Два цветка любви

 

 
ДВА ЦВЕТКА ЛЮБВИ

Я хочу рассказать о Махмуде, но получится ли? Когда я о нем впервые узнала? Когда его имя заставило меня задуматься? Чтобы вспомнить об этом, отправимся в мое далекое детство.
Мне было девять-десять лет, когда отец и мать взяли меня с собой на концерт. В тот вечер в Хунзах приехала известная певица Ума Нурмагомедова. Маленькая девочка, я хорошо запомнила высокую, стройную, с лебединой шеей и с прекрасным лицом певицу. На ней было красное бархатное концертное платье, украшенное золотой тесьмой. На голове – белый платок. Поправляя под подбородком перекинутый через плечо платок, она вышла из-за занавеса. Ей зааплодировали, не дожидаясь, пока она начнет петь. Чуть подождав, пока зал затихнет, наклонив гордую голову, Ума произнесла: «Слова – Махмуда, мелодия – моя». Зал снова взорвался аплодисментами.
Ума пела от души. В тот вечер я впервые услышала имя «Махмуд». Запомнились слова песни:
Скажи, как на кручах, где вечные льды,
Меня ты оставил, проворный джейран,
О том, как в безлюдных оврагах меня
В отряде ты видел, скажи, гордый тур!
(пер. Э. Капиева)
У моей бабушки Хандулай по вечерам часто собирались соседи. Бабушка была доброй, хлебосольной женщиной, и соседи делились с нею радостью и горем. Зимний вечер длится долго. Сколько интересных, занимательных историй услышала я тогда!
Иногда Нуцаласул Магомед (добрая  ему память!) играл на пандуре и пел. Мы, малыши, просили его спеть об Али, оставшимся в скалах, или о Хочбаре, сожженном хунзахскими ханами.
– Валлах, не надо петь об этом. Спой лучше песню Махмуда о любви. Вечно эти дети под ногами путаются. Марш в другую комнату! – прогоняли нас мужчины.
Когда Магомед пел песню Махмуда, люди как-то особенно оживлялись. Они в такт постукивали ногами, щелкали пальцами.
Как только песня закончилась, я попросила бабушку рассказать о том, кто такой Махмуд.
– Он был, доченька, поэтом и певцом. Кроме того, он еще был ученым-арабистом. В разных селах Махмуд служил в мечетях будуном и имамом. Я его видела один раз у Шангерея из Хунзаха. Там собиралась молодежь, любящая песни и музыку. Они устраивали «вечера песни». Говорят, на этом вечере он сочинил песню и о дочери Шангерея Парханисай и впервые ее исполнил.
Нуцаласул Магомед спел эту песню, подыгрывая себе на пандуре, но я, к сожалению, слов не запомнила.
В седьмом классе я, наконец, поближе познакомилась с судьбой и творчеством Махмуда. На урок родной литературы учитель Заирбег Алиханов принес из дома портрет поэта и повесил его на доске. Рассказ учителя мы слушали, затаив дыхание. Учитель считал – многие произведения Махмуда утеряны. В то время поэзию ценить не умели, и многие стихи просто не сохранились. Махмуд был весёлым человеком, любящим друзей. Хозяйством он мало интересовался, чем вызывал недовольство отца.
Заирбег Алиханов больше рассказывал о жизни и судьбе Махмуда, а о его любви и любовных стихах говорил мало – видимо, полагал, что мы еще не доросли.
Прежде, чем Махмуд влюбился в Муи, девушка оказалась помолвленной с родственником – Кебедмагомедом. Поэтому Махмуд хранил чувство в сердце и тайно писал стихи о своей любви.
После смерти Кебедмагомеда боль, которую Махмуд прятал в груди, открылась всем. Но между богатыми и бедными во все века непроходимая пропасть, поэтому влюбленным так и не удалось соединиться.
Учитель Заирбег поведал нам, как Махмуд не раз наведывался в Хунзах, где у него было много друзей. Кстати, полушубок, известный нам по фотографии Махмуда, ему подарил житель Хунзах Шангерей.
Рассказ учителя Заирбега Алиханова взволновал меня, и я начала подробно изучать жизнь и творчество Махмуда.
Так родились в моем сердце эти стихи:

В Кахобросо отправимся с тобой,
Читатель, о любви узнать несчастной,
И чистой, и неравной, и прекрасной,
И, как плита могильная, глухой.

