розы с грубостью шипов!

О, звёзды неба с нимбами из терний!

О, чистый град* с подвалами грехов!

Подруги душ, вот ваше описанье.

Не редко меж собою вы враги.

Знакомство с вами часто наказанье

Страшнее зноя, хлада и пурги.



Ведь губит страсть невинную любовь,

Обманом ядовитя в венах кровь.



126

Обманом ядовитя в венах кровь,

Страсть делает всегда лишь то, что хочет.

О, издавна известно и не новь,

Что капля без натуги камень точит.

Попутчик холодам и даже друг —

Мрак горестных терзающих сомнений.

Но вечен зов страстей (обманов круг),

Как вечны и безумие, и гений.

О, жизнь и мы! О, вечности спираль!

Витки из чувств. Им нет конца и края.

Жаль не сонетов правит магистраль*

Над золотом сердец, их согревая.



Живёт обман, не глядя на столетья,

Хлеща безумной горечью, как плетью.



127

Хлеща безумной горечью, как плетью,

Смакует чувства радостно обман.

Довольна память этой тонкой местью,

Тоска готовит праздничный кафтан.

Я чувствую, как радость ускользает,

Меж пальцами струится, что песок.

Неужто неверна та, в белом фае?..

Хороший будет жизненный урок.

Чар пелена спадает постепенно,

И расцветает пред глазами ложь.

Всё то, что было некогда бесценно

В фальшивую вдруг обратилось брошь.



Лукавые улыбки, злая молвь!

Рождаете к любви вы нелюбовь.



128

Рождаете к любви вы нелюбовь,

О, чары! Вы коварны и жестоки.

Отпор готовь вам или не готовь —

Иссушите вы, высосав все соки.

Подарите палящий зной тревог,

Затем его замените на сырость

Туманных в бесконечности дорог

Тоски, взлажив душе букетом сирость*.

Ненужность никому и ничему,

Пустыня впереди и чащи сзади.

Подарено всем чувствам по клейму

И выдана сума осенней клади.



Больны разлук печальные укусы.

Не оттого ли так умны французы?



129

Не оттого ли так умны французы

В суждениях о жизни и любви,

Что всё давно прошли, создав те бусы

Из фраз янтарных средь морей молвы.

В их бусах смысла больше, чем в трактатах

Объёмом не в один огромный том.

Не просто фразы, а душе заплата

И сердцу помогающий боржом.

Жаль смысл их понимаешь слишком поздно,

Когда огнём уж опалён внутри,

Когда внутри всё просит счастья слёзно,

У приоткрытой осенью двери.



Французы! Часть вселенского витка.

Их «Се ля ви» живёт уже века.



130

Их «Се ля ви» живёт уже века.

О, Франция! Страна бурлящей крови.

Страна бистро, любви и баррикад,

Огня и романтических историй.

Дала ты миру много. Всё не счесть.

Не хватит ни венков, ни глав романов.

Всё смешано: любовь, позор и честь,

Свобода, бессердечие капканов.

Поэтому родилось столько фраз,

Терзающих в начале по незнанью.

Ведь знание — сверкающий алмаз!

Приблизиться б хоть чуть к его блистанью…



Алмаз далёк. Я предан грусти музам.

«Шерше ля фам» на плечи давит грузом,



131

«Шерше ля фам» на плечи давит грузом.

Я думаю, что мне не одному

Знакома эта ноша. Нет! Обуза!

О, как понять всю эту кутерьму?

Груз счастья очень лёгок, невесомен,

Пока не обратился в чёрный мрак,

Который растворяется лишь в роме,

И тешит душу призраками благ.

Но вот приходит лёгкое похмелье,

И снова понимаешь горечь дней.

Какое, право, может быть веселье,

Когда вкруг увядание аллей.



Перо живёт рождением венка,

Туманом покрывается строка.



132

Туманом покрывается строка.

Чем далее, тем гуще, тем плотнее.

В груди всё ждёт холодного клинка,

А памятью не в мае я — в апреле.

Далёк и недоступен мне агат,

Который изумрудом заменил я.

И грянул день: я этому не рад!

Разборчивая подпись у бессилья.

Проблемы треугольника давно

Известны. Их так рьяно обсуждают.

Всем интересно. Мне же — всё равно.

И обсужденья только угнетают.



Непросто изучить любви антик*.

Таинственны любовные пути.



133

Таинственны любовные пути.

Не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.

Нет ясности, увы. Инфинитив*.

О что, любовь, собою ты являешь?

Ты, видимо, красива лишь одна,

Когда нет рядом страсти и желаний.

Тогда ты словно юная княжна

Средь тихих и восторженных вздыханий.

Но стоит облачиться в плащ страстей,

И вот: княжна подобна амазонке

В тени цветущих призрачных ветвей.

Их цвет недолог. Ветви очень тонки.



Лишь цвет умрёт — начнут идти дожди,

И как итог: тупая боль в груди.



134

И как итог: тупая боль в груди.

О, как я мог лукавости поверить!

Зачем увлёкся редкостью редин*.

Как мог я им себя всего доверить?..

Нельзя ведь полагаться на мечту.

В мечты нам лучше верить, но не боле.

Относят их к разряду альтитуд*.

Сие понять не нужно силы воли.

Что сеял, то, пожалуй, соберёшь.

И этот нерушим закон веками.

Мечта лишь хороша, как та бриошь*,

Пока её не трогаешь руками.



И вот я пожинаю с грустью барство*.

О, сила чар. О, сила их коварства!



135

О, сила чар. О, сила их коварства!

О, сколько погубили вы сердец.

Послав душе и счастье, и бунтарство,

Затем тоски вы дарите венец.

И так года, века, тысячелетья.

Обманом ядовитя в венах кровь,

Хлеща безумной горечью, как плетью,

Рождаете к любви вы нелюбовь.

Не оттого ли так умны французы?

Их «Се ля ви» живёт уже века.

«Шерше ля фам» на плечи давит грузом,

Туманом покрывается строка.



Таинственны любовные пути.

И как итог: тупая боль в груди.

ВЕНОК №10

136

И как итог: тупая боль в груди…

Становится золою всё и прахом.

Нескоро появление лядин*

Среди лесов тоски. Я чую аха*.

Он вдалеке пока что от меня,

Но ждёт свой час спокойно, терпеливо.

Король ночи ссылает принца дня.

Предательство — что жгучая крапива.

О, перекрёстки жизненных путей,

Куда шагать? Направо иль налево?

Не в мир любви попал — в страну страстей.

И сам взрастил печали горькой древо.



Зачем тонул я в сладостном дурмане?

Ведь чувствовал — лукавая обманет.



137

Ведь чувствовал — лукавая обманет.

Но не считался с этим никогда.

И оказался в жизненном капкане,

Вокруг цветы сменила лебеда.

Не лето за весною вижу — осень.

За осенью зима стоит стеной.

Листок любви упал, сорвавшись, оземь,

А в журавлином крике — летний зной.

Какая боль! Какая, право, жалость!

Я знаю, бить на взлёте так легко.

Не распустилось, значит, не осталось

В душе весенней прелести цветов.



Черту под этим сложно подвести.

Все мысли превратились в ассорти.



138

Все мысли превратились в ассорти.

Такого не хотел, не мог предвидеть.

Холодный блеск душевных гильотин,

Не видя, начинаю ненавидеть.

Что чувствую я даже и врагу

Ни в мыслях, ни словами не желаю.

Отдался бы я злому батогу*

Взамен того, что получил средь мая.

Как просто доставлять другому боль

Предательством и ложью неприкрытой.

Оставил в прошлом верную Ассоль*

С невинным сердцем и душой открытой.



И мыслями печальными я занят,

И изумруды глаз уже не манят.



139

И изумруды глаз уже не манят.

Их блеск, как оказалось, был фальшив.

Он несравним с той ценностью юаня*,

И несравним с великолепьем нив.

Нельзя застраховаться от ошибок.

Преследуют они нас день за днём.

Итог один — отсутствие улыбок —

Со стародавних выведен времён.

Теперь я понимаю очень чётко:

Не ошибётся тот, кто не живёт.

Бывает жизнь порой горька, как водка,

И иногда любовный горек мёд.



И в белом фае та — моя беда:

С другим, увы, с другим была всегда.



140

С другим, увы, с другим была всегда.

Так вот к чему лукавая улыбка…

Вонзилась в сердце боль осколком льда.

Теперь понятно, кто рыбак, кто рыбка.

Споткнулся у осенних я дверей —

Ведь лето не пришло. Его не будет.

И воздух тяжелей и тяжелей.

Исчезли мысли о весеннем чуде.

Сейчас не вспомню, кто же говорил,

Что буду я наказан, и жестоко,

Познав и ноябри, и декабри,

Которые придут ко мне до срока.



Как я не понял с самого начала:

Его любила, а меня желала.



141

Его любила, а меня желала.

О, женщины! Загадки мира звёзд.

Любовь лежит осколками бокала.

Исчезли крылья. Я не стерх, не клёст.

Ушло уже весеннее цветенье,

И холодит родившийся борей.

Исчез Пегас, исчезло вдохновенье.

У памяти богат набор бичей.

Оставили пенаты* тихо сердце

И прш* тоска вбивает в душу мне.

Вовсю знакомлюсь с жжением я перца

Обманов, обращая взор к луне.



Тепло сменили сырость, холода.

О, жизненная мутная вода.



142

О, жизненная мутная вода.

Подобна ты спокойным водам Нила.

Ты сердцу неподвластна никогда,

И гладь твоя, как кожа армадилла*.

Твоим теченьем сложно управлять.

Как может управлять судьёю пленник?

И время повернуть, и воды вспять

Пообещать способен лишь мошенник.

Под ливнем лжи спасти костёр любви?

Какая, право, сложная задача.

Познал я, что такое миражи,

Изведал, что такое неудача.



У круга нет конца и нет начала.

Я не нашёл, а ты не потеряла.



143

Я не нашёл, а ты не потеряла.

И май уже подобен ноябрю.

Ты наперёд всё будущее знала,

Ведя со мной лукавую игру.

Я средь весны мечтал о жарком лете,

И думал о двоих, ты — о себе.

Забыл я всё и всех на этом свете,

И жалуюсь теперь своей судьбе.

Она в ответ глядит мне усмехаясь:

«О, погоди. Зима не за горой.

Немало проведёшь ночей ты маясь

От горьких дум под бледною луной».



«И ждёт тоски глубокая ятовь*» —

Мой разум вдруг воспрял и жалит вновь.



144

Мой разум вдруг воспрял и жалит вновь:

«Зачем поверил блеску изумруда?

Агат не будоражил больше кровь?

Что? Надоела тихая запруда?

Предательству, как и любви века,

Тысячелетья или просто вечность.

И не одна написана строка

О каре, что настигла бессердечность.

Чему ты удивляешься теперь?

Боль не бывает ласковой и милой.

Ты подарил агату боль потерь,

Испробуй сам судьбы такой постылой.



И вьюги средь зимы не раз насвищут:

«Забыл, что от добра добра не ищут».



