Велфер и семья

Есть тема щекотливая у нас,
Которая в стихах не отражалась,
Но, говорят, что надо, пробил час,
Чтоб и она в печати показалась.

Глядишь, и наш товарищ иммигрант,
Читая стих по теме на досуге,
Простой мужик, не Гегель и не Кант,
Вникая в смысл, кивнет своей подруге:

"Смотри, Оксана, точно говорит,
Ну, все как есть, портрет наш да и только,
Давно о том головушка болит,
Но с места я не сдвинулся нисколько.

Так вот та тема: "Велфер и семья".
И наши с ним взаимоотношенья;
Какая здесь позиция моя,
Мой взгляд со стороны Богослуженья?

С позиций ярлыка, который я ношу,
Где жирным шрифтом: "протестант, духовный",
В положенном ли месте "да" и "нет" пишу
В отчетах, что мне шлет сей мир греховный.

Иван Петров и Сидоров Самусь
Считают велфер выменем коровы,
Пять лет в Америке, но я, друзья, боюсь
От сиськи оторваться не готовы.

Они, причмокивая, тянут молочко,
Нагуливая выпуклости спереди и сзади,
С годами тяжелея — не легко
Найти подножный, да и чего ради?!

Они ж не ропщут, а благодарят
За эту манну, слетающую с неба,
И ревностной молитвою горят
За ящики дарованного хлеба,

За лук в головках и фасоль в стручках,
Что в баночках Америка закрыла,
И вместе с маргарином на своих складах
Она для русских беженцев хранила.

Она надеялась, что беженцы дадут
Струю крови и свежей, и здоровой,
И лидера позицию займут
В двадцатый век опасный и суровый.

Чтоб общество духовно осолив,
Поднять на новые духовные высоты,
И равноправие в гражданстве получив,
Дать образец ответственной работы.

Страны-убежища культуру и язык,
Она ждала, что беженцы освоят,
Не в совершенстве, ну, хотя б азы,
И свою жизнь самостоятельно устроят.

Но, видно, долго ей придется ожидать
Струю крови, скорее марганцовку
Ей беженец сумеет только дать,
Плохую приближая оконцовку.

Забыл Адам свой приговор судьбы,
Что вынесен ему с женою Евой;
Все норовит запрятаться в кусты,
Или свернуть куда-нибудь налево.

Господь сказал: "Адам, в поте лица
Будешь работать, чтобы пропитаться".
Это удел печальный хитреца,
Что не хотел Творцу повиноваться.

Но бедный узник хочет увильнуть,
Чтоб не дай Бог ему не перегреться:
Зачем, мол, спину праведную гнуть,
Когда есть шанс в тенечке отсидеться?

Семья глядит на эти виражи,
Сыны и дочери, и маленькие внуки,
И занимают те же рубежи,
Берут урок родительской науки.

Зачем учиться, разум затруднять,
Ато, глядишь, "поехать может крыша",
Зачем работать, жилы надрывать,
Ато, глядишь, и выскочила грыжа.

Учить английский много тяжелей,
Чем, помолившись, на реке рыбачить,
Иль на базаре в обществе друзей
О повседневной суете судачить.

Легко на акшине с друзьями проторчать,
Или на озеро поехать покупаться,
Да одну заповедь Господню соблюдать,
Что Он сказал: "Плодиться, размножаться".

Адам работает, да разве что на кеш,
Но в месячный отчет и цента не поставит,
А в сердце ширится зияющая брешь,
И вряд ли кто теперь ее исправит.

Размыта грань меж "можно" и "нельзя",
Понятие греха толкуется превратно,
И в пропасть потихонечку скользя,
Адам не думает, что нет пути обратно.

Неправда всякая пред Богом — это грех,
Нам наши толкованья не помогут,
И этот груз ложится на нас всех,
Когда являемся мы в Церковь перед Богом.

Молитвы нет и проповедь суха,
Не слышно голоса Господнего пророка,
И в хоре чаще "выпускают петуха"
Из-за греха и тайного порока.

Содомский дух сознание мутит,
Разврат и ложь ползут в сердца как змеи.
Кто остановит, кто же запретит,
Чтоб нам не разделить судьбы Помпеи.

Года в безделии, в бесплодьи пронеслись,
Все это зрит недреманное око.
Проснись, Адам и Ева, пробудись,
Трагичная развязка не далеко.

Скажи спасибо Богу и стране,
В которой Бог укрыл тебя от бури.
Пока еще дыхание в тебе,
И путь открыт к немеркнущей лазури.