Там мы с тобой аул отыщем Бетль
И дом когда-то знатного тухума.
Теперь здесь камни пыльные угрюмо
В траву глядят… Ты замечаешь, нет ль?

Ушло богатство и село распалось –
Не страшно тленье слову да любви.
Но там, где похоронена Муи,
Мне тень ее мелькнула, показалось.

Богач, бедняк на кладбище равны –
Над всеми травы стелятся сухие.
Зачем же мы, пока еще живые,
Так на земле подчас разобщены...

Где же Махмуд впервые увидел Муи?
Девушку послали пригласить Махмуда на торжество в честь  рождения сына у ее дяди. Муи застала Махмуда уже одетым, он готовился куда-то идти. Когда Муи заговорила о приглашении, Махмуд окинул ее долгим, пристальным взглядом и ответил:
– Я собирался в иное место, но если такая красивая девушка пришла в мой дом, пойду, куда она зовет.
– Спасибо! – поблагодарила Муи и хотела было шагнуть за ворота, но Махмуд остановил ее, подошел к цветущему кусту шиповника, сорвал цветок и протянул его девушке.
– Если бы у меня была отара овец, я выбрал бы самого красивого ягненка для тебя. Первый раз ты пришла в мой дом. Матушки нет рядом, чтобы предложить тебе подарок. Возьми же этот цветок, он похож на тебя, и скажи мне свое имя.
– А мне мама еще не дала имени, – пошутила Муи и, схватив цветок, стремительно убежала.
Близкая подруга Муи, спустя годы, спросила ее:
– Когда ты брала цветок из рук Махмуда, не волновалось ли твое сердце?
– Я не знаю. Но увидев неотрывно смотрящие на меня глаза Махмуда, почувствовала, что ноги у меня стали как ватные. Страх ли, доверие ли, какое-то непонятное беспокойное чувство поселилось в сердце. Хотя вокруг всегда много цветов, мне их еще никто не дарил. Даже мой жених.
– А что ты сделала с цветком, Муи?
– Пока я шла до дома дяди, держала его в руках. Когда увидела мужчин, стоящих во дворе, и среди них Кебедмагомеда, своего жениха, я выронила цветок.
Правда это или нет – разве мы точно узнаем…
Махмуд, страстно влюбившись в Муи, тайно страдал. Он разузнал, где находится делянка Муи, чтобы приходить туда и, пускай не было возможности говорить, хотя бы издали смотреть на девушку.

Я на тебя смотрел, тобою незамечен.
Ты над рекой лесною косу расплела
И оголила сахарные плечи –
Лишь только здесь открыть ты их могла.

Где горный тур пьет воду ледяную,
Я красоту увидел неземную,
И красотою был неслыханной убит.
Пусть этот грех Всевышний мне простит!

В другой раз, увидев Муи на свадьбе, у поэта родились строки:

Ты не идешь, а словно проплываешь.
Когда ты в танце плечи поднимаешь,
Хмелеют все ровесники твои.
О, не танцуй так, нежная Муи!

Кому, дыша весенними цветами,
Ты улыбнешься черными глазами?
Кто первым розу знатную сорвет
И аромат чарующий вдохнет…

Когда Махмуд повстречал Муи, идущую за водой, он вновь отозвался стихами. Девушка то же не молчала.


– Не знавшее болезней тело
Слабеет, слышишь, пред тобой!
В мои глаза взгляни же смело
На миг! Здесь нет греха. Постой!

– Если я всем буду взгляд свой дарить,
Могут ослепнуть черные очи.
Если я с каждым начну говорить,
Сплетня расстаться со мной не захочет.

– Как мудро сказанное слово!
Жаль, что так короток ответ…
Святой Киблы разящий свет,
Найди меня, взываю снова!

Прошу, в глаза мои взгляни…
С волками ты росла, признайся?
Порыв сердечный оцени,
Мой вздох глубокий постарайся
Понять…

– Дай мне дорогу, Махмуд, поскорей –
Даже зверье здесь плутает порою –
Силы и время свои пожалей.
Знай, никогда я не буду с тобою.