145

Забыл, что от добра добра не ищут.

Нет смысла говорить о пелене,

Что застила мне взор, давая пищу

Для неких грёз, мечтаний при луне.

То — просто отговорки и не боле.

Шёл к счастью через слёзы той, другой.

Испробую теперь несчастной доли,

Ведь предан сам я фая белизной.

И вот багрянец осени средь мая,

Унылость дней средь шёпота весны.

За счёт других хотел добиться рая,

Добился осознания вины.



А разум добавляет: «Хмуришь бровь?

Тебя любили. Предал ты любовь».



146

Тебя любили. Предал ты любовь.

От горечи она совсем увяла.

Зима грядёт, пожалуй, приготовь

Душе своей и сердцу одеяло.

Укутай их надёжней, и тогда

Не будет так страшна слепая вьюга.

Забыв «вчера», шагнул ты в холода,

Приблизившись мгновенно к Кали Юга*.

Повторно потерял себя весной,

Но в этот раз уже не от дурмана.

Тоска и боль съедают твой покой —

Не сладок мир предательства, обмана.



Любви своей и верности жилище

На страсть сменил. Молись теперь кострищу.



147

На страсть сменил. Молись теперь кострищу.

О, как ты мог всё прошлое забыть!

Придётся поклониться кнутовищу

И по полям печали побродить.

За всё мы в этой жизни чем-то платим.

А ты заплатишь, видимо, вдвойне.

Сменил ты счастья холм на горечь впадин.

Был наверху — побудь теперь на дне.

Не ты ль сказал: «Готов к любым несчастьям

За взор зелёных глаз и нежный вздох».

Раз поклонился ты своим пристрастьям,

Так пожинай тоски чертополох.



И где оно теперь, твоё бунтарство?

Ты получил подарок от коварства.



148

Ты получил подарок от коварства,

Как можно верить флюгеру ветров?

О, бессердечность, глупость и штукарство*!

Нет, это описать не хватит слов.

Ты помнишь астронома? Неужели

Укора не заметил ты в глазах?

Что говоришь? Любовные качели

Затмили даже солнце в небесах.

Любовь здесь ни при чём. Я знаю точно.

Ещё раз повторяю: «Чистый пуф».

Поддался страсти глупо и нарочно.

И страсть твоя отметила триумф.



Ты не нашёл прекрасней государства

Взамен земель безоблачного царства.



149

Взамен земель безоблачного царства

Имеешь ты пустырь и сорняки.

В страну осенних туч, в страну дикарства

Лежит твой путь сквозь горькие деньки.

Чего ты ждёшь? Пора идти в дорогу.

Весна не возвратится никогда.

Настало время обратиться к Богу?

О нём ты вспоминал лишь иногда.

Глаза прикрыл. Неужто, правда, стыдно?

Ты раньше не стыдился ничего.

Твой эгоизм пожил довольно сытно.

Ты хорошо подкармливал его.



Теперь остался ты совсем один.

И как итог: тупая боль в груди…



150

И как итог: тупая боль в груди…

Ведь чувствовал, лукавая обманет.

Все мысли превратились в ассорти.

И изумруды глаз уже не манят.

С другим, увы, с другим была всегда.

Его любила, а меня желала.

О, жизненная мутная вода.

Я не нашёл, а ты не потеряла.

Мой разум вдруг воспрял и жалит вновь:

«Забыл, что от добра добра не ищут.

Тебя любили. Предал ты любовь.

На страсть сменил. Молись теперь кострищу.



Ты получил подарок от коварства,

Взамен земель безоблачного царства».

ВЕНОК №11

151

Взамен земель безоблачного царства

Я вижу край туманов и дождей.

О, серости земля, земля дикарства,

Бесчинствует здесь яростный борей.

Куда исчезли дивные долины

С цветами, мелодичным пеньем птиц?

Познали ноги вязкость мокрой глины

Печали. Я склоняюсь тихо ниц.

О, ностальгия! Власть твоя огромна.

В стране твоей я преданный вассал.

Склоняюсь пред тобою я безмолвно,

Прими моей души империал*.



И строки у венков уже горьки.

Раскинулся простор немой тоски.



152

Раскинулся простор немой тоски

От края предо мною и до края.

Ступил я на непрочные мостки

Обманов и предательства средь мая.

Я плен один сменил на плен другой,

Мечтая о свободе и полёте.

В глазах моих застыл вопрос немой —

Увижу ли покой в конечном счёте?

Увижу ль снова тёплую весну,

Спокойную, без всяких наваждений,

Чтоб явь была опять подобна сну

Без лжи, обманов, подлости, сомнений?



О, как же глубоки следы коварства.

И впереди — души моей мытарства.



153

И впереди — души моей мытарства.

Не в силах я бороться с этим злом.

Угасло, улетучилось бунтарство.

Да, прав был седовласый Астроном.

Не зря смотрел он, головой качая,

На радость беззаботную мою.

Он знал, что ждёт меня судьба иная,

Что песнь печали небу пропою.

И путь мой будет холоден и мрачен,

Шипами роз устелен каждый шаг.

Увы, сказав «прощай» своей удаче,

Утрачу я ключи от мира благ.



И вот весенние погасли маяки.

Печалью прорастают сорняки.



154

Печалью прорастают сорняки.

Цветам не распуститься в этом поле.

Разорвана вся жизнь на косяки*,

Не мудрствуя судьба готовит двои*.

Сыграл я в зернь* с судьбой и проиграл,

Поверил в добродетель Мельпомены.

Весенний, очень яркий, кончен бал.

Я — гладиатор горестной арены.

И вкруг враги средь мрака и дождя,

Трезубцы душу рвут и сердце ранят

(Они острее ржавого гвоздя).

Тиран других! Теперь меня тиранят.



Я чувствую, что песня счастья спета.

Весна ушла, но началось не лето.



155

Весна ушла, но началось не лето.

Вдруг осени родилась желтизна.

И след в душе от чудного корвета

Любви накрыла хладная волна.

Чем далее, тем всё вокруг туманней

И сырость пробирает до костей.

О, сколько же у жизни нашей граней!

О, сколько несчастливых в ней вестей!

А осень пролетает быстрой птицей,

Я чувствую дыхание зимы…

И прошлого чуть скрипнув половицей,

Я у порога холода и тьмы.



На много нескончаемых недель

Завьюжила зима. В душе метель.



156

Завьюжила зима. В душе метель.

И тщетно согреваюсь я аракой*.

Я изучил понятие «скудель”* —

Не радует меня оно, однако.

Мне боле ненавистен тёплый май.

Он обратился злобными ветрами.

Вокруг не пенье птиц — вороний грай*

И всё покрыто грязными снегами.

И остывает кровь внутри меня,

И каждый миг наполнен только болью.

На всё взираю, горестно кляня

Себя за поклонение безволью.



Не чувствую тепла, не вижу света.

Потеряно, забыто счастье где-то.



157

Потеряно, забыто счастье где-то.

Угас сердечной радости огонь.

Разбитый остов чудного корвета

«Любовь» найдёт когда-нибудь дюгонь*.

И ветер не наполнит парус алый.

Тот парус сорван шквалом, унесён.

Мгновенье часто рушит идеалы.

О, се ля ви — всё собрано в одном.

Гнетёт тоска. Смириться с этим сложно.

Мы созданы для счастья и любви —

Их мир огромен! Прочность так ничтожна,

Как прочность опалённой тетевы.



В груди затихла звучная свирель.

Слезой размыта мая акварель.



158

Слезой размыта мая акварель.

Испорчена ещё одна картина.

Всё подбирает под себя печали цвель*

И мало откупного ей алтына*.

Что значат деньги? Всё и… ничего.

Для чувств они, как небу грязь и лужи.

Свирель весны сменил зимы фагот*

И ностальгией звук его простужен.

Чем дальше, тем темней и холодней.

Дрожащие рождаются катрены.

Вой вьюги заменяет звук дождей,

И инеем тоски покрыты стены.



Я вижу мир не зноя, не барханов.

Один. Пустыня мрака и туманов.



159

Один. Пустыня мрака и туманов.

Всё это происходит наяву?

Душе стал близок звон пустых стаканов.

О, жуткий сон, в котором я живу.

Не может это явью быть, не может.

Я требую ответа. В чём мой грех?

За что меня тоска так яро гложет,

Куда исчез весенний звонкий смех?

Молчанием пустыня отвечает,

В туманах вязнет голос с хрипотцой.

О радости душа моя мечтает,

Лазурной или ярко-золотой.



Но тешится тоска, меня разя,

Увы, пробиться радости нельзя.



160

Увы, пробиться радости нельзя

Сквозь пелену туманной ностальгии.

Я в мрачном одиночестве озяб,

Покинули меня мечты благие*.

Мне кажется, что это просто сон

И он уйдёт, и станет вдруг светлее,

Но день и ночь мне шепчут в унисон:

«Патрицием* ты был, побудь плебеем*».

Синицу счастья глупо упустил

В погоне за мечтою журавлиной,

Растратив понапрасну юный пыл…

Осталось познакомиться с кручиной*.



Настало время холода, буранов.

Навек исчез весенний мир фонтанов.



161

Навек исчез весенний мир фонтанов,

Ушла краса зелёных дивных дней.

Не чувствую я более вулканов

Любви и страсти. Боль в душе моей.

И серость неба Млечный путь укрыла,

Я не гуляю больше в небесах.

О, жизнь моя! Ты блекла и бескрыла.

И тень печали видима в глазах.

Надежда угасает постепенно,

А веры нет давно в моей груди.

О, жизненное море! Как ты пенно.

Неужто лишь ненастье впереди?



И слёзы набегают на глаза,

Болотистая вдаль ведёт стезя.



162

Болотистая вдаль ведёт стезя

И позади зеленые долины.

Ответь мне Клио: «Почему Аза

Разрушила, уйдя, любви вершины»?

Я о весне не думаю уже.

Согласен и на зной (без тени) летний.

Всегда я буду впредь настороже,

Оставь мне шанс, Аза. Один! Последний.

Всё кончено. Болотами бреду.

Ищу страну атласного рассвета.

Я мраком потрясён, почти в бреду

Пытаюсь отыскать дороги лета.



О, где ты светлой радости авгит

Средь множества бесчисленных орбит?



163

— Средь множества бесчисленных орбит

Ты не найдёшь утраченного счастья,

Ты променял его на краткий миг

Бездумной и безумно-жаркой страсти, —

Мой разум это тихо молвил мне,

Подумал, а затем ещё добавил:

«Эх, оживёт «вчера», увы, во сне.

Не выучил ты этой жизни правил.

Вот пожинай теперь тоски плоды

И предавайся ностальгии элю*.

Ты маю подарил души сады,

Но предал всё, что дорого апрелю.



Взамен земель, в которых ты забыт:

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт».



164

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.

Знакомься — Холод. Вот он пред тобою.

Его непотопляем жуткий бриг

И чёрен парус, и наполнен мглою.

Не стоило глядеть на тех волхвов —

Их оживляет взор, горящий страстью.

