Великому Пришвину. Заячья смекалка

        Прямой мокрый снег всю ночь в лесу
наседал на сучки и всё летел,
обрывался, падал, шелестел.
Шорох выгнал белого зайца из лесу, и он, наверно, смекнул,
что к утру чёрное поле сделается белым
и ему, совершенно белому, можно спокойно лежать - смело.
     И он лёг на поле возле леса,
а недалеко от него, тоже как заяц, за стогами,
лежал выветренный за лето и побелённый солнечными лучами
череп лошади, зарезанной давно волками.
    К рассвету всё поле было покрыто и в белой безмерности
исчезли и белый заяц, и белый череп, что почти весь стал снегом закрываться.
Мы чуть-чуть запоздали, и, когда пустили гончую, следы уже начали расплываться.
   Когда наш пёс начал разбирать заячью жировку зайца-беляка,
всё-таки можно было с трудом отличать форму лапы беляка от русака:
он шёл по беляку,
словно по маяку.
    Но не успел пёс выпрямить след,
как всё совершенно растаяло на белой тропе,
а на чёрной потом не оставалось ни вида, ни запаха
среди летящих снежинок, как в снежной толпе.
    Мы махнули рукой на охоту
и стали опушкой леса возвращаться домой, да и есть уж охота.
Посмотри в бинокль, – сказал я другу, – что это белеется на чёрном поле ярко,– там вон.
Череп лошади – ответил он.
    Я взял у него бинокль и, увидев череп, стал разглядывать повнимательней.
Там что-то ещё белеет, – сказал товарищ, – смотри полевей.
Я посмотрел туда и там, тоже как череп, лежал ярко-белый заяц, как в сказке,
и в призматический бинокль можно даже было видеть на белом – чёрные глазки.
    Он был в отчаянном положении:
лежать – это быть всем на виду,
бежать – оставлять на мягкой мокрой земле
печатный след для собаки, на свою беду.
   Мы прекратили его колебание:
подняли зайца, живого, будто горячего,
и в тот же момент наш пёс, перевидев,
с диким рёвом пустился за ним по зрячему.
    Да не тут то было, заяц к лесу – и в кусты,
а там уже другого зайца за кустами следы!
И так там они напетляли, один заяц знает,
что у пса голова кругом пошла  – ничего не понимает,
не найти ни одного, ни другого зайца.
Вот так заячья смекалка зайцев спасает.
–––––
М. Пришвин. Беляк.   (Отрывок).
Прямой мокрый снег всю ночь в лесу наседал на сучки, обрывался, падал, шелестел. Шорох выгнал белого зайца из лесу, и он, наверно, смекнул, что к утру черное поле сделается белым и ему, совершенно белому, можно спокойно лежать. И он лег на поле недалеко от леса, а недалеко от него, тоже как заяц, лежал выветренный за лето и побеленный солнечными лучами череп лошади. К рассвету все поле было покрыто, и в белой безмерности исчезли и белый заяц и белый череп. Мы чуть-чуть запоздали, и, когда пустили гончую, следы уже начали расплываться. Когда Осман начал разбирать жировку, все-таки можно было с трудом отличать форму лапы русака от беляка: он шел по русаку. Но не успел Осман выпрямить след, как все совершенно растаяло на белой тропе, а на черной потом не оставалось ни вида, ни запаха. Мы махнули рукой на охоту и стали опушкой леса возвращаться домой.– Посмотри в бинокль, – сказал я товарищу, – что это белеется там на черном поле и так ярко.– Череп лошади, голова, – ответил он.Я взял у него бинокль и тоже увидел череп.– Там что-то еще белеет, – сказал товарищ, – смотри полевей. Я посмотрел туда, и там, тоже как череп, ярко-белый, лежал заяц, и в призматический бинокль можно даже было видеть на белом черные глазки. Он был в отчаянном положении: лежать – это быть всем на виду, бежать – оставлять на мягкой мокрой земле печатный след для собаки. Мы прекратили его колебание: подняли, и в тот же момент Осман, перевидев, с диким ревом пустился по зрячему.Да не тут то было, заяц к лесу и в кусты, а там уже другого зайца следы, за кустами, и так там они напетляли, что у пса голова кругом пошла  – не найти ни одного, ни другого зайца. Вот так заячья смекалка и спасает.