Тюремный роман

   

          Они говорили уже полчаса. Разговор был таким нежным, добрым и ласковым, что никто не решался прервать его милое течение. Крупные желваки нервно перекатывались на серьёзном молодом лице.  Разговор явно выходил за рамки обычного ничего не значащего трёпа. Оба понимали это и не делали попыток направить его в другую сторону. Он явно устраивал их обоих. А тюремный коридор, разделявший мужчин и женщин, казался им огромным бушующим океаном, вставшим непреодолимой преградой между двумя влюблёнными сердцами. Между тем, преодолены были все барьеры и ограничения, которые могли существовать между практически не знакомыми друг с другом людьми. Им казалось, что они уже тысячу лет знакомы, знают друг о друге всё и, чего уж греха таить, давно уже поведали друг другу самые сокровенные личные тайны, желания, мечты и сновидения. Как только смолкали дневные сутолочные звуки и тюрьма погружалась в свой, только ей одной ведомый мир, они пробирались к телефону и отводили душу в задушевных разговорах, понятным только им. В этот момент, окружающие их люди, старались не мешать и делали свои дела с бесшумной быстротой, на которую только способны закрытые от мира сидельцы.
          Он позвонил наугад, набрав "от балды" первый пришедший на ум мегафоновский номер. Денег на счету оставалось немного и необходимо было как-то пополнить баланс. Не впервой было ему вот так вот невзначай позвонить совершенно незнакомым людям и, поговорив с ними буквально пару минут, успеть поплакаться о внезапно закончившихся финансах, суровой судьбе российского заключённого и острой необходимости закончить начатый уже разговор с любимой девушкой, тяжело переживающей разлуку с любимым, отягощённую равнодушием Суда, грубостью окружения и долгими предполагаемыми годами одиночества. Срабатывало почти всегда. Благотворительность вообще в душе русского человека. Угрызений совести он не чувствовал, а слабопопискивающие проблески глушил понравившимся ему аргументом, что без лоха и жизнь плоха. Но на этот раз произошло непредвиденное. Трубку сняла девушка и, судя по голосу, премилая. Она явно скучала от одиночества и готова была поддержать этот пустой разговор, явно её забавлявший. В первый раз они проговорили недолго, за дверью камеры послышался шум и разговор пришлось прекратить. Для последующих звонков денег на счету было маловато.  А там и ночь наступила. Он успел забыть о ней и был приятно удивлён, когда утром на счету появилось триста рублей.
 - Клюнула! - подумал он и убрал телефон до вечера в безопасное место, звонить днём он не собирался. Да и незачем подвергать "запрет" опасности ради нового знакомства, расходы на другой телефон не входили в его планы. Так что лучше вовремя убрать, чтобы "не отмели" при "шмоне". Зато вечером, едва только он зарегестрировался в сети, как раздался телефонный звонок, как и положено, своевременно лишённый громкости звучания, учитывая нелегальный характер использования. Это была она. А он даже не знал её имени. Впрочем, она тоже как-то обходилась без этого знания. Что интересно, в ближайшие полчаса оба про это даже и не вспомнили. Захватившее обоих единение душ, заставило забыть о суровой реальности происходящего. Время шло и только жестокий лимит заставил товарищей по камере прервать идиллию возникающего на их глазах единения. Когда разговор закончился, он ещё некоторое время лежал на шконке с закрытыми глазами, не в силах вернуться в реальность.
 - Кто был? - спросил Лысый - маленький крепыш, гладко выбритый налысо.
 - Она!
 - Кто "она"?
 - Не знаю.
 - Нормально. Полчаса баки заливал и не знает с кем. Тёлка хоть стОящая?
 - Она - прелесть.
 - Ну, да. А как звать не знаешь. Я и говорю, нормально. Совместно проведённая ночь не повод для знакомства. Слушай, а подруга у неё есть?
 - А я почём знаю.
 - Ну, вот, о самом главном и не спросил.
 - Она ещё позвонит, - тихо сказал он, хотя в голосе его явно проступали просительные нотки, на пределе чувств боровшиеся с обликом реального пацана.
 - Ну, да. Что ей ещё делать-то?! Ты ведь у нас один такой.
