Избранное

ПОДАРОК

Крёстный дядя мой с деревянной рукой,
но вернулся назло похоронке…
подарил для меня заводного коня,
как звенели от счастья подковы!..

И была у коня грива ярче огня,
колокольчик плясал под дугою,
и скакал я во сне на кауром коне,
чтобы солнце догнать за рекою.

А три дяди других, молодых и больших,
полегли на фронтах поголовно,
не пришлось хоронить, слёзы ветром сушить
над могилкой в германской сторонке.

Мою бабушку, знать, Василисою звать,
то её все сыны убиенны,
что ещё тут сказать, все друг другу под стать,
нет в России пока им замены.

А мне выпала нить – в стороне этой жить,
так и быть – я не знаю, лет сколько,
а где дом мой родной, скачет конь заводной,
и звенит, и звенит колокольчик!..

"ДА"

Если даже в реке вода
холодна, и ветер не стих,
говорите любимым «да»
и пишите стихи для них.

Старомодно не колесо,
нет движенья в смысле назад,
только в близком взоре лицо
обретает собственный взгляд.

Даже если вы дровосек
или ходите напрямик,
превратите минуту в век,
а века в бесконечный миг.

Потому что живём сейчас,
не бывает времени впрок,
вот как раз в этот самый раз
все желанья у ваших ног.

В этот раз, в этот самый миг
звёзды россыпью и листва,
опалённый восторгом крик
и евангельские слова.

Если даже вы крокодил
или рогом роете земь,
всё равно вы кому-то мил
и милей, чем агент «07».

Не банальность багряный лист,
это отблеск того огня,
что когда-то был в тело влит,
нас от гибели бороня.

Чародей вы или злодей,
по стеклу смогли босиком,
но нельзя всегда от людей
в никуда, хоть и кувырком.

Это вовсе не ерунда,
не какие-то пустяки,
говорите любимым: «Да»,
неподвластное злу стихий.

"НЕТ"

Если вдруг станет  вам не мил
этот грешный и пошлый свет,
всё равно говорите: «Нет»
из последних, быть может, сил.

Вот подсолнух, и он был жгуч,
ни к чему отчаянья крик,
по причине тягучих туч
золотой головой поник.

Только он терпелив и мудр,
его памяти суть видней:
много было и добрых утр,
и немало солнечных дней.

Надоумил кто сей росток,
когда был он совсем мальцом,
поворачиваться лицом
в час предутренний на восток?

Потому, как настанет тьма,
и весь мир вновь охватит бред,
знает он – навек не туман,
а высокий небесный свет.

Потому и в расцвете лет,
и в осеннюю грусть седин
берегите ответ один,
говорите коротко: «Нет».

Если стало невмоготу
и земля плывёт из-под ног,
подступившую тошноту,
немоту одолеет слог.

Вам поможет простое «нет»,
вы разрушите злой пасьянс,
и доселе незримый свет
озарит, охраняя, вас.

А подсолнух стоит живой,
в нём не только солнечный свет,
золотой своей головой
он кивает и шепчет: «Нет».

РЯБИНА, КАЛИНА...

Рябина, калина – о чём же мы спорим,
их ягоды с привкусом сладким и горьким,
была бы Россия, была б Украина,
о чём же мы спорим – калина, рябина…

От снега и стужи деревья седые,
как матери наши, тревог не тая,
всё шепчут нам вслед:
«Что ж вы, дочки родные,
Как же вы так, сыновья?!.»

БЕСПРИЗОРНЫЕ ДЕТИ РОССИИ

Мы в бреду сумасбродных идей,
словно в дьявольском пьяном угаре,
растеряли своих сыновей,
дочерей на всемирном базаре.

Вашей правды – на медный пятак,
вы у совести лучше спросите,
как ласкают бездомных собак
беспризорные дети России.

Как ты можешь так жить, человек,
забавляясь в Москве и Лондоне,
когда падает, падает снег
и не тает на детской ладони.

Мы в плену виртуальных затей
променяли под шелест долларов
золотые улыбки детей
на гламурную муть сериалов.

Сколько их - Куршевелей, Багам,
сколько дремлющих там на рассвете,
а в России по тёмным углам
коротают ночлег наши дети.

Что же вы, квартиранты Кремля,
капитаны великой державы,
разве гибельный путь корабля -
это наше последнее право?..

Пусть приснится и вам, наконец,
как клюёт свои хлебные крошки
недоверчивый к взрослым птенец
у чумазой девчонки с ладошки.

Я молюсь, чтоб на Страшном Суде
дети нам эту подлость простили,
чтоб в грядущей вселенской судьбе
беспризорной не стала Россия.

СМЕРТНАЯ БИТВА

Косточки павших ещё не остыли,
но их не скоро найдут,
недруги вновь полонили Россию
И на погибель ведут.

Что же ты смолкла, весёлая роща,
где твой былой разговор,
ветер чужие знамёна полощет
нам на беду и позор!

Где ты скитаешься, славный мой воин,
что приключилось с тобой,
девку ласкаешь иль снова в запое,
или от слёз ты слепой?.

Иль чересчур натерпелся ты страху,
впрочем, к чему тут укор,
если не сохнет кровавая плаха
и разгулялся топор.

Как бы там ни было, все мы под Богом,
время тоску развести
и, помолившись пред дальней дорогой,
русские стяги взнести.

Видишь, сверкают щиты нам удачей,
слышишь, кольчуги звенят,
женщины наши глядят вслед и плачут,
и возвращаться велят.

Времечко, значит, и наше приспело,
поторопи, брат, коня,
русское небо опять почернело,
не сосчитать воронья!..

Косточки павших еще не остыли,
а наш наступает черёд,
вечная битва идёт за Россию,
смертная битва идёт.

СТАРИКИ

Вот уж год, как от деток вестей
ни плохих, ни хороших…
 –  Дождь прошёл, попасу я гусей,
где, старуха, галоши?!.

Где мой плащ на собачьем меху,
фронтовая фуражка,
глянь в кладовку-то там наверху,
да плесни чего в фляжку.
   
Не перечит старуха ему,
да и что тут перечить,
был контужен снарядом в Крыму,
получилось увечье.

Чай, не изверг и, чай, не сосед,
свой, родимый калека,
ну, находит порою, да след
доживать до скончания века.

А старик офицерский ремень
затянул, взял планшетку,
гуси  –   повод, а он в этот день
должен снова в разведку.

Накрошил про запас табаку,
поглядел  на икону…
Шевелился осколок в мозгу,
лес шумел монотонно.

