Великому Тургеневу. Природа

   Мне снилось ...   величавая женщина в волнистой одежде зелёного цвета.
Склонив голову на руку, она казалась погруженной в глубокую думу, будто в мысленных спорах.
Я тотчас понял, что эта женщина – сама Природа, –   
и мгновенным холодом внедрился в мою душу благоговейный страх.
     Я приблизился к сидящей женщине – и, отдав почтительный поклон, –
О, наша общая мать! – воскликнул я. – О чём твоя дума, твоё в нас участье?
Не о будущих ли судьбах человечества размышляешь ты?
Не о том ли, как ему дойти до возможного совершенства и счастья?
       Женщина медленно обратила на меня свои тёмные, грозные глаза.
Губы её шевельнулись – и раздался зычный голос, подобный лязгу железа:
Я думаю о том, как бы придать большую силу мышцам ног блохи,
чтобы ей удобнее было спасаться от врагов своих.
   Равновесие нападения и отпора нарушено...
Надо его восстановить      на белом свете.
Как? – пролепетал я в ответ. – Ты вот о чём думаешь?
Но разве мы, люди, не любимые твои дети?
      Женщина чуть-чуть наморщила брови:
Все твари мои дети, – промолвила она, –
и я одинаково о них забочусь –
и одинаково их истребляю,  до самого дна.
    Но добро... разум... справедливость... — пролепетал я снова.
 Это человеческие слова, – раздался железный голос. –
Я не ведаю ни добра, ни зла,
В том моей жизни  основа...
   Разум мне не закон – и что такое справедливость?
Я тебе дала жизнь – я её отниму и дам другим,
червям или людям... мне всё равно...
А ты пока защищайся — и не мешай мне голосом своим!
    Я хотел было возражать... но земля кругом, как только её коснулся,
глухо застонала и дрогнула —
и я  проснулся.

----------

Иван Сергеевич Тургенев. Природа.

Мне снилось, что я вошел в огромную подземную храмину с высокими сводами. Ее всю наполнял какой-то тоже подземный, ровный свет.
По самой середине храмины сидела величавая женщина в волнистой одежде зеленого цвета. Склонив голову на руку, она казалась погруженной в глубокую думу.
Я тотчас понял, что эта женщина — сама Природа, — и мгновенным холодом внедрился в мою душу благоговейный страх.
Я приблизился к сидящей женщине — и, отдав почтительный поклон:
—  О наша общая мать! — воскликнул я. — О чем твоя дума? Не о будущих ли судьбах человечества размышляешь ты? Не о том ли, как ему дойти до возможного совершенства и счастья?
—  Женщина медленно обратила на меня свои темные, грозные глаза. Губы ее шевельнулись — и раздался зычный голос, подобный лязгу железа.
—  Я думаю о том, как бы придать бо;льшую силу мышцам ног блохи, чтобы ей удобнее было спасаться от врагов своих. Равновесие нападения и отпора нарушено... Надо его восстановить.
—  Как? — пролепетал я в ответ. — Ты вот о чем думаешь? Но разве мы, люди, не любимые твои дети?
—   Женщина чуть-чуть наморщила брови:
—  Все твари мои дети, — промолвила она, — и я одинаково о них забочусь — и одинаково их истребляю.
—  Но добро... разум... справедливость... — пролепетал я снова.
—  Это человеческие слова, — раздался железный голос. — Я не ведаю ни добра, ни зла... Разум мне не закон — и что такое справедливость? Я тебе дала жизнь — я ее отниму и дам другим, червям или людям... мне всё равно... А ты пока защищайся — и не мешай мне!
—  Я хотел было возражать... но земля кругом глухо застонала и дрогнула — и я проснулся.

Август, 1879