Ты оказался пленником без слов,

Ступив навстречу горю и несчастью.

Ты думал, что летаешь в небесах,

На самом деле вниз безумно падал.

Мечтая лишь о радости азах,

Совсем забыл о том, что есть «досада».



Ты приобрёл печали государство

Взамен земель безоблачного царства.



165

Взамен земель безоблачного царства

Раскинулся простор немой тоски

И впереди — души моей мытарства,

Печалью прорастают сорняки.

Весна ушла, но началось не лето —

Завьюжила зима. В душе метель.

Потеряно, забыто счастье где-то.

Слезой размыта мая акварель.

Один. Пустыня мрака и туманов.

Увы, пробиться радости нельзя.

Навек исчез весенний мир фонтанов.

Болотистая вдаль ведёт стезя.



Средь множества бесчисленных орбит,

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.

ВЕНОК №12

166

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.

Вокруг всё окружает нелюбовью.

О, чувства! Нашей жизни конфетти.

Вы часто удивляете нас новью.

Казалось, ко всему привык давно.

И всё старо, как мир под небесами,

Но крутится судьбы веретено,

Знакомя нас со сказками, волхвами.

Но жаль, порою рвётся чуда нить

И сказки превращаются в кошмары,

И начинают грусть с тоскою бить

С победной бурной радостью в литавры.



Ушли мгновенья дней весёлых, лёгких.

Не вижу я огней, пусть и далёких.



167

Не вижу я огней, пусть и далёких.

Ушли стремления, грёзы, и мечты.

Я позабыл о радугах высоких

И позабыл просторы высоты.

Я оказался прав, что я раздвоен,

И оказался прав, что не богат.

Я с изумрудом стал беднее вдвое —

Не смог забыть тот сказочный агат.

Мой май души исчез за облаками,

И сожжены мосты назад давно.

Рванувшись в небо глупо за ветрами,

Я зелень познакомил с желтизной.



Бреду дорогой жизни, загрустив.

О, как же неизведанны пути.



168

О, как же неизведанны пути,

Которыми идём к своей удаче.

На «всё» и «вся» готовы мы почти,

А «ко всему»? Тем более, тем паче.

Забыв себя, летим вперёд на страх,

Смеясь в глаза бездумности и риску.

Но потерпев, увы, печальный крах,

Мы попадаем в лапы к василиску*.

Да, страшен василиск людской молвы —

Острей клинка, больней удара плетью.

Не скрыться от него среди листвы,

Удачливы его кошмара сети.



Как горек мир и злобных, и жестоких,

И брошенных, и в чём-то одиноких.



169

И брошенных, и в чём-то одиноких

Словами успокоить не дано.

Жизнь часто преподносит нам уроки,

Не радует ни капельки цейтнот.

Не радуют сереющие дали.

И груз ошибок тяжестью гнетёт.

И думами: «Стремились и искали»,

Душевных не заполнить нам пустот.

Ломается всё просто, без натуги.

Вот строится — гораздо тяжелей.

Но чувств своих мы преданные слуги,

Как и хранители душевных фонарей.



Не думая, рвём счастье мы порой,

Бросаясь в омут страсти с головой.



170

Бросаясь в омут страсти с головой,

Мы жизнью начинаем жить иною.

Но что она? То шум дождей, то зной,

То мрак, то свет за призрачной чертою.

Сквозь призму страсти всё искажено

И предстаёт в других цветах и красках.

О, что ты, страсть? Добро иль всё же зло?

Запутался уже в твоих я масках.

Запутался давно во всём и вся.

О, эта жизнь с её круговоротом.

Порывов наших странная стезя,

Поросшая безумия осотом.



И как одно из наших сумашедствий —

Не думаем о глубине последствий.



171

Не думаем о глубине последствий

По глупости, от лени, от ума.

А в результате, как одно из следствий,

Уж если не тюрьма душе — сума.

Приобретя столь скудное наследство,

Нам остаётся далями брести

В надежде отыскать, быть может, средство,

Которое вернёт любви мотив.

Одним везёт, другим, увы, не очень.

У каждого свой путь, своя Стика*.

Жизнь каждому свою подарит сочень*.

О каждом в книге жизни есть строка.



Не думаем об этом мы порой,

И чувствами играя, и судьбой.



172

И чувствами играя, и судьбой

Мы разрушаем, думая — возводим

Дворец любви под солнцем и луной.

На самом деле — просто сумасбродим.

Не думаем о том, что майский цвет

Сколь очень буйный, столь же и короткий.

Он быстро исчезает, как рассвет,

Чуть тронув душу с сердцем чистой ноткой.

И эту нотку нужно принимать,

И с нежностью дарить, с любовью, близким,

А не бездумно тратить, раздавать…

И попадаться в лапы василискам.



Как часто вместо ласковых приветствий

Мы дарим нашим близким море бедствий.



173

Мы дарим нашим близким море бедствий.

О, это так избито и старо.

О, мрак эгоистических нашествий,

Терзающий душевное добро.

Избавиться от этого непросто,

Не вырвать и не сжечь свои грехи,

Не утопить их, сбросив в омут с моста.

Они проворней маленькой блохи.

Они грызут и точат, как термиты,

Внутри всё, обращая в пыль и прах.

Веками говорят о том пииты

В венках, поэмах, баснях и стихах.



Судьбой поставлен каждому капкан

За слёзы, за обиды, за обман.



174

За слёзы, за обиды, за обман,

За стыд и горечь разочарований

Судьба, сжигая в сердце фимиам*,

Готовит чашу яда и страданий.

На «плюс» всегда есть «минус», даже «ноль».

И правило сие, увы, нетленно.

За радостью приходит часто боль —

Закон неразрушаемой Вселенной.

И это неподвластно никому

Из нас, утопших в сладостном раздолье.

Я чувствую наброшенный хомут

Тоски. И ностальгии вижу колья.



Я разгадал судьбы своей шараду —

Растит расплата горькую усладу.



175

Растит расплата горькую усладу.

Я чувствую, как всё внутри кипит.

Влечёт ко дну любви моей шаланду

И изумрудных глаз жесток эдикт*.

Я вижу вьюги, мрак и королеву,

А рядом с ней (о, быть не может) Кай*.

О, что за образ? Прислонившись к древу,

Пытаюсь вспомнить кто я, где же май.

Но тщетны все усилья, бесполезны.

Чем дальше, тем быстрее стынет грудь.

Я познаю душой глубины бездны

Обманов и вникаю в горя суть.



Попало сердце в холода капкан,

Душе подносит кнут узор из ран.



176

Душе подносит кнут узор из ран,

Узор незаживающий и жгучий.

О, Вега, Арион, Альдебаран!

Закрыли вас навечно злые тучи.

И звёздных троп растаяли следы,

И налетел ковчег любви на рифы,

И зацвели тоской души пруды,

Минуты счастья, попросту, как мифы.

Киваю, уходящему навек,

С мучительной, щемящей в сердце болью.

И вздет над головой судьбою стек,

Готов к знакомству я с другою ролью.



Я кланяюсь прощальному закату,

Предательству — предательство в награду.



177

Предательству — предательство в награду.

Так было, есть и точно будет впредь.

Я знаю эту вечную триаду*

И чую, как прочна триады твердь.

Нырнул я с головой в бездонный омут

И потерял из виду берега.

А всё вокруг не так и по-иному —

Не стерх уже давно я, а слука*.

Весна-весна. О, время превращений.

О, время обретений и потерь.

Мечтаний ярких час, и миг сомнений,

И синь любви, и лжи елейной серь.



Перо в ночи под всплеск воспоминаний

Рисует нам картину из страданий.



178

Рисует нам картину из страданий

Строкою за строкой в ночи перо.

И в строках грациозность страстной лани

И золото, и чернь, и серебро.

И путают всё строки меж собою.

О, что им до бумаги и до дум —

Уютно жить под бледною луною.

Их жизнь — листок, а смерть — объятья урн.

Всё просто и понятно, безусловно.

У строк не существует чёрных дней.

Хотя, пожалуй, это всё условно,

Ведь им знаком жар спичечных огней.



Рождается из строк чередований

История любовных возгораний.



179

История любовных возгораний

Рассказана поэтом не одним.

Любовь — мир грёз, и неги, и терзаний,

И зной пустынь, и жуткий холод зим.

А страсть — сплетенье чувств, скрещенье плоти,

Паденья вниз и взлёты до небес,

И свет в ночи свечей, глаза напротив,

И с Богом разум, а с душою бес.

Чтоб всё понять — всё нужно перевесить,

Иль попросту взглянуть со стороны,

Но не с перин, и не из мягких кресел,

Не изнутри — снаружи западни.



О, вечен незатейливый гамбит*.

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.



180

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.

Не вижу я огней, пусть и далёких.

О, как же неизведанны пути

И брошенных, и в чём-то одиноких.

Бросаясь в омут страсти с головой,

Не думаем о глубине последствий.

И чувствами играя, и судьбой

Мы дарим нашим близким море бедствий.

За слёзы, за обиды, за обман

Растит расплата горькую усладу.

Душе подносит кнут узор из ран:

Предательству — предательство в награду.



Рисует нам картину из страданий

История любовных возгораний.

ВЕНОК №13

181

История любовных возгораний…

А нужно ль вообще тебя нам знать?

Не проще ль жить без нежных трепетаний,

Быть Каю, всем известному, под стать?

И хладен разум, грудь с душою тоже,

И не тревожит вовсе ничего,

Не тает снег в ладонях и на коже,

И радует лишь поступь непогод.

Зачем весна, зачем всему цветенье?

Рыдала б вьюга снежная вокруг!

Но что я говорю? Душа в смятенье.

Здоровье Кая — это ль не недуг?!



Любовь — она как яркая звезда,

Проста и необычна, как всегда.



182

Проста и необычна, как всегда,

История о взлёте и паденье.

Не нужен нам доступный тот агат,

Нам изумруд бы, пусть и на мгновенье.

О, что нам явь! Нам часто слаще сон.

О, что земля, когда близко так небо.

Один лишь шаг и… ветром унесён,

Как глупо, необдуманно, нелепо.

Ведь ветру всё равно, ведь он ничей,

Свободный сын зари и брат просторов.

Не родственных, увы, мы с ним кровей,

Взлетая, понимаешь это скоро.



И сказано во многих из преданий:

«Мы так подвластны голосу желаний»…



183

Мы так подвластны голосу желаний,

Мы сотканы из чувств мерцаньем лет.

О, наших душ и судеб филиграни*!

Из встреч и расставаний сей букет.

Одним он дарит радость, вдохновенье,

Другим — лишь ностальгию и печаль.

Страницы жизни — взлёты и паденья,

Ухабы бед да счастья магистраль.

Листая, познаём одно — другое,

Но каждая глава гласит о том,

Что счастливы в любви всегда лишь двое —

Адам и Ева — словно эталон.



Но манит омут чистого пруда.

О, в этом наша страшная беда.



184

О, в этом наша страшная беда:

Наш эгоизм, бездумность и беспечность.