Враг засады укрыл впереди,
обойдём по оврагу,
ведь не зря под плащом на груди
рядом с орденом Красной Звезды
есть медаль  «За отвагу».

А старуха в домашнем плену,
набираясь терпенья,
то и дело подходит к окну
и, крестясь, ждёт его возвращенья.

ПРОСЬБА

Как бесы меня водили,
где только ни стерегли,
бежал я, как лошадь в мыле,
дорогами грешной земли.

Кружили, не отпускали,
и пропадала жизнь…
Многая есть печали
в мудрости и во лжи.

Не для себя у Бога –
для сына и для жены
прошу я совсем немного:
пусть будут светлей их дни.

А я свои именины
устрою в глуши лесной,
и веточку от рябины
потом принесу домой.

Наполним, давай, бокалы,
упрямый мой муравей,
хватит сражаться, малый,
с соломинкой на рукаве.

Родина не за горами,
чужбина и та в груди,
обидно, что в этой драме
нас некому рассудить.

По Божьему по закону
идём, не теряя дней,
много дорог есть к дому,
нас выбрали, что трудней.

ПЛАЧ МАТЕРИ

Ой, да укатилось ясное солнышко,
Ой, да упало оно за высокую горушку,
Ой, да за что мне такое горюшко,
Ой, да кто ответит мне хоть словушко?!
Разлетелись все мои детоньки
По большому по всему белу светоньку,
Улетели птенчики во чужи края,
Чтобы плакала день и ночь одинокая я.
А зачем одной-то мне наш большой дом,
Что я буду одна делать – думать в нём?
Буду ходить по просторным комнатам
Да глядеть в окна пустые, не идёт ли кто там.
Я ли вас не грела, не баюкала ли,
Не кормила что ль, аль теплей не укутывала,
Как растила вас, всё думала-работала:
Это детки мои, это радость моя около.
А теперь мне на старости одной куковать,
Чем же я была для вас плохая мать?
А когда пойду я в большой наш огород,
Некому бурьян вырвать да грядки прополоть.
Сколько было ягоды-то и цветов в нём,
А теперь колючей травой зарастает он.
Заскрипит ли ночью старая калиточка,
Я скорей к окну, смотрю в темь-ноченьку,
Может, то не ветер, а моя кровиночка,
Может, это вдруг сыночек или доченька?
Где вы, где вы, мои глупые детоньки,
Не на счастье раскидало вас по светоньку.
Ты лети-прилетай, сынок, быстрым соколом,
А вы, доченьки сизыми утками,
Да побудьте хотя бы денёчек около,
Ну, хотя бы денёчек с минуткою.
Ой, да проснулось ясное солнышко,
Ой, да согрело высокую горушку,
Ой, да растопи ты ещё моё горюшко,
Ой, да услышьте кто моё словушко
последнее!..

МАМА

А начиналось всё с того,
что мама мыла раму,
и было в комнате светло,
и улыбалась мама.

И пели птицы во дворе,
и радуга сверкала
и на картинке в букваре,
и над жилым кварталом.

И пальчиком ведя в строке,
твердил я слог упрямо,
а мама с тряпкою в руке
светилась в белой раме.

И дождь косой, и небеса,
и радужные стёкла
сияли в маминых глазах
и в тех хрустальных окнах.

Ползли и мчались поезда
не поздно и не рано,
стуча во тьме: «Куда, куда?..»
А мама мыла раму.

Вот этот дом и то окно,
дверь от дождя промокла,
всё поросло быльём давно,
и всё кругом поблёкло.

Что мне героев голоса,
трагедии Софокла,
когда блестит в траве роса
и выбитые стёкла.

И наяву мне и во сне,
лишь в почерневшей раме,
стоит и светится в окне,
как на картинке, мама.

И в злую вьюгу в январе,
и звёздной ночью в  мае
трезвонят птицы во дворе,
а мама моет раму…

РУССКИЙ ГОЛЬФСТРИМ

Нет, не остыл ещё русский Гольфстрим,
Рано, мой брат, горевать,
Сказано было: «Москва – третий Рим,
Четвёртому не бывать!»

Ниже склоняются выи к земле,
Ближе зато небеса,
Господи, дай прилепиться к тебе,
Наши услышь голоса.

Старую кожу меняет змея,
Но сей удел не про нас,
Веру и Родину выбрать нельзя,
Можно один только раз.

Снежное поле, седой пилигрим,
В сердце живые цветы,
Молча мы с Ангелом поговорим,
Родина, слушай и ты.

СООТЕЧЕСТВЕННИКАМ

Россию всегда рифмовали с красивым,
С просторами синими, с доброю силой,
От века мы ей говорили: "Спасибо",
Порою просили: "Прости и спаси нас..."

Зачем же сегодня ты с пылом и жаром
Рифмуешь то с плачем её, то с жандармом,
Кому на потребу ты ищешь упорно
К небесному цвету созвучия в чёрном?

Забыть?.. Как по тёплым тропинкам, босые,
Бежали мы вдаль за дождями косыми,
Как всех нас баюкала в речке волна,
А детские сны осеняла луна.

Забыть?... Про колючие щёки отца,
Про запах спецовки и плач у крыльца,
Про соль гимнастёрки, молчанье полей,
Про снежные горки и крик журавлей.

Я вас заклинаю – в согласье и в споре,
В застолье чужом и в живом разговоре,
Когда веселитесь вы или грустите,
Себя не забудьте, и значит – Россию!..

          ОБЛАКА

Когда плывут по небу облака,
Я тихо к ним протягиваю руки,
Я знаю, что дорога нелегка,
Вот и прошу у них простой науки.

За горизонтом есть одна страна,
Она мне и родная, и чужая,
Была мне доброй матерью она,
Но стала вдруг, как мачеха, презлая.

Ни матери, ни мачехи уж нет,
Давно там нет, и жизнь идёт другая,
Но не могу никак купить билет,
Все сроки каждый раз отодвигая.

Вот почему смотрю подолгу я
На облака, плывущие на север,
То раскрываю настежь окна я,
То запираю наглухо все двери.

И всё же выбор сердца сделан мной,
Дай, Боже, мне и облакам чуть силы,
Чтобы доплыть туда, где край родной
И детство, и отцовские могилы.

Мне говорят, что солнце и луна,
И женщины и тут, и там всё те же,
И тут, и там есть осень и весна,
И тут, и там нальют и хлеб нарежут.

Я соглашусь, я понимаю сам,
Повсюду есть и радость, и кручина,
И глупо верить снам и чудесам,
Но в чём тогда тоски моей причина?

