Когда я хотел стать педагогом

Когда я хотел стать педагогом


Может даже, Гогом, или Магогом, к тому же натуральным педагогом, хотел я стать в то незабываемое лето, после пятого класса, в пионерском лагере, в Сиверской, не далеко от станции, пять минут хода, если дорогу знаешь. Юрка Григ, Лёха, Микеля и Марик остались на второй год без вариантов, а я, как последняя сволочь, перешел в шестой класс с единственной тройкой по поведению. Но не из-за утраты моих друзей я захотел стать учителем в школе, как может быть вы подумали, нет, когда решилась их судьба, я об этом даже не думал.

Мне просто тоже хотелось остаться на второй год, чтобы наша команда не развалилась, и мы по прежнему ездили бы в Кавголово, и первым запускали бы Грига на спуск с горы. Если трасса спуска была нам совсем не известна, а он ничего не боялся, даже шею сломать, и съезжал первым, ничего не опасаясь. И играть в «Секу», «Буру» и «Очко» у него дома, или с кем-нибудь из них в очередной раз убежать из дома «навсегда».

Да мало ли еще из-за чего мне очень не хотелось остаться без них в шестом классе, куда задвинули всех хулиганов и второгодников, которые были старше меня на два – три года. А некоторые из них уже хотели жениться, а у Смирнова, который был в два раза крупнее моего тела, а кулак его равнялся трем моим, и все его братья и отец его уже сидели, кто по хулиганке, а кто за грабеж и квартирные кражи. Потом он женился на Оксанке, нашей отличнице и вообще «примы» нашего класса и школы. Она была как бы взрослее всех, и не только пацанов, но и всех девчонок, и как только ей исполнилось восемнадцать, она, дура, стала его законной женой, а он через полгода сел на «пятерку» по хулиганке и за нанесенные телесные повреждения, а она уже была беременная.

Но я ему тоже один раз нанес телесное повреждение  головой в живот с разбегу, на переменке, когда он трепал Марика ни за что, ни про что, только потому, что Оксанка очень нравилась Марику, и он всё время её рисовал, карандашные портреты делал, которые и ей очень нравились. А Марик был художник от бога, а родители его это не сразу поняли, и засадили его за виолончель. Это было задумано, чтобы получилось семейное трио. Его старший брат обучался тогда уже профессионально, как будущий альтист. Сестра училась на пианистку, а Марик мучался в музыкальной школе на виолончели. Трио не получилось, но во Фриду я был недолго по-мальчишески влюблен, хотя она и была старше меня на два года, и она, кажется, то же.

Отвлекся от педагогической темы. В то лето стояла очень хорошая, жаркая погода, и купаться нас водили строем, но без барабанов и горнов. И вот пионервожатая нашего самого младшего отряда, где была одна мелкота из первых классов и выпускники детских садов, увидев, что я неплохо плаваю, попросила меня помочь ей в проведении водных процедур своих подопечных, в нашем лагерном загоне-купальне. Ну, чтобы это мелюзга не утонула там, где воды по колено, и не нахлебалась речной водички, резвясь как ненормальная. А потом пошло, поехало. Это вожатая поняла, что на меня можно положиться, начала просить меня успокоить малышню в тихий час, а потом и после отбоя с ними посидеть пока они не уснут. Через некоторое время возня с этими мальчишками и девчонками стала моей обязанностью, и я не особенно возражал, и не увиливал от этого занятия, потому что оно мне и самому нравилось. Что только я им не рассказывал по вечерам после отбоя, какого только страху не нагонял всякой мутью, которую сам так же, как эта молодежь слушал в пионерских лагерях от старших товарищей. Они потом перед тихим часом и вечером так и ходили за мной, и все спрашивали: - А что ты сегодня расскажешь? Не терпелось им побояться и замирать от страхов лежа в своих кроватках. Девчоночья и мальчишеская спальни были рядом, и разделяла их только дверь. Вот я и открывал её, и садился в дверном проеме, чтобы видеть и тех и других. А тем временем воспитательница и вожатая отлучались не только из нашего большого, у кого-то конфискованного, двухэтажного дома, в котором и жил весь пионерский лагерь, но и с территории самого детского оздоровительного учреждения, в неизвестном направлении, т.е. на танцы.

Я тогда, в конце смены получил почетную грамоту, где черным по белому было написано: «За отличную воспитательную работу с младшим отрядом пионерского лагеря «_____»!».
Не знаю почему, но не от почетной грамоты, у меня тогда возникло дерзновенное желание посвятить остатки своей молодой жизни педагогики, и отдать всего себя молодому поколению. 

Однако, это стремление во мне исчезло с началом учебного года, когда я опять встретился лицом к лицу с учительницей английского Евгенией Давидовной, маленькой, похожей лицом на французского бульдога. Она, входя в класс, и чтобы привлечь сразу внимание учеников, с огромной силой бросала журнал класса на учительский стол. От этого раздавался привлекающий внимание грохот, и подскакивали учительские чернильницы.  Этот факт, про чернильницы, был замечен мною, как сейчас помню, первого сентября, и я постарался, и к следующему уроку раздобыл карбида, чтобы положить его мелкие кусочки на края учительских чернильниц, перед уроком английского. Мой тонкий расчет удался. При очередном броске журналом об стол, сделанном Евгенией Давидовной, чернильницы проглотили кусочки карбида, и зашипели, выделяя вредный газ ацетилен.

От встречи с учительницей русского языка и литературы Марией Сидоровной желание стать новым Макаренко у меня не укрепилось, а, напротив, расселось в прах. Марию Сидоровну покинул её муж, и она все переменки плакала у окна, стоя в коридоре, а если кто-то из других училок к ней подходили, то начиналась душераздирающая беседа с проклятиями в адрес всего мужского населения страны советов.

Надо сказать, что в этом пионерском лагере наш повар - дядя Леша с очень красивыми черными усами, бывший шеф-повар какого-то ресторана, научил меня делать котлеты в большом количестве, и так чтобы они были сочные и вкусные. Это, когда я дежурил на кухне. А на костюмированном балу, по случаю окончания смены, я занял первое место за костюм обнаженного мавра, работающего гладиатором в древнем Риме, но потом долго отмывался, чтобы вернуть мой естественный цвет кожи, и чтобы меня узнали родители и мои пацаны после возвращения домой к маме на руки.

А об учителях скажу только, что перейдя в другую школу, я действительно понял и прочувствовал, кем может быть для ребенка, отрока, юноши настоящий человек-учитель.
Из той школы, где в основном были «Евгении Давидовны и Марии Сидоровны» я с благодарностью вспоминаю лишь Гарри Борисовича – учителя математики. Он единственный видел в преподавании и воспитании подрастающего поколения, в миссии учителя, желание открыть горизонты познания,  и пробудить в учениках интерес к предмету и вдохновение.

А эти училки испытывали лишь желание подавить в ученике личность, вытеснив её своим категоричным и непререкаемым мнением про всё и вся, и своим властным и безапелляционным  бабским «Я». В новой школе таких училок не было, Слава Богу. Мне повезло. Я считаю, мне очень повезло с учителями в новой школе.

А так бы, я и остался хулиганом, который в предыдущем пионерском лагере выгонял из свинарников местных жителей хрюшку покрупнее, и катался на ней по всей Вырице,  держа за уши, и подгоняя кедами в бока бедное визжащее животное.


© 2010