Ни капли мы не ценим гладь пруда.

И это длится годы, длится вечность.

Конечно, так гораздо проще жить,

Мечтая о своём, забыв о многом.

Дорога эта — не канат, а нить,

Роман судьбы с печальным эпилогом.

Не может по-другому быть никак.

На камне не растут, цветя, тюльпаны.

От счастья до несчастья только шаг.

Всё рядом — лепестки, шипы и раны.



Увы, но сколько лет простой задаче:

Имея — не храним, теряя — плачем.



185

Имея — не храним, теряя — плачем,

И это длится сотни долгих лет.

И не даёт жизнь ссуд, судьба же — сдачи,

И вечна суета мирских сует.

Закон Вселенной строг и неизменен:

Коль выбрал ты агат, его храни;

Меняя роль на яркой майской сцене,

Меняешь декорации равнин.

И потому весну меняет осень,

А лето не приходит знойным днём,

И листья, обрываясь, бьются оземь,

И холод вслед знакомит с декабрём.



Ещё один сонет расцвёл строкой,

Рубцуя сердце болью и тоской.



186

Рубцуя сердце болью и тоской,

Клянём мы груз ошибок непомерный,

В надежде отыскать живой настой

И им очистить грудь от горькой скверны*.

Руслану* безусловно повезло,

Не могут сказки быть с плохим итогом,

Но в жизни всё иначе, как назло,

И часто с невесёлым эпилогом.

Поэтому мы любим сказок сон,

В нём хорошо, безоблачно и ясно,

Там всё звучит с любовью в унисон.

Реальность же со сказкой не согласна.



Мы часто в этой жизни счастье, плача,

Осознанно вручаем неудачам.



187

Осознанно вручаем неудачам

Расписанный узором счастья плед.

И он подобно ветвям карагача*

Сгорает в миг в огне извечных бед.

И ни углей, ни искр, ни даже тленья.

Остывшая ненужная зола.

Стоял дворец и вдруг — кривая келья,

А чаще ни двора и ни кола.

И рыбки золотые только в сказках,

Иначе извели бы их давно.

Мы любим видеть всё в удобных красках

И путать бриг с рассохшимся челном.



Собственноручно делаем карчой*

Души своей и разума покой.



188

Души своей и разума покой

Мы рушим в одночасье, рушим властно.

Так поступил, сказав, один ковбой:

«О, Боливару несть двоих опасно”*.

Неверный шаг, иль слово, или жест,

Поступок необдуманный, иль глупый

И вот на всём поставлен жирный крест,

И перезрели счастья канталупы*.

И зная это, всё-таки мы пьём

Вино, в котором яд играет пеной,

И созерцаем, как в душе быльём

Исходит то, что было драгоценно.



Мы заставляем жизнь звучать стаккато*,

Затем, всё называем «сущим адом».



189

Затем, всё называем «сущим адом»,

Затем, когда утратили уже

Всё то, что не считали ценным кладом

На жизни этой вечном чертеже.

Что толку сокрушаться по утрате,

Разбитое не станет новым вновь.

Но мысль моя уже сродни цикаде*,

И ум, как эпигон*, и стынет кровь!

Пускай и так. Бродить и думать хладно.

Согреться бы, увидеть сладкий сон,

Душа моя стремится в небо жадно.

О, где ты, майский тёплый Аквилон?!



Как часто, по ушедшему скорбя,

Мы ищем оправданий для себя.



190

Мы ищем оправданий для себя,

Чтоб стало легче и душе, и сердцу.

Ведь груз вины живёт, внутри скребя

До острой боли, жжёт подобно перцу.

О, как же тот агат теперь далёк,

Не отыскать и не вернуть былое.

О, месяц в небе, ты не одинок.

Теперь с тобою я, теперь нас двое.

Тебе строку печали подарю,

Лишь освети листок моей бумаги.

Увы, давным-давно не жду зарю,

И реют надо мной ночные флаги.



Пусть древа плод и может стать цукатом*,

Но изумруд не может стать агатом.



191

Но изумруд не может стать агатом,

Алхимиков напрасны здесь труды.

К каким не обращался я трактатам,

Везде одно — плоды и лжеплоды.

Искал ещё, искал везде, дотошно,

В старинных книгах ночи напролёт,

Но златом медь не станет, невозможно,

Лишь из воды получишь снег и лёд.

Мы чудеса придумываем сами,

Их сами мы игрою чувств творим.

Так возникают сны под небесами

И сладким часто кажется хинин.



Но сны уходят, яви не щадят —

Жаль, с грустью понимаешь погодя.



192

Жаль, с грустью понимаешь погодя,

Что сон ушёл, что он всего лишь сказка.

И ты не принц ночи, а пленник дня,

Глядящий вкруг себя с немой опаской.

Готов на воду дуть, приняв ожог

В подарок от весеннего цветенья,

Чтоб сделать шаг глядишь, а есль порог,

Не хочется познать позор паденья.

И ищешь угол тише да темней,

Чтоб в нём от всех и вся уединиться

И помечтать о зелени аллей,

В которые нельзя уж возвратиться.



Имеет бесконечно много граней

Весна улыбок, зелени, свиданий.



193

Весна улыбок, зелени, свиданий

Пора многообразия цветов,

Пора расцвета сказочных мечтаний

И миг, кружащих голову, духов.

Любви всегда все возрасты покорны.

Ей всё равно, откуда ты и кто.

Гонцы весенних чувств века проворны

И дарят сердцу жаркое манто.

Но жизнь, увы, и встречи, и разлуки,

И сладкое, и горькое вино,

Объятий радость и прощаний муки.

В один узор всё это сплетено.



Душа под свет свечи воспоминаний

Сплела венок из встреч и расставаний.



194

Сплела венок из встреч и расставаний

Ещё одна усталая рука.

Душа поэта, что алмаз без граней

(Судьба его шлифует и… строка).

И мысли тихо дарятся бумаге

Средь бела дня и средь ночных огней.

Приспущены поэтом счастья флаги

И этим он отличен от людей.

Он чувствует всё остро, вплоть до боли.

Душою беззащитен и раним.

И часто, подобрав остатки воли,

Всем дарит блеск утраченных долин.



И в тех долинах (часто без названий)

История любовных возгораний.



195

История любовных возгораний

Проста и необычна, как всегда.

Мы так подвластны голосу желаний…

О, в этом наша страшная беда.

Имея — не храним, теряя — плачем,

Рубцуя сердце болью и тоской.

Осознанно вручаем неудачам

Души своей и разума покой.

Затем, всё называем «сущим адом»,

Мы ищем оправданий для себя…

Но изумруд не может стать агатом —

Жаль, с грустью понимаешь погодя.



Весна улыбок, зелени, свиданий

Сплела венок из встреч и расставаний.

ВЕНОК №14

196

Сплела венок из встреч и расставаний

Весна и на бумаге, и в груди.

Под шум листвы, грозы и щебетаний

Весёлых птиц. Всё это позади.

Остались позади следы на лунах,

Топазы, излучающие свет,

Любовь на бригантинах, страсть на шхунах

И тайны неизведанных планет.

Исчезли изумруды и агаты,

Исчез и седовласый Астроном.

Весенние разгаданы шарады

И всходит память желтеньким цветком.



Сплела венок не встреч, скорей разлук,

И боль души, и радость сладких мук.



197

И боль души, и радость сладких мук

Не я один познал на этом свете.

Не зря Амуру выдан крепкий лук,

Не одного стрелою он пометил.

И древний ямб ложится вновь строкой,

И каждая строка о том, что в прошлом

Осталось за печали пеленой…

Душу умом понять, пожалуй, сложно.

Я вспоминаю татя, дочерей,

Горала говорящего, долины,

И россыпь звёзд, и зелень тополей,

И счастья зыбь, и горестей трясины.



Как странен миг внезапных увяданий

Средь пенья птиц, весны, благоуханий.



198

Средь пенья птиц, весны, благоуханий

Я видел то, что многим не дано:

Волхвов и грациозных диких ланей…

И музы наливали мне вино.

Вкушал я сей дурманящий напиток

И видел вязь комет, планет и звёзд,

Украшен ею был весенний свиток

Средь грустью вкруг рассыпанных берёст.

И бриз весны ласкал мне нежно душу,

И кровь мне горячила страсть волной,

А дория любви покрыла сушу

И пахло всё цветами и травой.



И север, превратив в горячий юг,

Коварство чар замкнуло страсти круг.



199

Коварство чар замкнуло страсти круг.

И неизменна эта аксиома.

О, прелесть алых губ! О, нежность рук!

О, тела сладострастная истома.

Воспоминаний сладостный дурман

Сродни, пожалуй, даже алкоголю.

Кто предавался этим полуснам,

Тот знает, что такое быть в неволе.

В неволе дней ушедших навсегда,

Багрянцем промелькнувших перед взором,

Струится жизни талая вода,

Знакомя нас с мажором и с минором.



И слышен звон разбитого бокала.

Конец у круга там, где и начало.



200

Конец у круга там, где и начало.

И это неизменно, как восход.

К венку я приближаюсь магистралов*

И свечи воск роняют на комод.

Перо скрепит, катрены* и дистихи*

Ложатся на листы, а грусть на грудь.

И в мысленной живя неразберихе,

Я не могу безоблачно уснуть.

А впрочем, это всё давно не ново.

Как мучались Ромео и Парис…

Уходит всё: любовь и даже слово,

Ведь жизнь полна актёров и актрис.



На всякий цвет найдётся лебеда.

Так будет, к сожалению, всегда.



201

Так будет, к сожалению, всегда —

Пятак судьбой одним, другим — червонец.

О, все дождутся некогда суда:

И белый кит, и чёрный китобоец*.

Я помню, что я грешен пред одной,

Шагнув другой навстречу в ярком мае.

Пожалуй, потерял я свой покой

Верну ли вновь его? Пока не знаю.

И прост вопрос, но как непрост ответ.

Нельзя всё под одну грести гребёнку.

Я заставлял других глядеть мне вслед,

И вот гляжу на колкую позёмку.



С той, в белом фае, с самого начала

Ведь не любовь нас в мае повенчала.



202

Ведь не любовь нас в мае повенчала.

Ведь не было ни «милый», ни «люблю»,

А только страсть, бурля, вовсю крепчала

И… высохла подобно ковылю.

Нет! сколько страсть красива, столь коварна,

Взняв к звёздам, опускает грубо вниз.

Хотя быстрей, пожалуй, своенравна,

Капризна и изменчива, как бриз.

Я понял, что любил, но безответно,

И чувствовал невидимый подвох,

Но что не видно, то и незаметно…

Увы, любовь не только томный вздох.



Нет, не любовь виновна иногда,

Но грешная и падшая звезда.



203

Но грешная и падшая звезда

Нас часто завлекает в огнь бездушья,

Сметая судьбы, жизни, города,

Знакомя с немотой в груди и глушью.

Кто помнит, как Парис познал позор*,

А как Аякс любил добычу* боя?

Я неспроста сказал, что женский взор

Страшней меча. О, вспомните же Трою*.