И как бы там ни вышло по судьбе,
Теперь свои мосты я не сжигаю,
Я знаю, мать поплачет обо мне,
А мачеха?.. Я этого не знаю.

ТАЛИСМАН
 
Мне однажды на просторе,
Где трава, как шёлк, нежна,
Улыбнулась в разговоре,
В душу глянула княжна.

И сказала: «Слава Богу,
Что на русской на земле
Бережёте вы дорогу,
Путь спасения во мгле!»

И шепнув на память слово,
И легко взмахнув рукой,
Пала росами и, словно,
Стала лесом и рекой.

И с тех пор мне слово это
На распутьях – талисман,
С ним иду по белу свету
Через ночи и туман.

В нескончаемые ночи
И в тумане так нужны
Мне внимательные очи
Древнерусская княжны!

БЕДНАЯ ЛИЗА

Как же так, моя бедная Лиза,
Почему ты всё чаще молчишь,
Ты мечтала всю жизнь о Париже,
А в Париже так сильно грустишь?

В меру радости, в меру печали,
Слава Богу - и дом, и семья,
Только спать не даёт нам ночами
Металлический свист соловья.

Это возраст диктует капризы
Или шифры меняет свои,
И на родине, помнишь, нам, Лиза,
Не давали уснуть соловьи.

Или пели они чуть иначе:
То взахлёб, а то страстная трель,
Что ж ты, глупая женщина, плачешь
И не хочешь их слушать теперь.

Ночь. Бессонница. Милая Лиза,
Не скрывай конопушки свои...
Дождь парижский стучит по карнизу,
А под Курском поют соловьи.

ШЕЛЕСТЫ ТРАВ

В немоте Беларусь, Украина, Россия,
Только шелесты трав безъязыких могил,
Опускается ль ночь на славянскую силу,
Или вновь полонил сердце дьявольский пыл?

В лихорадке вражды, лихоимства, обмана,
Правду сбросив в обрыв, ложь уселась на трон,
И пути не видать, всё покрыто туманом,
На ладонях полей тени хищных ворон.

Неужели конец, родниковые воды
Пересохли, угас свет духовных святынь
Или промысел Божий покинул народы,
И почуяла сладость свободы полынь?

Нет, не верю таким я пророчествам века,
Века страшных убийств, богохульства и слёз,
Верю веку любви, верю я в человека,
Верю в вас, белорус, украинец и рос!..

БЕАТРИЧЕ

Где ты, где ты, моя Беатриче,
Возвращаюсь на круги своя.
На коленях кошка мурлычет,
Под ладонью в ночи искря.

А за дверью такая вьюга,
А за вьюгой такая синь
Глаз твоих над цветущим лугом
Итальянских моих Россий.

Может, замужем за майором
Или стынешь у фонарей,
Я прошел через семь коридоров,
Переплыл через восемь морей.

Будто кто-то, мне мстя, ворожит,
Возвращая на круги своя.
Почему так странно похожи
Беатриче и Баттерфляй?

Воет волком ночная вьюга,
А за вьюгой такая синь
Ваших глаз над цветущим лугом,
Над дымами моих Цусим.

Над дымами моей России,
Сумасшедших моих погонь…
Дай мне руку, Анастасия,
Прости, милая, успокой!

ТОПОЛИНЫЙ ЛИСТОК

Не гордись, что стоишь по-над кручею,
Не случилось бы, скажем, тебя,
Так другой бы нашёлся и мучился,
Проклиная судьбу и любя.

Просыпался б, как ты, ночью тихою
Весь в слезах и сказать бы не мог,
Вышил кто серебристыми нитками
В небесах тополиный листок.

А узор – вы такого не видели,
Нет похожей внизу красоты,
Не найти на земле мне обители,
Не уйти от земной суеты.

Ни друзья, ни враги не обидели,
Что мне запад и что мне восток!..
Коль висит в небесах, вы же видели,
Моей русской души лоскуток.

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

        «О, русская земля,
        уже ты за холмом!»
        «Слово о Полку Игореве»

Огонь пронёс я сквозь потраву,
Теперь к Путивлю, к той стене,
Где горько плачет Ярославна,
Как ты, любимая, по мне.

Мечи надёжные отлиты,
Вороний грай, судьбу не сглазь,
Меня давно у поля битвы
Ждёт сверстник мой, хоробрый князь.

Я с вами воины-мужчины,
Я крепок сердцем и рукой,
Но поредевшая дружина
Молчит за чашей круговой.

Из полуночной жути слышу
Ворожий стелющийся свист,
Так на шинель меняй манишку,
Немедля сбор играй, горнист!..

Держать нам стражу до рассвета,
И потому пишу не вдруг,
Как звон кольчуг доносит ветер,
Как автомат сжимает друг.

СТЕПНАЯ БАЛЛАДА

Травы, травы – степные баллады,
Пыль, ковыль из-под бьющих копыт,
Тени, тени – лихие отряды –
Мимо плачущих русских ракит.

Я молчу, будто перед иконой,
Боль свою – ни друзьям, ни врагу,
Кто-то, знаю, готовит патроны,
Я – слова берегу.

Травы, травы – степные баллады,
Кони, кони! – железо подков,
Неразрушенные баррикады,
Но спасительный Божий Покров.

У России свои законы –
Ежедневных последних дней…
В караул у горы Поклонной
Заступают любовь и гнев!

НЕ КЛЯНИ МЕНЯ, МАТЬ РОССИЯ...

Мы в общагах и в стройотрядах
Петь любили, помнится мне,
Романтические баллады
О гражданской войне.

Про бойцов молодых, атаки,
Дым, огонь и про боль потерь…
А теперь нам сказали: «Враки,
Песни те не нужны теперь!»

Да, не вся душа в тех балладах,
Все хлебнули – и стар, и мал –
Вперемешку с слезой баланды,
Шёл великий лесоповал.

Да, окончилась та погоня,
Новой жизнью живёт страна,
На толчке – золотые погоны,
Боевые кресты, ордена.

По вокзалам и подворотням,
Лучше выдумать – не моги! –
С правдой нищей и безработной
Люди выставлены на торги.

Может, это мне только снится:
С окровавленным мальчик ртом
В дорогой умирает столице,
В чёрном порохе Белый дом.

Есть ещё надежда и сила,
Хоть живу на другом берегу,
Не кляни меня, мать Россия,
Чем смогу – помогу.

Помогайте словом и делом,
А иначе – погибель, разор,
Смыть не поздно с души и тела,
Искупить вину и позор.

