Великому Бунину. Бал!!!

   Мне вспоминается бал в женской  гимназии, – первый  бал, на котором я был. 
Дни стояли тоже очень морозные, я чуть не застыл...
   Женская  гимназия! Во  дворе уже  выравнивали сугробы по  бокам  проезда к  парадному  крыльцу  двуколок
и  сажали в  них два ряда необыкновенно густых и  свежих ёлок.
   Солнце садилось, всё было чисто, молодо и  всё розовело –
снежная  улица, снежные толстые крыши, стены домов – от красоты такой теплело:
их блестящие золотой слюдой стёкла и самый воздух, что даже радовал чуть –
тоже молодой, крепкий, веселящим эфиром входивший в  грудь.
   А навстречу шли из гимназии гимназистки – в шубках и ботиках – в шушукающихся парах, 
в  хорошеньких  шапочках  и  капорах, 
с  длинными, посеребрёнными  инеем  ресницами  и  лучистыми  глазами;
и некоторые из них звонко и приветливо говорили на ходу, словно давно знались с нами: 
"Милости просим на бал!" –
волнуя этой  звонкостью, будя  во мне первые чувства к тому особенному, что я и не подозревал,
что  было в этих шубках, ботиках и капорах, в  этих нежных возбужденных лицах,
в длинных морозных ресницах
и горячих, быстрых взглядах, с улыбкою милою –
чувства, которым суждено было впоследствии владеть мной с такою силою ...
   После бала  я долго был пьян воспоминаньями о нём:   
был очарован каждой попадавшейся на глаза лёгкой туфелькой, как завлекающим огнём,
каждой белой пелеринкой, каждой чёрной бархаткой на шее –
нет ничего милее,
каждым шёлковым бантом в косе и о, чары, чудеса –
каждой юной грудью, высоко поднимавшейся от блаженного головокруженья после вальса...
–––––––––   

Иван Бунин. Жизнь Арсеньева.
КНИГА ВТОРАЯ. (Отрывок.)
...мне вспоминается  бал в женской  гимназии,  -- первый  бал, на котором я был.  Дни стояли тоже очень морозные... женская  гимназия, во  дворе которой уже  выравнивали сугробы по  бокам  проезда к  парадному  крыльцу  и  сажали в  них два  ряда необыкновенно густых и  свежих елок. Солнце садилось, все было чисто, молодо и  все розовело – снежная  улица, снежные  толстые крыши,  стены домов, их блестящие золотой  слюдой  стекла  и самый воздух,  тоже  молодой,  крепкий, веселящим эфиром входивший в  грудь. А навстречу шли из гимназии гимназистки в  шубках  и   ботиках,  в  хорошеньких  шапочках  и  капорах,  с  длинными, посеребренными  инеем  ресницами  и  лучистыми  глазами, и  некоторые из них звонко и приветливо говорили на  ходу:  "Милости просим на бал!"  –  волнуя этой  звонкостью, будя  во мне первые чувства к тому особенному, что  было в этих шубках, ботиках и капорах, в  этих нежных возбужденных лицах, в длинных морозных ресницах и горячих, быстрых взглядах, –  чувства,  которым суждено было впоследствии владеть мной с такой силою ...
После бала  я долго был пьян воспоминаньями о нем...   был  очарован каждой  попадавшейся  на  глаза легкой туфелькой, каждой  белой  пелеринкой, каждой черной бархаткой на шее,  каждым шелковым бантом в  косе, каждой юной грудью, высоко поднимавшейся от блаженного головокруженья после вальса....