А, как и Анн, и Серж Голлон строкой

Нам прозу горькой жизни подарили.

Любовь и страсть текут одной рекой,

Веками неизменен цвет у лилий.



Поймав звезду весны, познал я муки,

Как жгла она мои безумно руки.



204

Как жгла она мои безумно руки

В объятьях, утопая средь цветов,

О, эта фея. И летели звуки

Играющих, резвящихся ручьёв.

Изгибы тела сладостно пьянили

И кожи нежный шёлк сводил с ума,

И звёзды в небе ночью буквы вили,

И слов спускалась тихо бахрома.

Был счастлив я? Конечно, безусловно.

О, терпкое любовное вино.

О, как прекрасно страсти жаркой лоно!

И как похмелье правды тяжело.



И грудь мне жёг горячей страсти вар,

Я за любовный принял этот жар.



205

Я за любовный принял этот жар,

Что страсть в ночи весны мне подарила.

Но без любви страсть очень слабый дар.

О том когда-то Клио говорила.

О, вестовщик! Виновен ты во всём,

Ведь с облака смеялся ты заразно.

Поверил я тебе весенним днём,

Поверил, только глупо и напрасно.

Ручьи не счастья — грусти вдаль бегут,

И память жжёт страшней горячей страсти.

Обман познал обмана крепость пут,

Душа познала горечь всех несчастий.



Я, выйдя с Мельпоменой из лачуги,

Обрёк себя осознанно на муки.



206

Обрёк себя осознанно на муки

Я, в косы заплетая все ветра.

О, жизни, судьбы, встречи и разлуки,

Долины лет, несчастий хутора.

Листая беззаботно альманахи*,

Читал я главы, жаль, увы, не те.

И с легкостью менял любви рубахи,

Забыв о неизбежной нищете.

И грянул час, она упала тенью,

Покрыла душу сумраком ночи.

Иду навстречу быстрому старенью

Строкой своей под тусклый свет свечи.



Средь мая я познал коварство чар

И стал душою сед и очень стар.



207

И стал душою сед и очень стар,

Смотрю на всё глазами Астронома.

В груди моей угас давно пожар,

И память жаждет нового поклона.

Я преданный вассал её теперь.

Она — царица недр моих сердечных,

Но власть её жестока, будто зверь

Полей тоскливых, диких, бесконечных.

Во всём виню себя, весну, цветы,

Ветра, дожди, луну и даже небо.

Ведь заросли печали так густы…

Попал в них необдуманно, нелепо.



Беспечно относился к счастью в целом.

И предан ностальгии я всецело.



208

И предан ностальгии я всецело.

Но я уже не тот, что был вчера.

Я видел, как заря от страсти рдела*

У майского безумного одра*.

Сплеталось всё в цветущие узоры,

А звуки превращались в песни снов.

Весна роняла счастья луидоры*

У звёздами поставленных шатров.

И вязь из чувств украсила всё небо,

А жар сердец прохладу победил.

О, что же это было? Быль? Иль небыль?

Мой разум выступал, как тот Зоил*.



Но выступал он слабо и несмело.

О, бархат обжигающего тела.



209

О, бархат обжигающего тела.

Века пьянящий сладостный дурман

(Он часто поглощает нас всецело),

Сердец и душ таинственный шаман.

Пасы его порой неуловимы,

Они рождают грёзы и мечты.

И звёзды превращаются в сантимы*,

И нежностью звучат души альты.

Но колдовство его недолговечно:

Уходит, как черешен юных цвет.

Конечно, в этом мире всё конечно.

Лишь чувства бесконечны в море лет.



Так Мнемозина* легкостью касаний

Сплела венок из встреч и расставаний.



210

Сплела венок из встреч и расставаний.

И боль души, и радость сладких мук.

Средь пенья птиц, весны, благоуханий

Коварство чар замкнуло страсти круг.

Конец у круга там, где и начало.

Так будет, к сожалению, всегда.

Ведь не любовь нас в мае повенчала,

Но грешная и падшая звезда.

Как жгла она мои безумно руки.

Я за любовный принял этот жар.

Обрёк себя осознанно на муки

И стал душою сед и очень стар.



И предан ностальгии я всецело.

О, бархат обжигающего тела…

ВЕНОК №15

211 (15)

О, бархат обжигающего тела…

Всё сплетено в неведомый узор.

И страстному горенью нет предела,

Как нет предела прелести озёр.

Один твой взгляд — в груди бушует ветер,

Касание руки — пустыни зной.

Коварство чар и в жизни, и в сонете

Нам дарит лёд и пламень не впервой.

Случилось всё не вовремя, некстати.

Как будто бы случайно, невзначай.

Ты так была прелестна в белом платье.

Летели лепестки. Был месяц май.



Сплетенье рук, счастливая слеза.

О, чудные зелёные глаза…



212 (30)

О, чудные зелёные глаза…

Готов тонуть, тонуть без сожаленья!

Не взвешивая странных «против-за»,

Отбросив напрочь, в сторону сомненья.

Лукавая улыбка на губах

Хмелит и затуманивает разум.

Мне кажется, что я живу во снах:

Я всюду: на земле, и в небе сразу.

Но, чувствуя в лукавости подвох,

Противиться пытаюсь, безуспешно.

Один твой, томно-вырвавшийся, вздох

И грудь опять поёт любовью нежно.



И отданы тебе душа и тело,

Мой разум слаб и борется несмело.



213 (45)

Мой разум слаб и борется несмело,

Но всё напрасно. Нет пути назад.

Весне, любви и страсти нет предела.

Душа парит, и этому я рад.

Неповторимо, сказочно, прекрасно

Плыть в запахах сирени и любви.

Жизнь без любви, наверное, напрасна.

Я не согласен с этим «се ля ви».

Французы не романтики, пожалуй,

Раз выдумали фразу-пустоцвет.

Взошёл цветок любви прекрасно-алый.

Он так похож на утренний рассвет.



И как здесь не поверить в чудеса,

Опутала меня любви лоза.



214 (60)

Опутала меня любви лоза…

Но этот плен мне дорог и приятен.

Вот, отшумела первая гроза

И подарила чудо лужных пятен.

Но мысли вьются стаей диких ос:

«А как же та, которую оставил,

Уйдя вдруг в май, за запахом волос?»

Ох, и вопрос… Болезненно ужалил.

И холодок. И зябко сразу мне.

А от чего — я в тайне понимаю.

Но, разум позабыв, тону во сне:

Зелёные глаза и звёзды мая.



Я полностью отдал себя их власти,

Вкушая сладкий яд из чаши страсти.



215 (75)

Вкушая сладкий яд из чаши страсти,

Я не могу себя остановить.

О, миг душевных счастий и несчастий!

О, как же ненадёжна эта нить!

Как верно отделить зерно от плевел?

Как разобраться где любовь, где страсть?

Я никогда лукавости не верил.

Но как сильна улыбки этой власть.

Ведь чувствую: не любит, а играет.

Играет, не боясь порвать струну.

Всё в зелени весны вкруг утопает,

Я в зелени горящих глаз тону.



И с каждым днём сильнее, чую я,

Пьянеет воля твёрдая моя.



216 (90)

Пьянеет воля твёрдая моя…

Порыв души сильней порыва ветра.

Уверен в том, что я живу любя,

Сердечные свои ласкаю недра.

Но разум снова жалит, что есть сил:

«А та, что любит, без лукавых взоров?»

Кричу в ответ: «Отстать тебя просил.

Оставь меня и хватит уговоров.

Пускай она промолвит: «Се ля ви»,

Похоже, что французы были правы».

А страсть не существует без любви!

И может та, что в белом, не лукава.



Готов уже я к тысяче несчастий,

Попробовав любви запретной сласти.



217 (105)

Попробовав любви запретной сласти,

Не устоят ни стены, ни века.

Любовь — горенье душ среди ненастий,

Поэта пережившая строка.

Ведь я не исключение из правил,

Но только подтверждение тому.

В любовном и безудержном угаре

Живу я сладкой сказкой наяву.

Баталия любви. Близка победа.

Хотя, пожалуй, всё наоборот.

Я потерял сердечного валета,

А разум потерял последний взвод.



И сердца дрожь в груди своей уняв,

Не отступил, но пал, не устояв.



218 (120)

Не отступил, но пал, не устояв.

Борьба была бесцельной и недолгой.

И разума я голосу не вняв,

Иду вперёд весеннею дорогой.

И манит изумрудным даль огнём.

Куда ведёт она, увы, не знаю.

Колдует ночью надо мной и днём

Листва, приятным шорохом лаская.

Не знаю ни покоя и ни сна

Я средь любви, и страсти, и цветенья.

Лишь распаляет буйная весна.

Души моей безумное горенье



И нет, увы, от этого лекарства.

О, сила чар. О, сила их коварства!



219 (135)

О, сила чар. О, сила их коварства!

О, сколько погубили вы сердец.

Послав душе и счастье, и бунтарство,

Затем тоски вы дарите венец.

И так года, века, тысячелетья.

Обманом ядовитя в венах кровь,

Хлеща безумной горечью, как плетью,

Рождаете к любви вы нелюбовь.

Не оттого ли так умны французы?

Их «Се ля ви» живёт уже века.

«Шерше ля фам» на плечи давит грузом,

Туманом покрывается строка.



Таинственны любовные пути.

И как итог: тупая боль в груди.



220 (150)

И как итог: тупая боль в груди…

Ведь чувствовал, лукавая обманет.

Все мысли превратились в ассорти.

И изумруды глаз уже не манят.

С другим, увы, с другим была всегда.

Его любила, а меня желала.

О, жизненная мутная вода.

Я не нашёл, а ты не потеряла.

Мой разум вдруг воспрял и жалит вновь:

«Забыл, что от добра добра не ищут.

Тебя любили. Предал ты любовь.

На страсть сменил. Молись теперь кострищу.



Ты получил подарок от коварства,

Взамен земель безоблачного царства».



221 (165)

Взамен земель безоблачного царства

Раскинулся простор немой тоски

И впереди — души моей мытарства,

Печалью прорастают сорняки.

Весна ушла, но началось не лето —

Завьюжила зима. В душе метель.

Потеряно, забыто счастье где-то.

Слезой размыта мая акварель.

Один. Пустыня мрака и туманов.

Увы, пробиться радости нельзя.

Навек исчез весенний мир фонтанов.

Болотистая вдаль ведёт стезя.



Средь множества бесчисленных орбит,

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.



222 (180)

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.

Не вижу я огней, пусть и далёких.

О, как же неизведанны пути

И брошенных, и в чём-то одиноких.

Бросаясь в омут страсти с головой,

Не думаем о глубине последствий.

И чувствами играя, и судьбой

Мы дарим нашим близким море бедствий.

За слёзы, за обиды, за обман

Растит расплата горькую усладу.

Душе подносит кнут узор из ран:

Предательству — предательство в награду.



Рисует нам картину из страданий

История любовных возгораний.



223 (195)

История любовных возгораний

Проста и необычна, как всегда.