Кто-то песни поёт иные,
А в моей – пусть слова просты:
«Где вы, кони мои вороные,
Где погоны мои золотые,
Звёзды алые и кресты?!.»

ВРАЩЕНИЕ ЗЕМЛИ

И знать. И верить. В Божьих все руках.
Весенний ветер зимний сон развеет,
Неумолимо в срок зазеленеет
Земля, поправши прошлогодний прах.

Нежно-белы заплещутся сады,
И воссияет звёздочка на небе,
За песней о любви, за думою о хлебе
Придет час покаянья и мольбы.

И оживут молитвою уста,
И зашумит листвой старинный посох,
Зажгутся звезды, засверкают росы,
Зашепчут полотенца на крестах.

В одном хотя бы мне не прогадать:
Пусть будет у жены чуть-чуть богатства,
А у меня пусть будет полным август,
А с внуком пусть пребудет благодать.

Пусть греются смородины кусты
И яблоки, упавшие на грядки,
С каракулями детские тетрадки
И запасные чистые листы.

Последние подходят времена,
Но всё равно в осеннюю погоду
Я жгу костры, хожу по огороду,
В сухое место прячу семена.

ТЕРРОР

Шумит тревожно лес листвою,
Плывут по небу облака,
А вражья сила злобно воет,
И прёт на Русь издалека.

Идут отборные резервы,
В чинах разбойник, наглый вор,
Огромно, обло и стозевно,
И лаяй чудище Террор.

И не уйти от злой мороки,
И коршун над жнивьём кружит,
И обнародуются сроки,
Подпорки вымысла и лжи.

И обещается пустое,
И подрумянены слова,
Но тише лес шумит весною,
И реже новая листва.

Героев, павших в чистом поле,
Растёт и ширится число,
И Бог над смертной их юдолью
Склоняет медленно чело.

РУССКИЙ ОФИЦЕР

             В.В. Квачкову

Там, где изменники у трона,
Где прокурор с судьёй в ладу,
Ты вновь объявлен вне закона
В бандократическом аду.

По сути ты - военнопленный,
Так в чём тогда твоя вина,
Когда идёт по всей вселенной
За правду русская война.

Идёшь и ты сквозь тьму и стоны,
И шепчешь: "Господи, прости!.."
Но как светлы твои погоны,
Достойный сын всея Руси!

***
Отдаю, отдаю
Тебе сердце и жизнь,
и прошу, и прошу
об одном, Боже правый,
не губи, не губи
меня сладостью лжи,
погуби, погуби
меня горечью правды.

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ

Чёрный,
как плавник акулий,
много лет и зим назад,
двадцать пятого июля
выпал жребий невпопад.

Я судить тебя не вправе,
хоть и старше по годам,
скольких ты тогда оставил
нас, сирот, по городам!

Оттого мне так обидно,
что ты  прикуп козырной
вопреки игре арбитра
вдруг сменил на роковой.

Я, когда в Москву приеду,
на Ваганьково пойду,
выпью с кем-то за победу,
за победу и беду.

Чёрный,
как плавник акулий,
этот день в родном краю,
хоть цветов у нас в июле,
даже больше, чем в раю!..

СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ

Нет, не зазноба, а заноза,
и Маяковский, и Прокруст,
твоя язвительная проза –
терновника горящий куст.

И говорящий, и саднящий,
и обжигающий стыдом:
то жар пустынь, то злая чаща,
то околоток, то дурдом?!.

Вопрос тут больше не еврейства,
а фарисейства умных жоп,
по генам – вот твоё семейство:
Высоцкий, Зощенко, Эзоп.

И Чехов с Гоголем, и Бунин,
а впрочем, перечень имён
тут ни к чему, и слюни-нюни
не оправдание времён.

Ты жил с упорством Робинзона,
отчаянно, как Робин Гуд,
и знал прекрасно: Жизнь и Зона
не для скопцов или зануд.

Ни в патриоты, ни в пророки
в отечестве не захотел,
но и в чужом краю сороки,
и съел опять же, кто успел.

Порыв задорного начала,
поздней – губительная грусть
скользящим лезвием ласкала,
тоской полосовала грудь.

Где рай земной и где свобода,
не отыскал ты на земле…
И в новом свете нет исхода,
и нет исхода в старой тьме.

ВЯЧЕСЛАВ КЛЫКОВ

Притихли и дубравы, и поля,
зияет солнце в траурной оправе,
осиротела русская земля,
печалится о сыне Вячеславе.

Какая грусть, какая боль в груди,
саднит и жжёт невидимая рана,
мы потеряли Воина Руси,
и как всегда не вовремя и рано.

Я, к сожаленью, не был с ним знаком,
а под его рукою оживали камни,
так Бог простым и ясным языком
нам верный путь указывал в тумане.

Ты, Вячеслав, там Господа проси,
чтоб нас простил и усмирил соблазны,
чтоб не плутать, не сбиться бы с пути
и не попасть опять на вражий праздник.

Есть русский путь, иного нет пути,
иные все – трясина и погибель,
ты, Вячеслав, там Господа проси
беречь Россию - Божию обитель.

А здесь в дозоре Муромец Илья,
царь Николай у белого престола,
и звонницы Московского Кремля,
и помнящие всё холмы и долы.

Калуга, Курск, Сибирь, Урал, Тотьма
и Радонеж,  и Вологда в походе,
князь Святослав – и отступает тьма,
и память просыпается в народе.

Молитвами, заветами отцов
восходит Русь из огненной купели,
и маршал Жуков, и поэт Рубцов
стоят на страже нашей колыбели.

Мы не кимвал бряцающий, мы не
как бы родства не помнящие Ваньки,
вот почему, когда ты снился мне,
оркестр играл «Прощание славянки».

Играй, оркестр, зови сквозь ночь труба,
на проводы сзывай - не на поминки,
бессмертна у художника судьба,
он пал в бою, а не в толкучке рынка.

И потому: Счастливого пути!
грусть говорит, что встреча неизбежна,
ты, Вячеслав, там Господа проси
любить Россию тихо, верно, нежно...

ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ

Из пшеничной муки да на простокваше
заведу я квашню, испеку пышных блинов,
да пошлю с журавлями гостинец сыночку Паше,
пропавшему средь далёких больших снегов..
Передам от добрых людей весточку, привет нежный,
благодарность за песни степные, вольные,
натерпелся он горюшка, грешный, сердешный,
в двадцать шесть годков горластых, неполных.
Как пошли в разгон, не остановить коней,
понесли, борзые, до Москвы из Прииртышья
лучшего из твоих, Россия-мать, сыновей,
соловушку родненького, а не подкидыша.
А там лихие разбойники, завистники,
с душонками, онучками вонючими,
по следам его, как шакалы, рыскали,
за дождём серебряным чёрною тучею.
Кляузничали, в засадах караулили,
ни стыда, ни жалости, ни совести,
да и настигли молодца осою-пулею,
оборвали  звонкие песни да повести.               
Дни сегодняшние в горести, поминальные,
времена иные, да изменчивые не шибко,
и сейчас лебедей отстреливают добрые начальники,
и сейчас людей губят совсем не по ошибке.
Близкие мои, человеки  мои разные,
за глаза его цвета неба синего-синего
давайте выпьем без слова громкого, праздного,
за сыночка нашего Па-а-влушу Васильева…

ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ

Какие могут быть черновики!..
Речь не идёт о школьном сочиненье,
а слово обретает суть значенья
в контексте жёсткой жизненной строки.
Воображенье – это костыли
фантазии, и фабула гранична,
бессилен тут и жалкий опыт личный,
и зелень, и седые ковыли.
Кому нужны твои черновики!..
Когда в раздумьях о судьбе вселенной
ты не напишешь матери согбенной
и не подашь упавшему руки.
Как ни старайся, что ни говори,
творит лишь тот, в ком вечное сомненье
преодолеет лжи сопротивленье
и правила навязанной игры.
А что потом?.. Затейливый сюжет,
смех эпитафии, грусть эпиграммы,
слов саранча, дешёвенькие драмы,
не унывай, мой юный друг, поэт!
Не береги свои черновики!..
Не перепишешь жизнь свою сначала,
нет у тебя надежного причала,
и нет ничьей спасительной руки.
А зелень и седые ковыли –
соломинка, нежданное подспорье
тем, кто блуждает в славном Лукоморье
и думает о пузырях земли.
Вся жизнь моя – одни черновики!..
И этот крест за то мне в наказанье,
что на морозе первое лобзанье
я разменял давно на пятаки!
Не унывай, мой юный друг, поэт,
давай поднимем тост за Велимира,
он сжёг в ночи черновики поэм,
чтобы согреть девчонку без квартиры.

НИКОЛАЙ ГУМИЛЁВ

Ночь, напрасно тоской не мучай,
бурей злой не тревожь, не буди,
что мне тучи, чёрные тучи,
этот свет у меня в груди.

Свет вечерних заснеженных окон,
и дымок над белёной трубой,
свет высокой звезды, одинокой,
над моею нескладной судьбой.

Ах, судьба! – золотая морока
снов и слов, и непрошеных слёз,
волшебство женских глаз с поволокой,
торжество белоствольных берез.

Эту нежность и эту ласку
не отнять ни враждою, ни тьмой,
из похода вернулся, как в сказку,
оловянный солдатик домой.

Не чужой, не шумите вы, клёны,
баню вытопит старая мать, 
стол накроет под строгой иконой,
будет слушать и будет молчать.

Расстается вечер с лазурью,
да и я уснуть бы не прочь,
ночь, прошу, ни тоской, ни бурей
хоть сегодня меня не морочь!
    
Свет заката над куполами,
лёгких ласточек пилотаж,
моя родина - моё знамя
и трагедия, и кураж.

Не страшна никакая сила,
что б там ни было впереди,
пока светит в душе Россия,      
бьётся сердце в моей груди!..

ВЛАДИСЛАВ ХОДАСЕВИЧ

Я не творю себе кумира,
но в светлый августовский день
Вы со своей «Тяжёлой лирой»
в мой дом вошли легко, как тень.

Вошли за Вами быль и небыль,
глухие, шумные года,
а за окном синело небо,
все то же небо, как тогда…

Когда Вы,  гордый и тревожный,
и проклиная, и любя,
взошли по трапу осторожно
на борт чужого корабля.

И потянулись дни и ночи,
и было Вам невмоготу,
когда глядели в душу Очи
Вас повергая в немоту.

Всё та же знойная дорога
сейчас лежит передо мной,
и я, как Вы, прошу у Бога
благословить мой путь земной.

Судилось Вам  тяжёлой лирой
познать тщету и благодать
и просиять в безумном мире 
высоким слогом с буквой "ять".

ПТИЦЫ ГНЁЗД НА ЧУЖБИНЕ НЕ ВЬЮТ

Птицы гнёзд на чужбине не вьют,
Такова птиц небесных природа,
Ну, а песни, а песни поют
Птицы певчие и в непогоду.

И бывает в холодные дни,
Не понять, это сон или память,
Вдруг затеплятся окна вдали,
Замерцают сквозь снежную замять.

Заскрипит, закачается клён,
Распахнутся приветно ворота,
Но грустит опустевший перрон,
Не дождавшийся снова кого-то.

Где лесных колокольчиков звень,
Там и звон колокольный до дрожи,
Там где ночь, начинается день,
А тропинка бежит бездорожьем.

Мне, товарищ, давно не резон
Ни форсить, ни играть в патриота,
Но скрипит под оградою клён,
И снега заметают ворота.

Нас пригрели другие края,
Тают птицы прощальным курсивом...
Всё ясней, где Россия, там я,
А где я - значит, там и Россия.

СНЕГИРИ

Снегири, снегири,
на груди свет зари,
эти птицы живут рядом с нами,
по душе им снега и свои берега,
облака и густые туманы.

Так зачем, дорогой,
мы летели с тобой
в тёплый край от холодной зари,
если снятся порой и тревожат покой
красногрудые те снегири.

Дом отцовский стоит,
всем ветрам он открыт,
у ворот спит под снегом рябина,
а на ней, посмотри, снегири, снегири,
так скажи, почему мы не с ними.

Дорогая, прости
за превратность пути,
греет нас свет далёкой зари,
по душе нам снега и свои берега,
мы ведь тоже с тобой снегири.

ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ

Не хочу никаких новостей,
ни плохих, ни хороших вестей,
ни врагов, ни друзей, ни гостей,
не хочу никаких новостей!

День сегодня Чистый четверг,
в Украину приехал Ландсберг,
представитель литовской Литвы,
заводной оппонент Калиты.

Не хочу никакой беготни,
ни вранья воронья, ни родни,
ни собачьей грызни и брехни,
за рекой догорают огни.

И на Тайной Вечери Христос
в честь Иуды сказал первый тост,
Он сказал о великой любви…
(Почему наши руки в крови?!.)

