Андрогином кукольным в мир является кто-то

Андрогином кукольным в мир является кто-то.
То ли кукла, то ли андроид. А то ли я.
Выпадение. Острое лезвие. Боль синкопы.
Сине-алая взвесь, фиолетовый жгучий яд.

Губы – небо ночное – окрашены в цвет сирени,
И сливаются в огненном браке сапфир и медь.
Андрогином и чёртовой куклой стою на сцене,
Где другим на меня суждено сквозь лорнет смотреть.

Исчертили лорнеты и взгляды – мои изломы,
Измельчили слова – мою неземную суть.
Я стою на сцене – хрустальный и незнакомый –
Чёрный мальчик, оставивший душу в ночном лесу.

Когти смысла сплелись над безумной фиоритурой,
Извивающей волосы и искажённый взгляд.
Чёрно-белый театр кулисы и кресла хмурит,
Зеркала шелестят и шепчут, зовут назад.

Чёрно-алая осень приходит в театра лоно,
Осыпаются зрители листьями с пыльных мест.
Я – фарфоровый мальчик. Я – кукла. Я – чёрный клоун.
Я играю, пока самому мне не надоест.

Равнодушные лица, зелёная скука-плесень,
Кисти веером машут над сцены кривым горбом.
Этот мир и театр банален, неинтересен,
А, по мне, вероятно, печалится жёлтый дом.

Трубы улиц проложены где-то за стен обёрткой,
Иссекают зонтов полусферы – кресты дождя.
Я на сцене играю какую-то роль – кого-то,
И лорнетов стеклянные клювы в упор глядят.

Где-то в чёрных лесах расправляются души-крылья,
Распадается время, клубится клубок часов.
Сцена устлана серым ковром вековечной пыли
И опутана сетью паучьей чужих голосов.

Исчезают слова – леденцами растаяли в горле –
На ресницах чернильная копоть и рот в меду.
То ли чёртова кукла – а то ли андроид – то ли –
По зазубренным доскам изломанных сцен иду.

То ли волосы, то ли ночная чернеет темень,
То ли взгляды, а то ли – солнца лучи горят.
Прохожу по сцене, читая шагами время –
То ли кто-то другой, незнакомый – а то ли я.

Отзывается где-то вдали красно-синим ритмом
Та душа, что давно гуляет – бродячий кот.
Взгляды рвутся – и жмутся – лорнеты, лианы, бритвы,
Но меня не коснётся на сцене моей – никто.

Поезда из далёкого мрака доносят вести,
Пробегают вагоны по нервам и проводам.
В зеркалах отражаюсь – я – или все мы вместе –
Или некто никто из какого-то никогда.

У никто изумительно тонко очерчен профиль,
И глаза разгораются алым дождём комет.
Улыбается мне – и насмешливо хмурит брови –
И ему наплевать, что его, вероятно, нет.

В черноте его взгляда театры трухляво тают,
Он перчатками кипенно-белыми пыль сотрёт.
Разрубают трусливые лонжи – его катаны,
Зажигается красным карликом алый рот.

Он, наверное, я – тот, которого нет на карте,
Эльдорадо несбывшихся снов, золотая явь.
Он из чёрных небес на невидимом сне-канате
Чёрным солнцем слетает на сцену, войдя в меня.

То ли я, то ли нет – в черноте все преграды смыты,
И кошачьи глаза прорезают фанерный мрак.
Отбивают его сердца неземные ритмы,
Разрезают время – взгляды и веера.

Ты  – никто, и ты – это я – сцена бьётся бубном
И вздымает спину, и зеркала – в крови.
Поджимает стая лорнетов седые губы,
И кулиса пыльные складки в ответ кривит.

Мы – никто – пройдёт – и останется сцена гулкой –
Будет эхо кашлять над пустотой седой.
И лорнеты сцепят угрюмые дужки-руки,
Выбираясь со скрипом из рёбер своих рядов.

А никто – андрогин – и андроид – и кукла – вроде –
Или я – только это неважно, чёрт побери  –
Он уходит со сцены – и снова туда приходит –
Из нигде, ниоткуда, из чёрной своей зари.