Мы так подвластны голосу желаний…

О, в этом наша страшная беда.

Имея — не храним, теряя — плачем,

Рубцуя сердце болью и тоской.

Осознанно вручаем неудачам

Души своей и разума покой.

Затем, всё называем «сущим адом»,

Мы ищем оправданий для себя…

Но изумруд не может стать агатом —

Жаль, с грустью понимаешь погодя.



Весна улыбок, зелени, свиданий

Сплела венок из встреч и расставаний.



224 (210)

Сплела венок из встреч и расставаний.

И боль души, и радость сладких мук.

Средь пенья птиц, весны, благоуханий

Коварство чар замкнуло страсти круг.

Конец у круга там, где и начало.

Так будет, к сожалению, всегда.

Ведь не любовь нас в мае повенчала,

Но грешная и падшая звезда.

Как жгла она мои безумно руки.

Я за любовный принял этот жар.

Обрёк себя осознанно на муки

И стал душою сед и очень стар.



И предан ностальгии я всецело.

О, бархат обжигающего тела…

ДИАМОНД КОРОНЫ

225

О, бархат обжигающего тела.

О, чудные зелёные глаза.

Мой разум слаб и борется несмело.

Опутала меня любви лоза.

Вкушая сладкий яд из чаши страсти,

Пьянеет воля твёрдая моя.

Попробовав любви запретной сласти,

Не отступил, но пал, не устояв.

О, сила чар. О, сила их коварства!

И как итог: тупая боль в груди.

Взамен земель безоблачного царства —

Пустырь и мрак — таков судьбы вердикт.



История любовных возгораний

Сплела венок из встреч и расставаний.




Одиночество
ПРИМЕЧАНИЯ

Сонет №:

5. Марием — Марий (Marius) Гай (ок. 157—86 до н. э.), римский полководец, консул 107, 104—101, 100, 86 до н. э. В 105 одержал победу над царем Нумидии Югуртой, разбил племена тевтонов (в 102) и кимвров (в 101). Проведенные им преобразования в армии способствовали профессионализации войска. Противник Суллы, Марий в союзе с Цинной взял в 87 Рим, жестоко расправившись со своими врагами.

6. Клеопатра — (69—30 до н. э.), последняя царица Египта с 51, из династии Птолемеев. Умная и образованная, Клеопатра была любовницей Юлия Цезаря, после 41 — Марка Антония (с 37 — жена). После поражения в войне с Римом и вступления в Египет римской армии Октавиана (Августа) покончила жизнь самоубийством. Образ Клеопатры получил отражение в литературе (У. Шекспир, Б. Шоу) и искусстве (Дж. Тьеполо, П. П. Рубенс и др.).

7. Парис — Парис в «Илиаде» сын царя Трои Приама и Гекубы. После рождения был брошен родителями, так как прорицателями было предсказано, что П. явится причиной гибели Трои. Подобранный пастухами, П. выжил и, когда вырос, был приставлен пасти царские стада на горе Иде. Зевс избрал его судьей в споре между богинями Герой, Афиной и Афродитой; отдав Афродите золотое яблоко («яблоко раздора»), П. признал её прекраснейшей. После этого Афродита всегда покровительствовала П. Она помогла ему похитить Елену — жену спартанского царя Менелая, что послужило поводом к Троянской войне. В конце войны П. убил Ахилла, но сам погиб, раненный отравленной стрелой Филоктета. В античном искусстве П. изображался красивым юношей, образ П. встречается также в живописи нового времени (Л. Кранах, П. П. Рубене, А. Ватто и др.).

Ахиллес — Ахилл (Ахиллес), в «Илиаде» один из храбрейших греческих героев, осаждавших Трою. Мать Ахилла — богиня Фетида, желая сделать сына бессмертным, погрузила его в священные воды Стикса; лишь пятка, за которую Фетида его держала, не коснулась воды и осталась уязвимой. Ахилл погиб от стрелы Париса, поразившей его в пятку. Отсюда выражение «ахиллесова пята» (уязвимое место).

9. Приап — Приап (лат. Priapus), в римской мифологии божество плодородия. Первоначально малоазийский бог, покровитель г. Лампсак, культ которого получил широкое распространение в греко-римском мире после походов Александра Македонского. Впоследствии стал считаться богом сладострастия.

17. Десть — Десть ж. мера или счет писчей бумаги, 24 листа: умалит. дестка, десточка; увелич. дестища, по толщине бумаги, величине обреза и пр. В нашей дести листов по двести. Дестовой, к дести относящийся: дестный лист, целый, во всю десть.

19. Буцефал — Конь. (По имени легендарного дикого коня, обузданного Александром Македонским.)

Мамона — Мамон, или Мамона, — в христианских церковных текстах — злой дух, олицетворение стяжательства, сребролюбия, а также грубых низменных удовольствий.

Лал — драгоценный камень яхонт.

Прилука — зазноба.

20. Пуф — выдумка, ложное известие (фр.).

Вестовщик цитерский — вестник богини любви и красоты Цитеры (греч. миф.).

21. Бить — плоская проволочная нить, употребляемая для золотошвейной работы.

22. Антиной — красавец юноша из Клавдиополя.

23. Аксиос — церемониальный возглас, означающий «достоин».

Лукавость — Отвлеч. сущ. к лукавый. Лукавость взгляда. Лукавость поступка.

26. Адепт — ярый последователь, приверженец.

Августа — титул византийской императрицы.

Роздых — Кратковременный отдых, передышка.

27. Янусов — Янус — древнее италийское божество, изображавшееся человеком с двумя лицами.

Клёст — Небольшая лесная птица сем. вьюрковых с перекрещивающимися концами клюва.

28. Стилет — Стилет (итал. stilleto от лат. stilus — острый инструмент), кинжал с острым и тонким, иногда трехгранным лезвием. Был распространен в 15—17 вв. в Италии и некоторых других странах.

Фибула — застежка.

29. Аякс — здесь, Аякс Великий, сын Теламона, царь Саламинский, один из храбрейших греч. воинов. Сошёл с ума и убил себя. О нём трагедия Софокла «Аякс» (прим. автора).

Макс — Макс Планк, немецкий физик, один из основоположников квантовой теории, иностранный член-корреспондент Петербургской АН (1913) и почетный член АН СССР (1926). Ввел (1900) квант действия (постоянная Планка) и, исходя из идеи квантов, вывел закон излучения, назван его именем. Труды по термодинамике, теории относительности, философии естествознания. Нобелевская премия (1918).

31. Дория — море (перс.).

32. Европа — дочь финикийского царя Агенора, была похищена Зевсом, явившемся к ней в образе быка (ант. миф.).

Зевс — Зевс, в греческой мифологии верховный бог. Низвергнув в Тартар своего отца титана Кроноса, стал владыкой богов и людей. Атрибутами Зевса были эгида (щит), скипетр, иногда орел; местопребыванием считался Олимп (Зевс-Олимпиец). Ему соответствует римский Юпитер.

35. Сенешаль — (фр. sйnйchal) (истор.). Во Франции со времён Меровингов — придворный чиновник, заведовавший внутренним распорядком при дворе.

Луи — Луи Антунуан де Бугенвиль, 1729—1811, франц. Мореплаватель.

36. Клио — в греческой мифологии муза истории.

37. Пасмы — Пасмо, пасма, ср. и (обл.) пасма, пасмы, ж. (тех.). Одна из частей, на которую делится моток пряжи (и число кт-рых, равно как и число ниток, составляющих каждую из них, в различных местностях различное).

44. Верещагин — здесь, имеется ввиду песня в исполнении героя фильма”Белое солнце пустыни» (прим. автора).

47. Ятен — приятен (старославянск.)

57. Амальгама — смесь разнородных вещей, идей.

58. Аквилон — сильный северный ветер.

Солид — золотая монета.

59. Ярлы — ярл — скандинавский титул, соответствующий графу.

Аза — богиня любви (чеченск.).

61. Волхвы — зд., кудесники, прорицатели, колдуны (прим. автора).

Жрецы Ваала — зд., жрецы бога солнечного света, творца мира (прим. автора).

62. Гридь — стражник.

63. Патрикий — высокое придворное звание.

65. Исполать — греч. eis polla ete — на многие лета; употр. в церковной службе для приветствования архиерея] (ритор. устар.). Хвала, слава (употр. в восклицательном обращении).

66. Ерь — буква я, м. (устар. и филол.).

69. Ять — Буква ять,, гласная, или двугласная, от ие; Смысл и значенье буквы утрачено. Вообще, произносится мягче, ближе к э или к немецк. ое, ае. С помощью других славянских наречий можно бы разобрать эту путаницу и установить правило, или же остаться при одном е, помня однако, что эта буква произносится на шесть ладов.

70. Припай — Толстый, прочный и неподвижный лед, образующийся у берегов в северных морях и реках.

78. Мельпомена — (греч., Melpomene) муза трагедии, изображается с трагич. маской, палицей или мечем и в плющевом венке.

Минерва — (Minerva) — староиталийская богиня разума, покровительница искусств и ремесл.

Помона — римская богиня плодовых деревьев. Согласно Овидию, который, возможно, сам сочинил эту легенду, ее любви добивались Пан, Сильван, Вертумн и другие боги. Вертумн, бог садов и смены времен года, сватался к ней в разных обличьях — жнеца, виноградаря, рыбака, воина. В конце концов, прикинувшись старой женщиной, он посоветовал ей принять ухаживания Вертумна, и, когда он предстал перед ней в своем настоящем облике, она последовала этому совету.

Горал — (Nemorhaedus goral), жвачное парнокопытное млекопитающее подсемейства козлов (Caprinae). По внешнему виду напоминает козу.

80.Аврора — богиня утренней зари у древних римлян (греч. Эос).

Борей — северный ветер. Зефир -У древн. греков — западный ветер. Мифический образ этого ветра в античной мифологии и новой европейской поэзии. Приятный и мягкий ветер (поэт. устар.).

Азурит — (от франц. azur — лазурь, синева) (медная лазурь), минерал класса карбонатов, Cu2Cu [CO3] 2 (OH) 2. Темно-синий, в землистых массах голубой (медная синь). Твердость 3,5—4,0; плотность 3,8 г/см3. Образуется в зонах окисления месторождений меди. Медная руда, сырье для красок.

Саз — струнный щипковый музыкальный инструмент типа лютни (8—10 тройных и парных струн). Распространен у народов Кавказа и Закавказья, Ближнего Востока.

Пегас — В древнегреческой мифологии крылатый конь Pegasos, родившийся из крови обезглавленной Медузы, под ударом копыта к-рого забил источник Ипокрена, вдохновляющий поэтов (является составной частью изображения поэта в образе всадника). Пегас иную Ипокрену копытом вышиб пред тобой. Пушкин (о Языкове). Когда по ребрам крепко стиснут Пегас удалым седоком, не горе, ежели прихлыстнут его критическим хлыстом. Баратынский. оседлать Пегаса (книжн. шутл.) — начать писать стихи. — Артист, и ты в числе служителей Парнаса! Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса! Пушкин.

