Рекомендация

                Гений, сродни Велимиру..Природное явление.
                Юрий Зафесов. Из частного разговора

Рекомендация

Аркадий Перенов поэт, прозаик, художник. Все эти «лица» его творчества находятся постоянном, живом, я бы сказал биологическом, взаимодействии друг с дружкой: его поэзия не только сопровождает, опережает и следует за прозой, но и зарождается внутри его прозы, выделяется из прозы, разрастается и превращается в другую, самостоятельную прозу – и все это живет, взаимодействует, порождает, самопожирается, разрастается.
На его картинах и графических листах, если это не иллюстрации чьих-то произведений, его стихами бывает записан не только фон, но и главные фигуры изображения, и это не что-то уже написанное, нет, это только что рожденное: эмбрионы стихотворений, вполне завешенные стихотворения, отрывки из еще не написанной прозы. И не факт, что это все будет перенесено на бумагу, при его производительности литература может остаться и элементом живописи.
Аркадий пишет каждый день и помногу и не все написанное сохраняется - не обязательно даже теряется - я был свидетелем, как зимой, на оптовом рынке, где, торгуя газетами с лотка, не переставая при этом рисовать и писать, неутомимый и чудовищно плодовитый Перенов подарил только что законченный рисунок молоденькой и хорошенькой продавщице из соседнего сувенирного бутика – «у них там прохладно, рисунок ее согреет», а текст только что записанного от руки стихотворения - грузчику мебельного склада – на мой вопрос «зачем?» - «он хороший человек, он достоин моего стихотворения и это мое дело, кому дарить и кому не дарить».
Тексты Перенова это нечто сложное, ассоциативное, с музыкальным развитием темы, с редкими в патетических местах рифмами, неясной строфикой и размерами, и за всеми этими внешними элементами словесного оформления  чувствуются еще и ритмы больших  масс - смысловых, синтаксических,  фонетических - так шум моря неосознанно прослушивается и запоминается в то же время, когда внимание занято игрой бликов на воде.
В произведениях Аркадия Перенова (я не всегда могу понять, чем отличаются его стихи от его прозы, хотя это отличие несомненно есть и оно ощущается) аллюзии, называния имен авторов и героев, как мировой классики, так и малоизвестных, но знакомых только ему и любимых им певцов и поэтов, оказываются затейливым обрамлением простой бытовой картинки: лирический герой со своим другом-поэтом едут вечерней электричкой на дачу, наблюдают попутчиков, а приехав, пройдя на участок через ветхую калитку, становятся жуками, распускают крылья, топчутся по траве, но не взлетают, а заходят в дачный домик и ужинают при свете свечи супчиком из пакета.
Энглизированые имена его многочисленных возлюбленных и адресаток прочитываются как условные Леилы, Хлои, Делии Батюшкова, а Джагеры, Вишесы, Леноны как Зевсы, Аполлоны, Амуры классицизма – чисто орнаментально.
Некоторые особо вдохновенные пассажи из произведений Перенова сродни «Озарениям» Рембо.
Он пишет, не подражая, но именно «сродни», освоив не механизм подражания Рембо, а сам механизм «озарения».
С чем и с кем можно сравнить эти, условно назовем их «версэ», Аркадия Перенова? – с произведениями Клоделя, Сен-Жон Перса, Уитмена, Уоллеса Стивенса? – да, но с поправкой на любимых им Северянина и Мариенгофа.
А из русских кого упомянем? – конечно же, обожаемого и боготворимого Аркадием Велимира Хлебникова! И, далекого от него по поэтике и внешнему оформлению текстов, но близкого Аркадию по духу своеобразного космизма, позднего Клюева с его «Белой Индией», «китом в бурнусе» и со стремлением как у Андрея Вознесенского «сложить карту» так, чтобы, в случае Перенова, Оклахома легла на Еравну. И поскакали по Кижингинской степи бурятские ковбои, а на асфальт Зауды тяжким шагом шагнул из Чикаго Аль Капоне в обнимку с чанкайшистом Данилой, «с добрым словом и пистолетом», со «Столичной» в запазухе и с "косяком" - беломориной с дурью в зубах..
Отсюда и все эти «амбары Аризоны»: Katy, Люsy, смесь кириллицы с латиницей, шелуха западного кино - и литературного кича, попсы и рок-н-рола, засиявшие и расцветшие высокой русской поэзией. Поистине, по Бурятии, по уоянским лугам и убугунским кустам «Осень едет в открытой телеге, как Пугачев, держится руками за стылые древки, у нее один изъян – смазанное лицо, как у куклы тряпичной, волосы черным-черным столбом, куда там Биллу Каулиц – он смешон, смешон…», «Горе Ахейское только нам, нам…», «Перебираешь и застишь пунцовое солнце кармоведическими пуховиками, смотришь zlo, как Пеппи вниз головой, ходишь в вудстокских тапках и разговариваешь с мамой по сотовому…».