– Пусть я останусь певцом неизвестным,
Звонкий пандур закопаю в снегу,
Если своей самой нежною песней
Сердце красавицы не подожгу!
Кто не любил, тот, конечно, не знает,
Как это пламя в груди прорастает.
Горы ворочает с места любовь.
Что ж ты, молчишь? Прекословь...

– Разве с тобой говорить о любви?
Знаешь, отец за другого сосватал.
Лучше отца моего не гневи –
Слово его тяжело, как лопата.

– Ну что ж, ну что ж, с чужой невестой
Не стану долго говорить.
Позволь единственною песней
Твой чуткий слух вознаградить...

Шли годы. Мечта посетить родину Махмуда не покидала меня. С детства знакомое название «Кахабросо» завораживало, хотелось непременно туда съездить.
 Вблизи Унцукулю нас настигла гроза с градом. Автобус с трудом поднялся в село. Один селянин показал нам, где можно заночевать. Вместе с учениками я уже готовилась к ночлегу в интернатском общежитии. Но гостеприимные унцукульцы распределили нас по домам, обогрели, накормили. В доме, где ночевала я, заговорили о Махмуде, Муи. Я попросила бабушку из этой семьи рассказать что-нибудь о Махмуде.
– Я только слышала, что они любили друг друга, дочка, многого про них не знаю. Впрочем, муж рассказывал мне одну историю...
Однажды – было это летом – на общей молитве в мечети Махмуд служил имамом. Во второй части молитвы (ракаате) все молящиеся в земном поклоне ждали от имама слов «Аллаху акбар». Пауза затянулась, люди один за другим стали поднимать головы от земли. Осмотревшись, они с удивлением обнаружили, что Махмуда нет, его коврик пуст! Оказывается, нарушив молитву (чего категорически нельзя делать), он выскочил на улицу через открытое окно, ибо увидел там женщину, похожую на Муи.
– Ну и как, нашёл он тогда Муи?
– Нет, не нашёл. Женщина оказалась похожей на нее. За такой дерзкий поступок кто-то осудил Махмуда, другие просто посмеялись.
Письма Махмуда
Письмо, написанное после смерти Кебедмагомеда

Жив был твой муж – я кольчугу надел,
Пряча любовь. Но когда овдовела,
Я уже чувство скрывать не посмел  –
Страсть моя в Мекку мечты полетела.

Слаб и, конечно, велик человек.
Только для святости мало разбега.
В Мекке на камне сложил оберег –
Жаль, что не знает любовь оберега!

Разве я ведал, что Мекка любви
Там, где глаза лучезарные эти…
Возле мечети увидел Муи.
Бросив молитву, бежал из мечети.

Дверь оказалась закрытой тогда…
Прыгнул в окно – что мне веры ограда!
Я обознался, тебя увидав.
Я заблудился в лесу шариата.


***
Как путник, покинув уют,
Растратил себя на походы,
Так в сторону Бетля текут
Мои неспокойные годы.

Была ты замужней, поверь,
Твой дом обходил стороною.
Зачем же надежную дверь
Теперь закрывать предо мною?

Пора бы тугому узлу
На шее твоей развязаться.
Иль хочешь тянуть за узду
Кебедмагомеда богатство?

Такому богатству конец
Наступит… Беречь не пытайся.
Вот сердце Махмуда – дворец!
Живи во дворце. Соглашайся…

Песни Муи

Сердце поет – не играй на пандуре!
Прежде молчало – теперь балагурит.
Сердце не знает – не пой свои песни…
Как усидеть ему нынче на месте!

Прежде оно никого не любило.
Дверь одному тебе настежь открыло.
По сторонам не смотревшие очи
Милого встретить надеются очень.

Сердце волнуется, как жеребенок,
Остепенить – не хватает силенок.
Сердце унять понадеялся разум,
Только любовь не смирилась ни разу.

* * *
Грустит среди камней родимых
Пандур  сладкоголосый твой.
Как после песен соловьиных
Душе моей вернуть покой!

Года мои текут сквозь сито –
Пора влюбляться позади –
Зачем же в сад окно открыто
И сердце плавится в груди!