Агама — (Agama) род ящериц из семейства Agamidae, группы толсто-язычных.

82. Плить — от палить, жечь, но говор. о стуже, морозе.

Извет — (изветная челобитная), в XVI — XVIII вв. официальное название документа, содержащего донос, зд., понимать как известие о будущей измене (прим. автора).

83. Мельхиор — (нем. Melchior, от фр. maillechort, по фамилиям фр. изобретателей Maillot и Chorier). Сплав меди с никелем, похожий на серебро.

Азалия — (от греч. azaleos — сухой) (бот.). Декоративное растение с красивыми цветами, розовыми, белыми или красными.

85. Анклав — (энклав) (франц. enclave, от лат. inclavo — запираю на ключ), территория или часть территории одного государства, окруженная со всех сторон территорией др. государства (напр., Лесото). Если анклав имеет выход к морю, его называют полуанклавом.

Персть — пыль, прах, земля, земь; вещество, плоть, материя, противоположно духу. СоздалБог человека, персть взем от земли. Быт. II. 7. Посыпа перстию главу свою и пад на землю, Иов. I. 22. Всякая персть испрашится, един дух бессмертен. Человек в персти погряз, во плоти, в плот ском. Первый человек от земли, перстень, Кор. xv.

Плёс — участок русла реки, более глубокий по сравнению с выше и ниже расположенными.

86. Сусальный — зд., мастер, занимающийся сусальным промыслом (прим. автора).

87. Октава — зд., вид строфы (см.). Состоит из 8 строк с обязательным чередованием рифм в следующем порядке: 1. ж, м, ж, м, ж, м, ж, ж или 2. м, ж, м, ж, м, ж, м, м; при этом первые три нечетные строки рифмуются между собой точно так же, как и первые три четные, а последние две дают парную рифму по схеме: а, б, a, б, а, б, в, в. Размер О. в силлабо-тоническом стихосложении — обычно 5- или 6-стопный ямб, в первоначальном силлабическом — 11-сложник (endecasillabo)

Облоги — облог, м. и ОБЛОГА, облоги, ж. (обл.). Запущенная, заросшая дерном пашня.

88. Гуавы — Гуа; ва (лат. Psidium guajava) вечнозеленый или полулистопадный кустарник семейства миртовых. Предположительно, родина гуавы — это Центральная Америка и южная Мексика.

91. Варган — старинный музыкальный инструмент в форме маленькой лиры из металла, с колеблющимся язычком.

Авокадо — древесное растение рода персея, плодовая культура. Родина — Центр. и Юж. Америка, где издавна возделывается (США, Бразилия, Аргентина).

Ио — в греческой мифологии жрица богини Геры, пленившая своей красотой Зевса и превращенная Герой из ревности в корову. Спасаясь от укусов посланного Герой овода, Ио бежала в Египет, где Зевс вернул ей человеческий облик.

93. Челядь — 1) в Др. Руси (9—12 вв.) рабы; позже широкий круг феодально-зависимых людей России…2) В 18—19 вв. дворовые люди помещиков.

96. Пьеро — один из героев сказки «Золотой ключик» А. Н. Толстого.

97. Морфема — морфемы, ж. (от греч. morphe — форма) (лингв.). Значащая часть слова: корень, приставка или суффикс.

98. Айва — род деревьев и кустарников семейства розовых, плодовая культура.

100. Законы Мерфи — Так называемый закон Мерфи был впервые сформулирован и использован на авиабазе Эдвардс в 1949 году. Этот закон назван так в честь его создателя — капитана Эдварда Мерфи, бывшего в то время инженером на проекте MX981 ВВС США.

Зета — (Дукля), историческая область на восточном берегу Адриатического м. С 7 в. заселена сербским племенем дуклян, создавшим в 9 в. княжество Дукля (в кон. 9 в. завоевано Византией); с 11 в. называют Зетой (по наименованию притока р. Морача), в 1042 Зета стала независимой, в кон. 12 в. — 1366 в составе сербского государства Неманичей, затем вновь самостоятельна, с 1444 под верховной властью Венеции. В кон. 15 в. завоевана Османской империей. Впоследствии наименование Зета вытеснено названием Черногория. Зд., имеется ввиду погоня за независимостью (прим. автора)

Сердечный валет — зд., понимать как некоего хранителя сердечной преданности (прим. автора)

101. Сердечный валет — зд., карточный червонный валет (прим. автора)

102. Апатит — минерал класса фосфатов, Ca5 [PO4] 3. (F, Cl, OH) 2. Содержание P2O5 — 41—42%. Примеси CO2-, Mn, редкоземельных элементов, U, Sr и др. Белые, голубые, желтые, фиолетовые и другие кристаллы и зернистые агрегаты. Твердость 5

Богема — (фр. boheme, букв. цыганщина). 1. собир. Необеспеченные актеры, художники, литераторы и т. п. интеллигенты, ведущие беспечную и беспорядочную жизнь. Литературная богема. 2. Беспорядочный быт такой среды (разг.).

106. Гуайява — (Psidium guajava), вечнозелёное дерево семейства миртовых, высота обычно 4—5 м (иногда до 10 м). Дико растет в тропиках Америки. Возделывается во всех тропических странах. Кисло-сладкие, ароматные, сочные плоды Г. обладают высокими пищевыми достоинствами.

107. Фермопилы — горный проход к югу от Фессалийской равнины, соединяет северный и южный районы Греции. Во время греко-персидских войн, в 480 до н. э., 300 спартанцев во главе с царем Леонидом стойко обороняли Фермопилы от персов и все погибли в неравном бою.

Гелеспонт — Дарданеллы, пролив между европейским полуостровом Галлиполи (Турция) и северо-западом Малой Азии. Координаты Дарданелл — 40°15» северной широты и 26°31» восточной долготы.

Ксеркс — персидский царь (486— 465 до н. э.) из династии Ахеменидов. Ксеркс (перс. Хшаяршаи), сын Дария I и Атоссы вступил на престол в ноябре 486 в возрасте около 36 лет. Имя царя (Хашаяр шах) переводится с персидского как «царь героев». Он был вял, недалёк, бесхарактерен, легко подчинялся чужому влиянию, но отличался самоуверенностью и тщеславием.

Леонид — (508/507—480 до н. э.), спартанский царь с 488. В греко-персидских войнах в 480 возглавил греческое войско против персидского царя Ксеркса. Погиб в сражении у Фермопил, прикрывая с небольшим отрядом спартанцев отступление греческого войска. В античных преданиях Леонид — образец патриота и воина.

Авгит — (от греч. auge — блеск), породообразующий минерал подкласса цепочечных силикатов

108. Чекмень — чекменек м. вост. крестьянский кафтан, более исподний; чекменёк, короткий полукафтан, с перехватом;

Маэстозо — ср. нескл. Музыкальное произведение или его часть, исполняемые в торжественном темпе. 2. прил. неизм. Торжественный, величавый (о музыкальном произведении или его части). 3. нареч. Торжественно, величаво (о характере музыкального или вокального произведения).

109. Клавир — (нем. Klavier), 1) общее наименование струнных клавишных музыкальных инструментов (клавикорд, клавесин, фортепьяно). 2) К., или клавираусцуг, — переложение партитуры вокально-симфонического произведения (оперы, оратории, кантаты и т.п.) для пения и фортепиано или только для фортепиано; также переложение партитуры балета для фортепиано; реже применяется в значении аранжировки симфонических или камерно-ансамблевых произведений для фортепиано (в 2, 4 и 8 рук).

110. Кобзарь — украинский народный певец, аккомпанирующий себе на кобзе (бандуре). К. выражали в своих произведениях социальные чаяния трудового народа, в первую очередь крестьянства. Они воспевали в думах и песнях героев народной борьбы с иноземными захватчиками. Высокого расцвета искусство К. достигло в 16—17 вв. В 19—20 вв. известность получили: Андрей Шут (умер 1873), Остап Вересай (около 1803—90), Иван Крюковский (1820—1885), Федор Холодный (1832—1902), Михаил Кравченко (1858—1917) и др.

111. Рим — зд., имеется ввиду выражение: «Все дороги ведут в Рим» (прим. автора)

113. Вайя — м. церк. ветвь. Неделя вайи или вай, вербное воскресенье. Вайный, из вай, ветвей сделанный.

Ренет — (франц. reinette), сорта яблони с пряной, нежной мякотью, винно-сладким вкусом, несколько плоской формой плода. Подразделяются на классы по окраске и величине плодов.

Анакруза — анакрузы, ж. (греч. anakrusis) (лит.). Лишний против размера слог (или несколько слогов) в начале стиха, напр. начало второго стиха в амфибрахическом стихотворении Лермонтова: Русалка | плыла по | реке го|лубой Озаряе|ма полной | луной.

Палатин — широкий, меховой женский воротник, со спущенными впереди концами.

116. Азур — (от франц. azur — лазурь, синева) (медная лазурь), минерал класса карбонатов, Cu2Cu [CO3] 2 (OH) 2. Темно-синий, в землистых массах голубой

118. Штукарство — штукарства, ср. (разг. фам., также с неодобрит. оттенком). Поведение, выходка штукаря. На какое еще новое штукарство изловчатся… в Петербурге? Лесков.

121. Шинкарство — шинкарства, мн. нет, ср. Незаконное хранение и торговля спиртными напитками.

122. Омега — последняя буква греческого алфавита. В переносном смысле «альфа и омега» — начало и конец.

124. Ожеледь — ожеледи, ж (обл. и спец.). Ледяной налет, образующийся из охлажденных капель тумана или дождя, гололедица.

125. Чернь — Гравировка на металле (серебре, золоте), штрихи к-рой заполнены черным металлическим сплавом. Кубок с чернью.

Град — город

126. Магистраль (устар.) — магистрал, название 15-ого сонета венка сонетов (прим. автора)

128. Сирость — беспомощность, убогость, одиночество.

132. Антик — произведение античной скульптуры (оригинал или слепок).

133. Инфинитив — инфинитива, м. (латин. infinitivus) (лингв.). форма глагола, обозначающая действие без отношения его к лицу, времени и наклонению, напр. писать, нести; то же, что неопределенная форма глагола.

134. Редина — редины, мн. нет, ж. (обл.). Редкая, неплотная ткань.

Альтитуда — (от лат. altitudo — высота), то же, что абсолютная высота.

Барство — Высокомерие, пренебрежительное отношение к людям.

136. Лядина — Пахотный участок среди леса на месте вырубки или пожарища; то же, что паль.

Ах — (др.-егип. блаженный, просветленный), в египетской мифологии одна из душ-сущностей человека, его загробное воплощение. Впервые упоминается в «Текстах пирамид» как ипостась умершего фараона. Изображался в виде хохлатого ибиса.

138. Ассоль — героиня «Алых парусов» А. Грина.

139. Юань — Денежная единица в Китае.

141. Пенаты — древнеримские домашние добрые божества.

Прш — зазубристый гвоздь с насечкой.