          А она позвонила. И продолжала звонить каждый вечер. Ему уже не надо было клянчить стольники у случайных знакомых, деньги на счёт поступали теперь регулярно. А через месяц она пришла в тюрьму на свидание, сумев доказать судье, что ей это необходимо. И они говорили без умолку целый час, а когда время кончилось, они уже знали точно, что Судьба, приложившая руку для их встречи, не обозналась. Эти глаза не могли врать. Свет, излучаемый ими, говорил сам за себя, не требуя дополнительного пояснения. Это была Любовь, неожиданно вспыхнувшая в исстрадавшихся от одиночества и истерзанных людским безразличием сердцах. Да, она была обречена на муки одиночества. Да, постоянное назойливое напоминание родственников о прошлом суженого ей было обеспечено. Да, сколько ещё преград ей необходимо было преодолеть на долгом пути к простому женскому счастью. Она всё это знала и была готова к этому. И никто, никто не мог ей сейчас доказать, что она избрала неправильный путь. Не существовало в мире такого аргумента, способного поколебать её веру в собственные силы и убеждённость. Любовь заполнила её всю, без остатка на возможные компромиссы, всё её молодое и сильное тело. А то, что оно сильное,  её убеждала та энергия, которая долго не позволяла ей уснуть после разговоров с ним.
          Неторопливая Фемида вяло и нехотя продолжала изучать степень вины молодого человека. Как всегда, доказательности в Деле было мало, а желания во чтобы то ни стало посадить - хоть отбавляй. Столкнувшись в этой неравной схватке за свободу, молодая удаль должна была непременно уступить бесцеремонному напору жестокой справедливости. А та, в свою очередь, несмотря на малую, а временами абсурдную доказательную базу - восторжествовать. И ни при чём здесь симпатии автора. Изменить что-либо в закономерности действий Правосудия не может даже он. Ему отводится тут роль стороннего наблюдателя, чьи выводы и умозаключения не особенно и беспокоят. Итог был заранее отрежиссирован и спрогнозирован десятками и сотнями, а может и тысячами подобных "Дел". Суды, заваленные подобным материалом, не особенно церемонились с озлобленной  и ожесточённой молодёжью, не желающей жить по навязанным законам общества. И, несмотря на то, что это общество порою проявляло гуманизм по отношению к ним, продолжали отвергать сами законы существования. Получалось, что они отвергают общество отвергающее их. Или наоборот. Это была война. Война на выживание. Только вот победитель в этой войне был известен заранее. Тысячежильная правоохранительная машина, веками отлаженная и отработанная не давала сбоев и осечек, миллионами перемалывая души и судьбы оппонентов, не оставляя противостоящей стороне ни малейшего шанса. Все понимали это, но отказываться от борьбы не собирались. И вовсе они не были героями. Суровая жизнь давно познакомила их и с предательством ближнего и с необходимостью поиска компромиссов при решении элементарных вопросов. Но юношеский максимализм продолжал гнать их на эшафот правосудия. И они гордо шли в тюрьмы, высоко неся знамя воровских идей, не замечая, что многие из них остаются лежать на обильно выросших кладбищах. А жестокая жизнь готовила им уже новые испытания, которые приходилось преодолевать снова и снова. Кто-то из них сломается на допросах, не выдержав боли и цинизма и, как великое благо, будет воспринимать десять минут затишья и безмолвия, когда никто не будет грязными ботинками вторгаться на территорию, самим всевышним определённую как личная. Их будет немного, этих борцов за своё понимание справедливости, за своё право на жизнь по своим законам. Но они будут. Как будут и те, кто открыто встанет на сторону администрации исправительных учреждений, променяв жизнь "козла", её сомнительные блага и удовольствия на жизнь честного зека, пусть более трудную, с бОльшими лишениями и страданиями, но более порядочную и честную. Так тоже будет. И не сможем мы исключить случаи такого вот поворота событий.
          И всё-таки, кто-то не сломается и сумеет пройти через горнило преобразований и изменений, через лишения и глумления, препоны и колючки так называемой правоохранительной и воспитательной системы. А, значит, сумеет выжить и сохранить душу и сердце. Быть может, для этого им и пришлось заковать в железную броню своё тело и изменить внешние признаки своего поведения. Может быть. А тем временем...
          Как-то вечером он позвонил сам и, постоянно прерываясь на тяжёлые вздохи, смог поведать, что он проигрался. Проигрался вчистую. Денег, чтобы рассчитаться, нет, а срок поджимает. Если не успеет достать, его объявят фуфлыжником. А это хуже пидора. Для порядочного арестанта, такого как он, это крышка. Смерть то есть. Говорить, так говорить начистоту. Время проходит. Ничего не меняется, а, потому, быть может, это их последний разговор. Больше он звонить не сможет.
          Он ничего не просил и, быть может поэтому, она сразу же решила, что отдаст ему всё, что у неё есть. Разве может она допустить, чтобы её единственному и любимому человеку стало плохо?! Ведь это именно он смог шевельнуть и заново настроить в её душе давно оборванные струны. Разве не его понимала она с полуслова, разве не о нём были все её мысли и мечты?! Да, он не идеал. А где он, тот идеал?! Может быть в клубе, на дискотеке, среди целующихся между собой смазливых мальчиков или, быть может, надо было проникнуть в недосягаемую среду "белых воротничков", раскатывающих по ночному городу на дорогих иномарках, престижных моделей и цветов "под галстук"? Так ещё вопрос, кто из них больше мужчина: они или её, отверженный этим обществом, любимый человек. Всё, вопрос решён! Но, где же взять ещё половину? ГДЕ??? Ладно, будем решать и делать хотя бы то, что уже можно.