В глаза глядеть ему не смела,
Руки ему не подала…
Теперь – как будто заболела,
Не нахожу себе угла.

Услышу песню. И замашет,
Как будто крыльями, душа.
Стихи его обескуражат,
Внимая им, дышу, дрожа.


Пусть на виски мои ложатся
Снега несмело, серебрясь,
С любовью трудно мне тягаться,
Меня пленившей, не спросясь.

Как тень, проходит мимо лето,
Сижу у очага одна.
А мысли, мысли бродят где-то –
Хмельные, будто от вина.

Но пламя страсти откровенной,
Клянусь, не причинит вреда.
Обычай прадедов священный
Я не нарушу никогда.

Купите любовь… Дорогой Махмуд! Ты все понимал. У кого больше денег – у того и имя, и звание; у кого большое богатство – у того и сила, могущество. Но ты всегда считал, что духовное богатство выше материального. Ты всегда боролся с ложью. Ты – на одной стороне,  а на другой – люди, не понимающие человеческой боли, горечи. Не смог ты это все терпеть и пошел в горы, открывая сердечную боль горным турам, диким зверям. Там, в Карпатах, как единый порыв, как выдох, продиктовало твое сердце  поэтическую повесть «Марьям». Поэма эта – вершина твоего творчества, крик твоего сердца, твоя надежда.
С болью в сердце читаю я взволнованные строки твоих стихов и песен. Они дороже мне, чем обширные тома усидчивых и многословных писателей.

* * *
Умный осудит, влюбленный поймет,
Бедный похвалит, богач осмеет…
Звонкий пандур, никого не злословь!
Главное – песня моя и любовь.

Всюду – в глубоком ущелье мой дом –
Там отдыхаю я с диким зверьем.
Я на любую взойду высоту,
Коготь орлиный поймав на лету.

Что ж ты, богач возгордившийся, эй!
Сможешь достать до вершины моей?
Вместе со мной обладатель чинов
В реку с горы сигануть не готов.

Слово одно, толстосум, назови
Из словаря настоящей любви!
Царь вам чины соизволил раздать –
Где ж вам купить на земле благодать?

* * *
- Отчего так безудержно очи тускнеют?
- Оттого, что не быть мне с любимой моею.
- Отчего не смолкают на сердце рыданья?
- Оттого, что погибли мечты и желанья.

Никогда гордецы именитого рода
Не откроют поэту стальные ворота.
Разве можно тягаться с подобною силой? –
Обнимусь не с любимой, скорей, а с могилой.


Пусть твои ерепенятся глупые братцы,
Что богатство их может с любовью сравнятся!
Даже если по воздуху бегать сумеют,
Перед песней моею любою сомлеют.

***
Горит очаг домашний мой –
Мне холодно. Зато зимой
На улице бросает в пот,
Когда пандур твой запоет.

К чему? Зачем? Не знаешь ты –
Сквозь лед растущие цветы?
Сквозь снег торчащая трава?
Твои мелодии, слова

Волнуют кровь и дарят вновь
Весну и слезы, и любовь.
Я словно снег с себя смела,
И, улыбнувшись, ожила.

Но знай, Махмуд, нам все равно
Не пить блаженное вино.
Пусть горы плавится начнут,
Меня тебе не отдадут.