«Не хочу никакого вина, –
ты сказала, – уж лучше война»,
я сказал: «Не надейся, не жди,
Конец Света – в груди».

Для живых в Чист четверг
Страшный Суд,
в Чист четверг самосуд, самосуд…
Люди добрые пасху пекут,
Плащаницу несут.

ЗАВИСТЬ

Я не веду обидам счет,
прочь, вражьи рожи!..
Мне тратить время на ваш род
совсем негоже.

У вас не тот менталитет,
ваш культ – купюра.
А я завидую лишь тем,
кто был натурой!

Вся ваша жизнь – сплошной базар,
мне ж колет сердце,
что стал героем Трафальгар
не я, а Нельсон.

У Черной речки в январе,
у той опушки,
не я сжимаю револьвер,
а Саша Пушкин.

Мои обидчики: Тристан,
Булат с гитарой
и первый в мире космонавт
Салют, Гагарин!

Я эту зависть не таю,
и мне не стыдно,
но быть у жизни на краю
давно обрыдло.

Я не коплю в душе обид,
но всё же, всё же…
Гори бикфорд, шипи карбид,
у…, вражьи рожи!

ЗАЧЕМ?

За окном
над землею
заснеженной
дремлет тихая, нежная ночь.
Но твердишь ты:
«Не будет по-прежнему,
значит, голову зря не морочь!»

Знаю я,
           что не будет по-прежнему,
ни к чему воду
в ступе
толочь.
Но зачем тогда
тихая, нежная
не дает нам уснуть
эта ночь?!.

РОССИЯ И ПАЛАЧ

А мы пощады не просили,
а мы в груди замкнули плач,
когда бессильную Россию
четвертовать повёл палач.

В своей профессии дотошный,
и грамотей, и семьянин…
А всё же муторно и тошно
вам не бывает, гражданин?..

А мы пощады не просили,
а мы в груди замкнули плач,
когда бессильную Россию
четвертовать повёл палач.

…И так обыденно и просто,
как бы вела себя сама,
она застыла пред помостом,
взглянула кротко в небеса.

И улыбнувшись виновато,
таясь в тревоге вековой,
перекрестила нас, ребяток,
прощальной лёгкою рукой.

А мы пощады не просили,
а мы в груди замкнули плач...
И на колени пред Россией
встал наш безжалостный палач.

ЖАЛОБА ЗЕЛЁНОГО ЗМИЯ

Плачет Змий зелёными слезами:
«Я люблю вас, граждане России,
я делил печаль и радость с вами
и всегда был рядом, как просили.

«На Руси веселие есть пити»,–
это нам завещано издревле…
Призраки с неистовою прытью
веселятся в брошенных деревнях.

Чок-да-чмок, а мнится, что подкова,
мужикам не уступают бабы,
нет с проклятым сладу никакого,
он и тамада, и за прораба.

Плачет Змий зелёными слезами,
только эти слёзы крокодильи…
И шумят над чёрными крестами
русские серебряные ливни.

Я РАТНИК РУССКОГО ЗАСАДНОГО ПОЛКА

Течёт, мерцая, древняя река,
храня сердцебиенье родника,
родных церквей лаская купола,
и слышу я, звонят колокола.

И помню я, вчера был дан наказ:
стоять и ждать, ждать самый крайний час,
мой меч остёр, моя рука крепка ,
я ратник русского засадного полка.

Плывут над полем брани облака,
то нас побьют, то мы побьём врага,
то ссорятся, то мирятся князья,
а я стою, мне двигаться нельзя.

Туманны и тревожны берега,
оплакивают павших облака,
а я стою, жду самый крайний час,
не отменён пока ещё наказ.

Плывут, висков касаясь, облака,
у ног моих сплетается трава,
и прорастают сквозь меня века,
но помню я, наказ был дан вчера.

Вот снова шум, и пыль до потолка,
в Москве опять валяют дурака,
вороны каркают и свищут соловьи,
смешались и чужие, и свои.

Со всех сторон претенциозный гвалт,
грузин на юге, с севера прибалт,
азартна роль, да честь невелика:
взять и пустить Россию с молотка.

Слетаются купцы издалека,
товар на славу, щиплют за бока,
скулят борзые, им бы нарасхват,
и самый хват - вчерашний друг и брат.

Надменный запад говорлив и строг,
молчит многозначительный восток,
туманны и тревожны берега,
течёт, течёт летейская река.

На всё есть Божья воля и рука,
пусть будет мир и мелется мука,
а я стою, и не смыкаю глаз,
не оплошать бы в самый крайний час.

Ни дым измен, ни горькая слеза,
ни смрад болот не застят мне глаза,
в груди моей чеканная строка:
"Я ратник русского засадного полка".

УРОК РУССКОЙ ИСТОРИИ

Что им истории уроки,
всё прыг да скок,
и хвост торчком,
галдят без умолку сороки,
а впрочем, птицы ни при чём.

А впрочем, что я, право слово,
кощунствуйте, не всё ль равно,
не ваше поле Куликово,
не ваша брань Бородино.

А впрочем, что я, слово право,
не всё ль равно, какие вы,
не для глухих плач Ярославны,
не для слепых пожар Москвы.

Не вы у Невского в дружине,
не вас скликает Калита,
не вы головушки сложили
за Русь святую и Христа.

Кровь родины не конъюнктура,
а правда в том, как ни юли,
не ваши Ладога и Муром,
не ваши слёзы сей земли.

Я помолюсь за вас, так надо,
пусть обожгут и вас Слова:
"Они уже свою награду
здесь получают всю сполна".

СЕРЕБРЯНАЯ НИТЬ

Летит серебряная нить,
Ликует детвора!..
А мой возок скрипит, скрипит,
Пришла его пора.

Пришла пора, крепись, дружок,
Нелёгок нынче груз,
На славу вырос артишок
И репа, и арбуз.

И смех, и солнечный песок,
И грусть, и лунный свет,
Изящный женский поясок
И золотой секрет.

А был такой чертополох,
То ливень был, то град,
Пожары на переполох
Помножены стократ.

Но пот упал на перегной,
Туман – на чернозём,
Что было сеяно весной,
Не поросло быльём!..

Мне эта истина ясней
И ближе стала, брат:
Успеть посеять на весне,
По осени – убрать.

Летит серебряная нить,
Как радость, как печаль,
А мой возок скрипит, скрипит,
И пишется скрижаль.

СТАРАЯ СКАЗКА

Где моя старая сказка,
Все проглядел глаза я,
В ней каждому своя маска,
Добрая или злая.

