Подранок

Металось пространство морское,
и громко роптали леса.
Зачем над его головою
стонали весь день небеса?

Зачем лебединая стая
кружила до вечера здесь,
и туча, весь мир накрывая,
гремела и гнулась, как жесть?

А он, беспрерывно тоскуя,
всё крыльями бил, как летел,
никто не узнает, какую
он песню с надрывом пропел.

И думал я, горько забывшись,
незряче уставясь в волну,
о раненых и убитых,
и осиротевших в войну…

Чужою бедой проникаясь,
мальчишки несли ему хлеб,
но плыл он, из сил выбиваясь,
за стаей, исчезнувшей, вслед.

ДЕТДОМ

Раздетый. То слякоть, то холод,
Подвал. Мы ютимся в углу.
И голод. Космический голод.
Наесться с тех пор не могу.
Что помню?.. Я палец слюнявил,
к муке прикасался – и в рот.
А друг мой, Ананиев Павел,
подался из детства на фронт.
Вернули. И снова бежал он.
Ругался вовсю военком.
Что помню?.. А помню я мало.
Отчётливо помню детдом.
Стоял трёхэтажный. Безмолвный.
И строгий, как ночью поля.
Мой друг сиротою был полным,
и, значит, неполным был я.
Я не был детдомовцем. Не был.
И верил сильнее всего,
что если обрушится небо,
то мама поднимет его.
И рушилось.… И поднимала…
И вдруг задохнусь на бегу:
– Ах, мама! Прости меня, мама!
Когда ж я тебе помогу?..

СТАИ ПТИЦ ПОТЯНУЛИСЬ К ЗИМОВЬЮ

Стаи птиц потянулись к зимовью.
Жизнь пошла в измереньи ином.
И закат, истекающий кровью,
заслонил от меня окоём.
И уже ироничный мужчина
поучает меня, не спеша:
– Как машина мертва без бензина,
так без мыслей высоких душа. –
Что ж! Не фокус!
И сам я не с краю.
И поспорю с любою бедой.
Только, батя, сейчас понимаю –
был я как за Христом – за тобой!
Вспоминаю, как мог я подковы
разгибать, если рядышком ты…
А на кладбище запах сосновый,
кипарисный… цветы да цветы.
Что ж теперь? – если было, да сплыло.
Просто жил. Не играл в простоту.
Но удача скользнула, как мыло,
и схватила рука пустоту…
Улетают багряные листья,
укрывают, как пледом, траву.
И зову я высокие мысли,
во спасение жизни зову.
Вспоминаю о фронте рассказы
и – как ты, убавляя фитиль,
мне сказал: есть понятье – обязан!
Долг важнее высоких витийств…
А вдали за вечерней рекою
пал туман.… И шепчу я судьбе:
– Если к людям с открытой душою,
то с открытой душой и к тебе.
Стаи птиц потянулись к зимовью.
И на невосполнимость утрат
лёг закат, истекающий кровью,–
видно, к свежему ветру, закат!