Кумыс

Кумыс.

Это только так кажется, что водой можно напиться летом в огнедышащей степи, когда ветер стих, солнце стоит и стоит в зените, и никак не хочет спуститься пониже. Сколько не пей воду, уже почти горячую не живую, никак не утолить жажду. Только губы и горло смочишь ею, а то, что проглотил, сразу же улетучивается с твоего обожженного солнцем тела, и опять хочется пить и пить, чтобы не высохнуть, как ковыль, и не пожелтеть, как он, хотя ты уже и так весь черный от загара, или бронзовый. Это у кого кожа, как у краснокожих индейцев.

А когда еще и работать в такую несусветную жару приходится, то от жажды и сухого, как порох, воздуха степи, перед глазами темные такие шарики плывут и справа и слева. Но, когда они начинают падать сверху, то нужен срочно перекур в тени, а, то кранты к тебе подкрадутся незаметно, и тепловой удар тебя настигнет, если ты слаб насчет жары и солнца. 

Спасает только кумыс. Мы это поняли, когда нам на нашу стройплощадку одна уже немолодая казашка притащила трехлитровую банку этого божественного напитка, еще холодного, видимо прямо из погреба. И, что характерно, за просто так, но чтобы мы её сфотографировали для запечатления её образа для потомков и родни, но тогда тоже зашкаливало за сорок два по шкале Цельсия, будь она не ладна.

Вся наша боевая бригада была полностью в разобранном состоянии, а наше сокровище – Ирка, она же Птица, которую мечтали взять в жены все местные холостые, и не только, казахи, была вся красная, как вареный рак.  Казалось, она вот-вот отключится, и что бы мы тогда с ней делали бы в этом селе, где женщины, по свидетельству нашей отрядной врачихи,  рожают стоя, привязывая себя за руки к жерди, укрепленной в проеме двери, между кухней и комнатой. 

Надо было что-то делать; как-то оживить обстановку близкую к критической. Хотя Ирка еще и не собиралась рожать, и даже еще не вышла замуж за шофера Нурсултана, который уже сватался к ней через наше руководство.

Вода в бидончике, который мы всегда брали с собой на работу и утром, и после обеда, была кипяченая. И когда, с утра или во время самой сиесты, мы плелись к нашему объекту строительства социализма в отдельно взятом казахском селе, она очень скоро становилась такого нехорошего качества и температуры, что ею не хотелось даже мыться, а не то, что утолять обуявшую нас жажду. Вода в селе вся была привозная, и у меня не укладывалось в голове, как так можно жить, и когда нас на два дня отвезли в «Боровое» (оазис посреди степи), мы не вылезали из кристально чистой воды чудо-озера.

Мысль о спасительном кумысе, белом прохладном со вкусом ласкового ветра, сама пришла мне в голову, хотя на тот момент мой мозг был приклеен к верхней крышке черепной коробки, и я сказал Лёвке:

- Бригадир, пора обратиться за помощью к местным жительницам, и выпросить у них хотя бы трехлитровую баночку кумыса, для поправки здоровья Птицы и остальных членов. Возьми свой «Зенит», и мы пойдем фотографировать местное население за кумыс.

В ответ на высказанную мной «плодотворную дебютную» идею я получил обреченный ответ Льва:
- Ты же знаешь, у нас уже неделю назад кончилась пленка. Все наши аппараты пустые, а у меня осталось всего два кадра.

На что я быстро несмотря на жару, а может быть благодаря ей, нашел ответ:
- Это не важно. Главное  это процесс, а не результат, который, в данном случае, может закончиться на стадии получения снимков полным провалом, из-за некачественной фотопленки, или проявителей и закрепителей. Пошли…

Мы пошли в беленький домик, вросший в твердь казахской земли, расположенный метрах в трехстах от нашего объекта, но в котором в хозяйстве было две гнедые дойные кобылы, уходившие пастись каждое утро в степь, и возвращающиеся домой, когда до захода солнца оставалось всего ничего. Их то, мы знали в лицо, и наблюдали за их передвижениями с высоты нашего строения.

Мы долго стучали в дверь, в которую можно было войти, только очень низко наклонившись. Нам никто не открывал, и вообще казалось, что там никого нет; так тихо было в доме, но когда мы собирались уже уходить, дверь чуть-чуть приоткрылась, и из неё высунулась голова хозяйки - Женщины Востока, лет тридцати.

Я заранее предупредил Лёвку, чтобы он держал свой «Зенит» на виду, и даже размахивал бы им, чтоб привлечь к нему внимание жертвы обмана.
Мы на пару, в один голос, спросили Женщину Востока:
- Кумыс есть?
Лёва в этот момент не прятал за спиной, или еще где-нибудь свой фотоаппарат, и выдержав паузу для оценки ситуации, хозяйка дома ответила:
- Нет, кумыс нет…  Фотографируй – кумыс есть…

Мы с выражениями на лицах, которые свойственны профессионалам фотоискусства, дали понять ей, что согласны на подобную сделку, и Лёва уже начал было расстегивать «кобуру», но Женщина Востока сказала:
- Счас… Подожди… - и закрыла дверь.

Ждали мы минут пятнадцать, и уже думали, что сделка сорвалась, когда дверь открылась на всю ширину, и из неё во главе с Женщиной Востока вышли её дети -  «лесенка» из четырех чудных малышей старшему, из которых было лет шесть. Она сама и дети были одеты во всё праздничное, а у неё на голове было шесть, или больше разноцветных шерстяных платков, от чего её голова стала большой, почти в ширину её плеч.

Нам стало неловко от нашего обмана и от их серьёзного подхода к событию, но она уже держала в руках две банки кумыса – плату за фотографирование. Отступать было не куда, и когда всё семейство, без хозяина, что, может быть, и спасло нас от разоблачения, расселось на завалинке, Лева исполнил танец с фотоаппаратом «Зенит», который я никогда не забуду. Он приседал, делал перебежки, ложился на землю, подпрыгивал, и сделал в общей сложности более шестидесяти кадров, только двум из которых было суждено запечатлеть для истории эту прекрасную картину – Женщину Востока и её Счастья.

А кумыс, что она нам дала, был великолепен, как говорили Птица и ребята, но мы с Левкой этого как-то не заметили. Обманули Женщину Востока, но как нам показалось, ей и ребятишкам очень понравился сам процесс «фотосъемки» - танец Лёвы. Да еще мы думали, вернее надеялись, что они переедут жить в дом, который строила наша бригада.
 


22.06.2010 01:20