Там мудрый сверчок за печкой,
Презлющий донельзя тролль,
Там ищет жену царевич
И шествует голый король.

И ждет там помимо прочих
Чудес вас, наверняка,
Вечная речка молочная,
Кисельные берега.

А туго придется, верьте
В успех одолеть врага,
А что касается смерти,
То есть живая вода.

Только сегодня и лица,
И маски, молчать грешно,
Смешались повеселиться,
Время чумное пришло.

Разные хари и морды,
Скрыв каиново тавро,
Чревовещают народу
Про лучшее завтра, про…

Нет ни дороги, ни поля,
Э-ка, куда занесло,
Нет, не пропала та доля,
Бранное то ремесло.

Не выцвели мои краски,
И не погасли огни,
Да здравствуют старые сказки
И, Боже, меня храни!..

ТРЕТЬЕКЛАССНИЦА

Здравствуй, где ты,
дорогая третьеклассница,
бант воздушный, кружевной воротничок,
красные пятёрки по чистописанию,
а по арифметике – не в счёт.

А по арифметике – контрольная,
может, к Вовке стал тебя я ревновать,
только в первый раз за всю нашу историю
локтем я прикрыл свою тетрадь.

Что Германия! – скучища допотопная,
что Америка! – дери её коза,
если и сейчас я вижу эти полные
слёз невысохших огромные глаза…

Где и как теперь живёте вы , красавица,
я уже давным-давно не пионер,
вы меня, прошу, простите, третьеклассница,
за дурацкий тот арифметический пример.

АЛЫЙ  МАК

А мальчишкой во сне
я бывал на войне,
я в окопах лежал
и в снегу замерзал.
Вот в атаку пошли,
в рукопашной сошлись,
штык винтовочный тот
мне вонзился в живот.
У меня ж автомат,
только пули лететь не хотят,
у меня ж пистолет,
только он отлетает в кювет.
У меня же штык-нож,
только силы в руках ни на грош!..
И стонал, и кричал я,
и корчась во сне,
просыпаясь, молчал,
побывав на войне.
А  моё-то  ружьё
не стреляло во сне,
кто же, кто же чужой
поселился во мне?
Я  метался  во  сне,
умирал на войне,
не могла тоже спать
моя бедная мать,
позвала  пошептать,
порчу надо, мол, снять!..
Утром солнце лучом
постучало в окно,
объяснить, что почём,
мне не сможет никто.
Ну, к чему этот сон,
я ж не знаю, кто враг,
помню, рос под окном
алый мак, алый мак…

ПАМЯТЬ ЗЕМЛИ

За окном электрички
зловещие пляшут костры,
От пожарищ кричащих
багровые зори в полнеба,
А по крови и пеплу
немые бредут гусляры,
Плачут жёны и дети
по мужьям, по отцам и по хлебу.

Золотые колосья
под топотом диким легли,
А по градам и весям
свистят половецкие плети...
Рассказала об этом
сегодня мне память земли,
Что украсила алыми маками
степь на рассвете.

БЕГУЩИМ В СВОРЕ

Мне – четырнадцать. Я – на ринге.
Кровь из носа. Вспухла губа.
Угощаю противника свингом
и ответный держу удар.

Во дворе то игра, то ссора,
в ход опять пошли кулаки.
Неизменный итог разборок
кровь из носа и синяки.

Но какой бы ни вышла драка,
непреложный закон был тут:
пацанам не пристало плакать,
и лежачего здесь не бьют.

А теперь вот взрослые дяди,
что умеют играть во власть,
бьют без правил, и чаще сзади,
и лежачих пинают всласть.

Я стоячий или лежачий,
молод я или тоже стар,
я могу обойтись без плача,
я умею держать удар.

Но все чаще шепчу: «О, Боже, – 
и сквозь слезы просить я рад, –
Ты прости им, заблудшим, тоже
бо не ведают, что творят!..»

На земле не построить рая,
обретенный страшен покой,
если прожил ты жизнь, не зная,
что живешь со слепой душой.

Нет прощенья войне и горю,
но давай помолимся, брат,
за бегущих в собачьей своре,
бо не ведают, что творят.

ЭТЮД № 114

На баяне играю по нотам
сто четырнадцатый этюд,
как хотел я в морскую пехоту,
где бесстрашные песни поют.

Запишите в морскую пехоту,
там крутые в ходу обороты,
там бушлат и душа нараспашку,
полосатую видно тельняшку.

Не попал я в морскую пехоту,
призван был в рядовые  поэты,
но скажу откровенно при этом,
что одна у нас, братцы, работа.

Я в дозоре, а вы – на  «охоту»,
вы десантом, а я – на марше,
на российских родных широтах
защищаем сограждан наших.
   
По воде, по камням, по болоту,
в адский зной и в лютую  стужу
мы свои охраняем высоты,
наших душ рубежи, нашу сушу.

Есть единственная у нас льгота:
там, где пекло, где рвется нить,
боевая  морская пехота
и поэты обязаны быть.

Вспомню хрестоматийные ноты,
и  мальчишку пора помянуть…
Для морской я играю пехоты
сто четырнадцатый этюд.

ПОСЛЕДНИЙ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ

На светлом фоне небосклона
ещё зелёная листва,
и утки крякают спросонья,
кружится тощая оса
над почерневшим виноградом,
над кружкой чаю по края,
ей, как и мне, сегодня надо
летать и двигаться с утра.

Мне, как и ей, извечный поиск
в последний летний день вести
и, о сегодня беспокоясь,
на завтра что-то припасти.
Сгрести листву по огороду,
подправить высохший плетень,
переколоть в дрова колоды
и выкорчевать старый пень.

Спалить ботву, труху соломы
в пылу дымящихся костров
и просмолить фундамент дома
успеть до северных ветров.
Нам этот день не для потехи
дано блюсти из рода в род,
таскает белочка орехи,
и роет твердь трудяга-крот.

Последний летний день, а скоро
и листопады, и метель,
и глуше споры-разговоры,
и  всё прохладнее постель.
И пусть смиренней бьется сердце,   
пусть правит сердцем мудрый ум,
а за печной чугунной дверцей
огонь творит весёлый шум.

Такой у жизни распорядок,
и, как всегда, она права:
спешите делать то, что надо,
и слышать нужные слова.
Закон души, закон природы:
там, где кончается асфальт,
просторней купол небосвода
и ближе трепетная даль.   

ЭПИГРАФ №1

Границей между сном и ложью,
меж днём и ночью - вечера,
когда не думать невозможно
и безнадёжно поздно врать.