Но есть еще одна немаловажная составляющая поэтического миросозерцания Аркадия Перенова – бурятский эпос Гэсэр, он знает его, почти наизусть,  Енхобой и Гал-Дулмэ существуют в пространстве его текстов наравне с Носферату, Айронменом и Джагерром. Сын бурята, родившийся в Барнауле, он вставляет в свои тексты не только слова и выражения, но и целые предложения и краткие диалоги на бурятском языке, хотя язык этот ему не родной и он владеет им в куда меньшей степени, чем его сверстники, во многом единомышленники и пишущие нерегулярным русским стихом поэты Булат Аюшеев и Амарсана Улзытуев.
Мне, человеку, если не старшего поколения, то уж, точно, промежуточного поколения – я старше Аркадия настолько, насколько его отец старше меня – лучшие образцы его художественного творчества с первого взгляда пришлись по душе, а вот в его тексты мне какое-то время «врубиться» удавалось не очень. Попав на более чем страницу такого вот люискэроловского дискурса:  «Дерябнули джутовые паслены или в скрябинском мироощущении вышли из сумрача на цветной апостроф, - Хэй, Джуд!» несколько сомлел и призадумался, а призадумавшись выдал ему такое вот послание: 
«Аркаша, ты сочиняешь стихотворения, как старуха вяжет носки - вяло и почти бессознательно, лишь иногда меняя рисуночек, где-нибудь подсмотренный и кое-как приспособленный, иногда соединяя два - три рисуночка, не очень заботясь о том, что они обозначают, и даже не задумываясь, откуда они взялись и для чего нужны. Старуху эту можно понять: у нее есть цель - согреть этими носками свои старые распухшие ноги, порадовать внученка, или продать свое изделие у ближайшего гастронома и купить себе папирос, семечек и, если хорошо расторговалась, четушечку. Если бы ты составлял свои произведения с той же целью, что и это вышеобъявившееся милое существо и за каждый произведенный метр немедленно получал кое-какие материальные блага, твоя позиция была бы  понятна, но ты поешь, как тетерев на току, не требуя наград, разве, что сочувственного внимания рассевшихся по сучкам и веточкам самок, поэтому твой лик смутен и загадочен, как сопение и возня рядом за углом в темном переулке ночью, как китайский фонарик, укомплектованный молотком, грелкой и зубочисткой, как самое длинное стихотворение Аркадия Перенова».
Аркадий принял это послание вполне благодушно, вроде того, что «да, так оно и есть, ты все правильно подметил», что заставило призадуматься меня вторично, ведь зло, несправедливо, а ему, вроде, и нормально. Наверное, я каким-то образом слегка отодвинул занавеску над его поэтической кухней, как Конст. Вагинов в «Трудах и днях Свистонова» приоткрыл ее над своей.
На этом я и успокоился.               
По настоящему прочувствовать и принять его мне удалось, на нашем совместном выступлении в библиотеке, перед не то студентами, не то пэтэушниками. Как же его слушали! Чтец он великолепный. Голосом он расставил все по местам и с тех пор я его читаю с огромным наслаждением.
Каждое выступление Аркадия Перенова со стихами это событие. Попробую перечислить, где он выступал последние годы: Иркутск, фестиваль поэзии на Байкале, Казань, Хлебниковский фестиваль, Москва, в Булгаковском доме, совместный поэтический вечер с Ингой Кузнецовой, Волошинский фестиваль в Крыму, да, еще в Нижнем Новгороде, он там выступал в дорогих ресторанах и ночных клубах и любители поэзии платили немалые деньги, чтобы его послушать.
Печатается Аркадий не только в нашем местном «Байкале», но и в столичных журналах: "Воздух", "Юность", "Октябрь", сборниках и альманахах: "Паровоз", "Вспышки на солнце", и это далеко не весь список, а то, что удержала моя, истерзанная годами, травмами и алкоголем память.
Приведу под конец мое любимое небольшое стихотворение Аркадия:
                ВАШ ОТЕЦ
На остывающем пляже дочь танцует
Какую-то смесь ламбады с сальсой
Сын сидит в тяжелых армейских ботинках
С бутылкой чешского
Угрюмо глядит на воду
Видя в ней играющих валькирий
Или шагающую свастику.
Как бы я знал броды
К твоему сердцу
Перешел посуху
Не замочив ног.
Король-дроздобород это мой рок
Жить в стране жаворонков
Но слушать скинс
В предполагаемых рок-обстоятельствах
Пестуя в себе трехколорную державность.
Я же Войцек - отец
И это мой ромпер-стомпер
Сметающий китайский социализм
Эвой, Войцек, Эвой!
Маленький лысый, как в рекламе
Отец ваш уходит за дым
Всей своей жизни,
А он над водой.
Я знакомлюсь с творчеством Аркадия Перенова более двадцати лет и до сих пор удивляюсь ему и радуюсь. Он, безусловно, интересный, со своим творческим нестандартным почерком поэт и прозаик. Думается мне, что он вполне достоин быть членом Союза Российских писателей. Это поможет ему «обеими руками крепко ухватиться за верхний обод нового оцинкованного ведра», а его участие его в работе низовой, Улан-Удэнской организации СРП придаст ей новые силы, окрас, методы и направление. С его-то активностью и темпераментом.
               
                Юрий Извеков, поэт, член Союза                Российских писателей.   30 мая 2016 года.