Не искал в вине он истин...

В одном из здешних кабаков сидело множество людей,
Одни кричали, веселились, пили...
Другие вспоминали тех друзей,
Кто волею судьбы лежит в сырой могиле.
И вдруг открылись двери кабака,
Вошёл седой старик.
И опустилась тишина, как купол. В тот же миг
Утихли голоса людские и звон бокалов прекратился,
И тихий, еле слышный вздох по всему пабу прокатился.
Старик прошёл вперёд и будто бы не замечая ни тех людей, ни взглядов, что сопровождали каждый шаг, он произнёс:
"Итак, вот я и снова здесь. Мне как обычно, коль не жаль тебе вина!"
"Не жаль." сказал хозяин кабака и выставил портвейна три бутыли,
"Давно такую дрянь у нас не пили. Лишь ты один находишь в нём блаженство."
Ответа не было, лишь звон монет разрезал тишину, и жестом
Высохшей руки старик сказал "не надо сдачи".
"Он обезумел, не иначе...", решил хозяин, "Тут монет хватило бы на ящик рома! У него явно не все дома…"

А гость тем временем покинул заведенье. Но всё ещё стояла тишина
И люди не могли её нарушить.
Они сидели будто бы в оцепененье, смотрели на бокалы, полные вина
И страх животный наполнял людские души.
Проклятый гробовщик напомнил им о смерти,
Одним лишь видом он своим внушил им мысли о конце.
"Скорее бы его забрали черти..."
Пробормотал один из них, что с шрамом на лице.
"Чем жить его поганой жизнью и пить портвейн чтобы забыться,
И после снова вспоминать, по мне, так лучше застрелиться..."

А гробовщик пришёл к себе, в то место, что назвал он домом,
Но всё равно ему чужим здесь всё казалось, незнакомым.
Открыл бутыль, вторую, третью и начал пить самозабвенно,
Но в этот раз не чтоб забыть, а чтобы вспомнить непременно
Всё то, что так изгнать хотел из своих мыслей, дум печальных,
И вот явился девы образ в проснувшихся воспоминаньях.

Она была прекрасна... Как для поэта муза,
Как роза для романтика, как Лувр для француза...
Она была его душой и он прощал ей всё за это.
Писал стихи, хоть не умел.. И много раз была воспета её божественная стать, её глаза, улыбка, тело...
Рифмой, идущей изнутри, слегка несмелой, неумелой, но всё же рвущейся на свет... А что он получил в ответ?
Он был так слеп, не видел сути той тёмной и пустой души,
Что наполняла её тело, он жил всё время среди лжи...
Он для неё был лишь игрушкой, что всюду следует за ней,
За этой миленькой девчушкой, что изнутри чем труп мертвей.
Хоть ненавидел ложь, но лгал себе, причём безбожно,
Не верил в правду и считал, что это просто невозможно...
Но время шло, его переживанья становились всё сильнее,
А сердце от страданий вскоре вовсе огрубело.
Он так извёл себя внутри, что стал ужасен и снаружи,
И он решил "Ну чтож... Таким я точно никому не нужен".
Он стал на кладбище работать и избегать живых людей,
Решил себя так оградить от мира и мирских страстей.
Она нашла себе другого, а он как будто не заметил,
Но вскоре, сам того не ожидая, он девушку другую встретил.
Её душа была чиста, а её мысли непорочны,
Но к сожаленью их союз хоть долгим был, но не счастливым.
Он был с ней груб и ей сносить побои приходилось днём и ночью,
И вот, терпеть, однажды, ей не хватило силы...
Когда вернулся гробовщик домой,
Уже давно светила полная луна.
И вдруг увидел, он... Под потолком
В петле висела мёртвая жена.

С тех пор уж много времени прошло.
И много раз старик забыть пытался,
О том, что по его вине произошло.
Но он не мог, как не старался.
И вот вернулся он домой с тремя бутылками портвейна,
С тем, за который отдал все оставшиеся деньги в той питейной.
Нет, не искал в вине он истин,
И утешений не искал.
Он лишь хотел, чтоб грянул выстрел,
Чтоб палачом своим он стал.
Чтоб смог он расплатиться за ошибки,
Чтоб смертью смог своей их искупить.
Не возвращаться больше в дом свой хлипкий,
А раз и навсегда про всё забыть.
Он взял бумагу, написал "Не повторяй моих ошибок",
Затем он подписался на одной из нижних строк:
"Глупец, что был несправедлив к любимой".
"Прощай, жестокий я", сказал старик и отпустил курок.