ТРАВА ИЗУМРУДНАЯ

Здравствуй, травушка-трава
изумрудная,
там, где жёлтая листва
беспробудная.

Онемевшая молва,
жизнь прошедшая,
озимь - первые слова -
робко шепчется.

По твоим да по следам
в стынь осеннюю,
да по белым по снегам
в синь весеннюю.

Знойным летом чтоб пропеть
песню светлую,
отзвеневши, умереть
утром ветреным.

Всех и вся суметь простить
в пору трудную,
и успеть благословить
изумрудную...

СКВОЗНАЯ РАНА

Лучше не в упор, а рикошетом,
лучше, если в мякоть, а не в кость,
чтобы пуля-дура, но при этом,
как игла, прошла тебя насквозь.

Это значит - ранен ты навылет,
назовут ранение сквозным,
главное, чтоб кровь остановили,
в госпиталь доставили живым.

Рану там хирург с солидным стажем
без щипцов и скальпеля зашьёт
и, быть может, по привычке скажет:
- Ничего, до свадьбы заживёт!

Пуля та свинцовая, простая,
хорошо, что не наоборот,
да и поговорка есть такая -
кость была бы, мясо нарастёт!

Случаи бывают и похуже,
просто это надо пережить,
во дворе ледком покрылись лужи,
почему-то запил массажист.

Сводку криминальных происшествий
диктор оглашает не спеша,
только не услышим мы известья,
что смертельно ранена душа.

Стерегли её не на закате
и дуплетом били прямо влёт,
а она примеривала платье
знаменитой фабрики "Восход".

А она у зеркала крутилась
и, бровей подчёркивая нить,
думала, за что ей Божья милость -
быть влюблённой, сумасшедшей быть.

За окном дожди заводят песни,
листья облетают не спеша,
как же быть и что же делать, если
со сквозною раною душа?..

ЭПИГРАФ №2

Не тем, которые легки,
не тем, кто просто - по теченью,
девчонке, пишущей стихи,
моё почтенье!..

ЛИТЕРАТУРНОЕ НАПУТСТВИЕ

К загадке Уайльда, к шагреневой коже
дорогу узнать Вы желаете тоже?

И Вы не сумели избегнуть искуса
таинственным светом и тьмою искусства?

Снимайте перчатки, кладите их в шляпу,
смелей выбирайте суму или шпагу.

И твёрдой стопою, не празднуя труса,
ступите на зыбкие тропы искусства.

Ещё не забудьте настой от мигрени
И в пять лепестков цвет душистой сирени.

Вот посох, вот плащ, обойдётесь без грима,
в морщинах лишь пыль на лице пилигрима.

Не бойтесь наветов, ехидной усмешки,
спешите, там Гретхен и дантовский грешник!

Но чур, не винить, коль навара допрежь
наградой единой засветится плешь.

Подумайте, милые, срок до утра,
а может, Вам лучше пойти в повара?

На пару с женою вязать свитера,
прошу Вас, подумайте, срок до утра!

А может, полезней, для пущей затравки,
толкать по вокзалам фирмовые плавки?

У Вас же здоровое пищеваренье
и детская тяга к пюре и варенью.

А стихотворенья - сплошная отрава,
всю жизнь по пятам нехорошая слава.

Какие потери?.. О, глупые страхи!...
В кино Вам покажут и пламя, и плахи.

И дома ревнуйте, а сценой - квартира,
на лестничной клетке трагедии мира.

Хотите Вы жить интересно, с достатком,
но как же быть с совестью, коли в заплатках?

Достоинство, честность - прокрустово ложе,
так что Вы решили, мой милый, ну что же...

Перчатки надели?.. Ну вот и отлично,
а шляпу, позвольте, подам я Вам лично.

Прощайте, и пусть Вас не сводят с ума
ни шпага, ни посох, ни плащ, ни сума!..

СОСЕДУ

Иметь бы дом и дойную корову,
впридачу лошадь добрую и воз...
Желаю Вам, хозяин, я здоровья,
я понимаю - нужен и навоз.

На ваших грядках огородней почва,
сытней росточку, овощу, кусту,
там черви есть, там дружно куры квохчут
и яйца добросовестно несут.

Живи, сосед, справляй лишь именины,
и чтоб жена - румяная, без слёз!..
Я понимаю, как необходимо
иметь валюту - золотой навоз.

Охота пуще, говорят, неволи,
так, значит, наши помыслы чисты,
до вечера ты холишь своё поле,
я до утра рву бледные листы.

На брудершафт, давай-ка, в воскресенье,
и согласимся - истина проста:
земля не может жить без удобренья,
душа - без песен, тело - без креста.

А "гумус" - удивительное слово,
и потому решаю неспроста
построить дом и завести корову,
забыв причуды чистого листа.

Но всё же есть одна несправедливость,
мне данная, как видно, на беду,
когда ты спишь, тяжёлый и счастливый,
взлетаю я и падаю в бреду!..

АМПУТАЦИЯ СОВЕСТИ

Кончай, дядя, базар,
ни к чему околичности,
ты – никчемный товар
без зелёной наличности.

Хлам – хоромы твои,
чушь – охрана с овчарками,
свистуны-соловьи,
гаражи с иномарками.

День и ночь ты дрожишь,
аллергия на новости,
и вообще твоя жизнь –
умерщвление совести.

Не помог кабинет,
не спасли совещания,
у тебя в сорок лет
вся душа опрыщавела.

А теперь в пятьдесят,
неприятности крупные,
все кругом говорят
про дела твои глупые.

Не помог и трактат
знатоков экологии,
это лишь плагиат
да мыслишки убогие.

Но почётное смог
заиметь всё же звание,
благо близко Острог,
где рубашки и мантии.

Жизни ты Божий дар
перепутал с яичницей,
и осталась одна
имитация личности.

Был Афган, как капкан,
деток сколь изувечено!..
А тебе та война
мать родная, сердечная.

А тебе  –  ордена,
всё по таксе оплачено,
только плачет страна,
до сих пор не отплачется.

Люди знают про всё,
вспомнят всё обязательно
и предъявят ещё
счёт твоим прихлебателям.

Уберут твой товар
и гуано по-птичьему,
как со свечки нагар,
как всё вредное, лишнее.

Спета, как ни грози,
твоя грязная песенка,
в кровь проник паразит,
сердце стиснуто плесенью.

Много есть государств
и вдали, и поблизости,
но нигде нет лекарств
от твоей, Коля, низости.

Потому что во лжи,
упакованный полностью,
ты сгубил свою жизнь
ампутацией совести!..