142. Армадилл — армадиллы, семейство млекопитающих отряда неполнозубых; то же, что броненосцы…

143. Ятовь — Место, яма в реке, где водится красная рыба (белуга, осетр и т. д.).

146. Кали Юга — в индуизме последняя эра, после которой начинается обновление времени. Характеризуется падением нравственности.

151. Империал — от лат. imperialis — императорский, российская золотая монета, содержавшая 11,61 г золота. Чеканилась с 1755 номиналом 10 руб., с 1897 — 15 руб.

154. Косяки — кусок штучного товара (ткани) в рулоне; одна заправка в ткацком стане

Двои — зд., щи двои, вообще похлебка, всякий суп с приправами, но без мяса, дичи или рыбы.

Зернь — кости, игра в кости: гадание в кости.

156. Арака — пшеничная водка

Скудель — земля, прах, тлен; все земное, непрочное, смертное или пр…

Вороний грай — громкое воронье карканье.

157. Дюгонь — водное млекопитающее отряда сирен. Длина обычно до 3 м. Обитает у берегов Вост. Африки, Юж. Азии, Молуккских, Филиппинских и Малайских о-вов

158. Цвель — Плесень.

Алтын — от тат. алтын — золото, старинная русская монета и счетно-денежная единица с 15 в. 1 алтын равен 6 московским или 3 новгородским деньгам

Фагот — фагота, м. (ит. fagotto, букв. связка) (муз.). Музыкальный духовой деревянный инструмент низкого регистра с характерным хрипловато-гнусавым тембром, состоящий из двух параллельно скрепленных цилиндров, к более короткому из к-рых приделан металлический язычок. Играть на фаготе. Вдруг из-за двери в зале длинной фагот и флейта раздались. Пушкин.

160. Мечты благие — Благой, -ая, -ое; благ, блага, благо (устар. и ирон). То же, что хороший. Благое намерение. Благие порывы.*

Патриций — В Древнем Риме: аристократ [первонач. вообще коренной житель римского государства, не относящийся к низшим классам (плебеям)].

Плебей — В Древнем Риме: свободный, но юридически неравноправный человек из низших классов.

Кручина — Грусть, тоска, печаль. От кручины-думы в сердце кровь застыла. А. Кольцов. Кручину, что тучу, не уносит ветром. А. Кольцов.

163. Эль — эля, м. (англ. ale). Светлое английское пиво, густое и крепкое.

168. Василиск — Сказочное чудовище, змей, убивающий взглядом и дыханием.

171. Стика — одна из небесных звёзд.

Сочень — Сложенная в форме пирожка лепешка с начинкой. Сочни с творогом.

174. Фимиам — (греч. thymiama, от thymaiao — жгу, курю), ладан, благовонное вещество, сжигаемое при богослужениях.

175. Эдикт — эдикта, м. (латин. edictum) (истор.). Указ верховной власти.

Кай — герой сказки Андерсона «Снежная королева».

177. Триада — триады, ж. (греч. trias) (книжн.). Целое, состоящее из трех раздельных членов или частей. Диалектическая триада (термин идеалистической философии Гегеля, означающий три ступени развития процесса: тезис, отрицаемый антитезисом, и синтез, объединяющий по-новому черты предыдущих ступеней; филос.).

Слука — польск. боровой кулик, вальдшнеп. Слука — моя фамилия (прим. автора).

179. Гамбит — (от «итал. dare il gambetto» — подставить ножку) — общее название дебютов, в которых одна из сторон в интересах быстрейшего развития, захвата центра или просто для обострения игры жертвует материал (обычно пешку, но иногда и фигуру). Различают принятый гамбит (жертва принята), отказанный гамбит (жертва отклонена) и контргамбит (вместо принятия жертвы противник, в свою очередь, сам жертвует материал).

183. Филиграни — Филигрань — ювелирные изделия из крученых металлических нитей:
— изогнутых в виде завитков;
— скрепленных спайкой в одной плоскости; и
— образующих сложный кружевной узор.

186. Скверна — ж. сквер м. вост. мерзость, гадость, пакость, касть, все гнусное, противное, отвратительное, непотребное, что мерзит плотски и духовно; нечистота, грязь и гниль, тление, мертвечина, извержения, кал; смрад, вонь; непотребство, разврат, нравственное растление; все богопротивное. Не признающие брака пребывают в скверне. Очистим себе от всякия скверны плоти и духа. Коринф. Скверну природную очищают вода и огонь, скверну духовную — покаяние. Руслан — герой сказки А. С. Пушкина «Руслан и Людмила».

187. Карагач — м. дерево Ulmus pamila (или suberosа?), караич, вид ильмы, красный берест;

Карча — ж. сиб. карша вост. коряга, корга, суковатый пень, ветвистый обломок, целое дерево с кореньями, подмытое и снесенное водою; замоина, замытое в песке под водою дерево, опасное для рыболовов и для судов. Слово это может происходить от корень, но оно есть и у татар.

188. О, Боливару несть двоих опасно — зд., переделанное выражение (Боливар не выдержит двоих) одного из героев рассказа О. Генри (прим. автора).

Канталупы — Сорт дынь. [По названию местности в Италии Cantalupo.]

Стаккато — нареч. муз. итал. коротко, отрывисто, на разные смычки, отделяя ноту от ноты.

189. Цикада — ЦИКА'ДА, ы, ж. [новолатин. cicada] (зоол.). Хоботное прыгающее насекомое с выпуклыми глазами, с яркими или черными передними крыльями, издающее (самцы) характерное стрекотание

Эпигон — ЭПИГО'Н, а, м. [греч. epigonos — рожденный после] (книжн.). Последователь какого-н. художественного, литературного, научного или иного направления, лишенный творческой самостоятельности

190. Цукат — [от ит. succada]. Засахаренная корка плода (лимона, апельсина, дыни и т. д.) или засахаренный плод.

200. Венок магистралов — цикл из 15 сонетов, первые 14 сонетов связаны кольцевым построением — последний стих каждого сонета повторен как 1-й стих последующего, последний стих 14-го сонета повторяет 1-й стих первого, заключительный 15-й сонет, называемый магистралом, состоит из первых строк предшествующих сонетов, повторенных в заданном порядке. Магистрал является тематич. и композиц. ключом В. С. и создается обычно раньше др сонетов. В. С. возник в Италии в 13 в., но канон его оформился лишь к рубежу 17—18 вв. В России В. С. появляется лишь в кон. 19 в. Самым ранним В. С. на рус. яз. считается пер. «Сонетного венка» словен. поэта Франца Прешерна, сделанный в 1889 г. Ф. Е. Коршем. Первые оригин. В. С. созданы в 1909 В. Ивановым («Венок сонетов») и М. Волошиным («Corona Astralis»). В 10—20-е гг. В. С. пишут К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Архангельский, И. Сельвинский, Г. Вяткин и др. Спад интереса к этой форме в 30—50-е гг. сменяется новым витком популярности в поэзии 60—80-х гг. В рус. В. С. иногда встречаются отклонения от канона, напр., перенос магистрала в начало произв., повтор отд. строк магистрала с заменой в них отд. слов, но с сохранением рифмы, отсутствие магистрала и др.

Катрен — (франц. quatrain, от quatre — четыре), четверостишие, отдельная строфа из четырёх строк. Система рифмовки в К.: абаб (перекрёстная рифма), аабб (парная), абба (опоясывающая). В персидской поэзии (рубай) и в подражаниях ей употребляется форма ааба, реже аааа. К. используется для надписей, эпитафий, эпиграмм, изречений. К. называются также четырёхстрочные строфы сонета. Пример К. как самостоятельные стихотворения:
Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовётся, — И нам сочувствие даётся, Как нам даётся благодать… Ф. И. Тютчев.

Дистих — простейшая форма строфы, состоящая из 2 стихов одинакового (араб. бейт) или разл. (элегич. дистих) ритмич. строения, в системах стихосложения, имеющих рифму, обычно рифмующихся между собой. Как сост. часть Д. может входить в более крупные строфы. В рус. виршевой поэзии 17 — нач. 18 вв. оно было единственно употребит. строфой. В поэзии 19 в. Д., наряду с четверостишием, является осн. строфич. формой эпич. стиха, осваивающего новые размеры. Д. равной длины в рус. стихе более употребительны, чем неравной, последние в большей степени характерны для сатирич. поэзии или для имитации антич. стиха (напр., элегич. дистиха). Д. может выступать и как самостоят. стих в малых жанрах (эпиграммах, эпитафиях и т. д.). Пример Д. (А. С. Пушкин): Гляжу, как безумный, на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил

201. Чёрный китобоец — зд., дочерна загоревший на солнце китобоец (прим. автора)

203. Позор Париса — зд., трусость в бою один на один с Менелаем (мужем Елены) (прим. автора)

Добыча Аякса — Аякс или Эант (греч. Aias, лат. Aiax), два гомеровских героя: А. Малый, сын Филея, царя локрийского, отбил у троянцев труп Патрокла, погиб при возвращении на берегу Евбеи от гнева Афины за насилие над Кассандрой; А. Великий, сын Теламона, царь садаминский, один из храбрейших греч. героев, умертвил себя из досады, что оружие Ахилла было присуждено не ему, но Одиссею. О нем трагедия Софокла «Аякс» Троя — (Тгоу; греческое Troia; турецкое Truva), Илион, древний город на СЗ. п-ова Мал. Азия (Турция), близ прол. Дарданеллы. Т. была известна по «Илиаде» и «Одиссее» Гомера, а также «Энеиде» Вергилия

206. Альманах — [араб.al-munah — календарь, первонач. место остановки верблюдов]. Непериодический литературный сборник с произведениями разных писателей.

208. Рдела — рдеть- Краснеть, отливать красным цветом. Вы бились, чтоб рдели знамена бунта знаменами коммунизма. Маяковский. Рдеет румянец и ярче и краше. Некрасов. Алели щеки, как заря…

Одр — Постель, ложе (устар.). На хладный одр монаха отходя. Пушкин.

Луидоры — старинная золотая монета Франции, впервые отчеканена по образцу испанского пистоля в 1640 г. при Людовике XIII. В 1803 г. луидор был заменен наполеондором. фр. Louis d’or — золотой Луи…

Зоил — (Zoilos) Придирчивый, злой критик, постоянный хулитель. Надеясь на мое презрение, седой зоил меня ругал. Пушкин. [По имени греческого ритора и критика Зоила, жившего в 3—4 веке хр. Э. греч. ритор IV — III в. до Р. Хр., придирчивый критик Гомера. Имя Зоил стадо нарицательным для язвительного и мелочного критика

209. Сантимы — [фр. centime]. Мелкая монета во Франции, сотая доля франка. ° Ни сантима (разг. устар. шутл.) — ни гроша, ни копейки (о полном отсутствии денег). Ни сантима в кармане…

Разорвана вся жизнь на косяки*,

Не мудрствуя судьба готовит двои*.

Сыграл я в зернь* с судьбой и проиграл, - см. 154 венок.

Мнемозина — (греч. Mnemosyne), мифол., дочь Урана и Геи, богиня воспоминания, от Зевса мать муз…