Через крутой мальчишеский забор...

Через крутой мальчишеский забор
под мокрые колеса самосвала
с протяжным долгим стоном падал мяч.
И умер я, как умирает мяч,
со всеми атрибутами страданья
к страданью не привыкших пацанов -
болельщиков московского "Торпедо".

Но в скверике пронзительно-пустом,
где медленные листья медно пели,
у черной липы двое обнялись,
недвижимые, словно изваянья.
Потом он оторвался от любимой
и загремел по жестяным листам,
не оглянувшись на нее немую,
ни на меня, умершего в тот миг.

Но по следам ушедшего гремящим
и по накатам шин по мостовой
я вышел к новым строящимся зданьям,
и тотчас же, огромно грохоча,
меня из почвы вырвал экскаватор.
Я трудно умер, как и подобает
сиреневому честному кусту,
который прожил, не гордясь собою,
но осеняя детские мячи,
и лепеты полночных поцелуев,
и старость на некрашеной скамье.

Но тут в мои мертвеющие ветки
ударил дождь, и я, представьте, ожил.
Спаситель мой с совковою лопатой
прикуривал, укрыв в кулак огонь.
Футбольный мяч, коснувшийся асфальта,
ушел в тугое небо пацанов,
не помышлявших о любви и смерти.
А на Миусах в скверике пустом
у серых корпусов партийной школы,
робея над ожившим изваяньем,
расхаживал взъерошенный ноябрь.
1964 г.