Бои без правил

Широкие зрачки экстаза.
Широкие зрачки толпы.
Широкие зрачки ужаса.
Широкие зрачки  з р е л и щ а...
 
В антрактах - музыка,
лилово-розовато-голубая,
протяжная, как чувственные стоны,
и грустная - несбыточностью счастья.
 
И холеные кони Обнажённой Красоты
подрагивают бёдрами красоток...
 
И - ураганный рёв толпы
при виде исполинов,
идущих двух, на бой
между собой.
 
Потом опять антракт. И снова - рёв.
И снова обнажённые служанки
Показывают, прогибаясь телом,
как шевелятся  органы у них.
 
А рёв грохочет тем сильнее,
чем превращается скорее
из двух участников один,
(один из двух гигантов) в жертву.
В затравленную бойней жертву...
 
Но атомный взрыв восторга
наступает, когда исполин,
с глазами быка на корриде,
с грохотом рухнувшей тяжести
падает вниз,
на пол.
 
Гонг!
И снова антракт.
Ещё лиловее музыка.
Ещё розоватее девушки,
подёргивая пупками,
свои шевелят лепестки...
 
Гонг!
И снова два рыцаря
в игре этой кровью брызгают,
сплетаются насмерть телами,
так гибельно рядом близки...
 
Я не люблю корриды;
я не люблю зверинца -
в нём жизни живое лишают
вовсе не убивая;
лишают жизни при жизни! -
такие вот в сердце мысли...
 
Когда же в экстазе зрелища
становимся мы животными,
шуты-устроители зрелищ
на деньги, от зрелищ вырученные,
шьют чёрную форму себе
и хлыстиками,
сделанными из кожи
вчерашних зрителей,
постукивают по чёрному зеркалу
своих сапог...
(Да поможет нам Бог!)
Ринг обтянут уже не канатом,
а колючей проволокой,
с пущенным по ней током
в несколько сотен вольт...
Нежно-истомная музыка,
так гармонирующая
с движениями красавиц,
становится лаем овчарец.
А в чёрном зеркале сапог
играет такой же глянец,
как ныне в изгибах красавиц,
увеличивающих растр ног.