          С утра, отпросившись на работе, она поехала по указанному адресу и отдала половину долга, искренне обещая как можно быстрее решить вопрос и со второй половиной. Ей пошли навстречу и, видя её отчаяние и душевный порыв, согласились отсрочить на три дня время окончательного расчёта.
          Получив таким образом короткую паузу, она задумалась. И было от чего. Спасти его от неминуемого позора могла только она одна. Родственники в такие игры не играли, да и не было у него, кроме старенькой матери, никаких родственников. Значит она сама должна решить этот вопрос. От острых и стремительно меняющихся мыслей противно болела голова. Ни кофе, ни, тем более, сигареты больше не помогали. Маленькими молоточками стучала бесконечная фраза: Где? Где? Где? Где? Как вагоны на рельсовых стыках. И не остановить. Но ведь должен же быть хоть какой-нибудь выход, не может не быть?! В своей жизни она не раз сталкивалась с неразрешимыми, на первый взгляд, проблемами. Многие из них удивительным образом разрешались сами. Но, то было в далёком уже детстве. Сейчас время другое - жёсткое, беспощадное, не прощающее. Но она поможет. Она не может не смочь. Не имеет права. Она должна. Просто обязана. С этой мыслью она и заснула. Впервые за долгие годы не раздеваясь и не приняв ванны. Заснула в той самой одежде, в которой пришла, сняв только обувь и ставшее тяжёлым пальто. Ночь не принесла успокоения. А на утро голова разламывалась и болела, давая понять, что ей надо бы отдохнуть ещё. Ну это, милая, как-нибудь в другой раз. А сейчас быстро на работу. Да, и не забудь, голубушка, привести себя в порядок. Ты же всё-таки женщина.
          Рассуждая подобным образом сама с собой, она пыталась настроиться на волну поиска решения нерешаемой проблемы. Одна ночь из трёх, отведённых им, уже прошла. Прошла, можно сказать, впустую. Будем надеяться, что наступающий день сам подскажет достойный выход. Но напрасно она пыталась направить мысли в нужную сторону. Работа брала своё, постепенно и неуклонно уводя её в сторону, прямо противоположную от предмета её размышений, всё дальше и дальше. Она была слишком уж добросовестная, отдавая себя работе всю, без остатка. И не важно, что работа эта, многими не замечаемая и, потому, не получившая должного признания в обществе, могла показаться мелкой и незначительной. Она делала её старательно и добросовестно. Как могла и умела. А о том, что она и могла и умела, говорили отзывы коллег и поощрительные взгляды руководства.
          Три отведённых дня пролетели как одно мгновение. Он больше не звонил, видимо смирившись с ожидавшей его незавидной судьбой. О том, что она будет страшной и незавидной, ей приходилось только догадываться. Не было в её короткой жизни ничего, даже близко стоявшего к такому отчаянию, что прозвучало в его голосе при их последнем разговоре. Но за те короткие минуты ему удалось донести до её мягкого и доброго сердца всю недосказанную боль, что через край выплёскивалась из треснувшей чаши его больной души. И не устоять, не смочь остаться равнодушной. Такая уж сильная волна захлестнула её и понесла в водоворот непредсказуемого безумия. Она была готова на всё. Только всё ещё ждала, что Судьба в последний момент подаст ей хоть какой-нибудь знак. Что как всегда, в нужную минуту, она сможет угадать, что же надо сделать и, тем самым, спасти любимого человека.
          Цветным калейдоскопом пронеслись недолгие мгновения свидания, воздушные поцелуи. Был уже поздний вечер. Последние посетители давно уже покинули их небольшой продовольственный магазин, одиноко стоявший у обочины в новом пока микрорайоне. Наступающая ночная тишина обволакивала собою мир, плавно заглушая все звуки засыпающего ночного города. Нервно потрескивала доживающая свои последние часы слабая молочно-белая энергосберегающая лампа. У входных дверей на коврике важно восседал упитанный кот, время от времени начиная умываться, завлекая тем самым желанных посетителей. Но, видимо время уже было слишком позднее и тёмное, так как никого не было. Мельком взглянув на маленькие наручные часы и бросив равнодушный взгляд на неподвижную входную дверь, пожилая кассирша тихо и буднично обронила:
 - Ну, что, закрываемся?
 - Да, наверное.
           И тогда она взяла нож...