Покойный Заирбег Алиханов любил читать стихи Махмуда. У него была привычка садиться за книгу с карандашом в руках. Иногда он заставлял меня читать вслух стихи любимого поэта. Слушая, восхищался:
– Машааллах. Машааллах, какой прекрасный язык! По красоте и образности речи лучше Махмуда я не знаю писателя. До него так, ничего не боясь и отбросив ложный стыд, про любовь не писал никто.
Потом он засмеялся и добавил:
– Наверное, другим Муи досталась, а ему – нет. Может, оттого, что он не стал счастливым обладателем Муи, и появилась в его произведениях такая выразительная образность.
Махмуд спел о любимой женщине так, что его голос услышал народ. В этом его превосходство. Махмуд умолял родственников Муи  отдать молодую женщину за него. Когда же получил отказ, то отправился в дом Муи. Он знал, что за ее домом следят, что его могут убить. Но Махмуд сделал свой выбор – лучше смерть рядом с любимой, чем жизнь без нее. И он шагнул за ворота...
Родственники Муи ранили его. Истекающий кровью Махмуд достал из кармана брюк пистолет и кинул его к их ногам. 
– Если у вас мало оружия, возьмите и это, – сказал он.
Раны Махмуда зажили быстро, наверное, потому что он был добрым человеком. Позже он писал:
Мне раны нанесли, чтоб я любовь оставил…
Как скоро раны зажили мои.
Махмуд есть Махмуд. Чтобы оставить память о себе в веках, нужно, наверное, быть не похожим на других. Все те, кто любили, чьи имена горят на небесах любви, были людьми мужественными, смелыми, решительными. Легко назвать подобные имена, сохраненные для нас литературой: Тахир – Зухра, Лейла – Меджнун, Махмуд – Муи...
Прости меня…
Еще пронзительнее песня
Из уст моих срываться будет.
За то, что не были мы вместе,
Всевышний твой тухум осудит.
Я буду сильным притворяться,
Я буду на людях смеяться –
Никто не сможет наглядеться
На громко плачущее сердце.

Зашью в душе струною бреши.
Но ты-то как себя утешишь?
Чем слезы высушишь свои,
Моя бесценная Муи!

Тебя прославил я. Быть может,
В горах о нас взгрустнет любой…
Прости меня, я не стреножил
Свою безумную любовь.

***
Пусть все идет привычным чередом –
За ночью день и март за февралем.
Пусть на снегу цветов не будет вовсе
И не дохнет весной в окошко осень.

Лишь об одном мне хочется молить –
Огонь мой обновленный сохранить.
Пусть будут томны, веселы и юны
Всегда твои отзывчивые струны.

Пусть в каждом слове, сказанном тобой,
Звенит родник целебною водой,
И пусть тебе сопутствует всегда
Святых небес святая чистота.
Весть о любви Махмуда и Муи разлетелась повсюду. Заирбег Алиханов рассказывал мне, что видел Муи в селе Инхо, где был муталимом (учеником арабской школы –  примечание А.А.). Один из местных муталимов поведал Заирбегу, что у его соседки гостит Муи из Бетля – она каждый год приезжала туда за виноградом. Для Муи виноград служил лекарством от чахотки, которой она страдала. Известно, что заболела она, тоскуя по Махмуду.
Муталимы, приехавшие из высокогорья, попросили жителя Инхо встретиться с Муи. Найдя какой-то незначительный повод, отправились туда, где гостила знаменитая вдова. В маленькой комнате на тахте сидели три женщины среднего возраста, все приятной внешности. Когда они зашли, бабушка, сидевшая у печки, пожурила нежданных гостей:
– Ну, чего явились с мешками?
– Погреться пришли, бабушка, можно?
Бабушка ничего не успела ответить, как один из мальчиков подошел к стене, на которой висели часы с кукушкой, схватил их за маятник и спросил:
– Бабушка, этот маятник от часов тоже твой?
Не успела та ответить, как одна из женщин, смеясь, объяснила:
– Да, сынок, этот маятник тоже принадлежит Хабсакодо, и я – ее гостья, Муи из Бетля.
Такого ответа мальчики не ждали и, смутившись, быстро выбежали из комнаты. Заирбег, задержавшись у двери, оглянулся, чтобы еще раз взглянуть на смуглолицую Муи.  Видно было, что она нездорова. Даже когда смеялась, в глазах ее колыхалась печаль. Заирбег утверждал, что и сегодня помнит ее умные, но очень грустные черные глаза.
Закрыв дверь, муталимы немного постояли перед ней и услышали, как Муи посетовала:
– Даже дети меня знают. На весь Дагестан ославил меня кахабросинец. Мне кажется, что каждый камень на меня смотрит. Сейчас, когда  молодость ушла, красота угасла, болезнь поселилась в теле, зачем ходить на меня смотреть?
Когда Муи проходила через годекан, положив корзины с виноградом на ишака, собиралось немало людей. Муи глядела только на дорогу. Стройная и статная, она всегда хорошо одевалась, на плечах – теплая черная шаль. Пока Муи проходила мимо, никто не проронил ни слова. Чувствовалось к ней молчаливое уважение.
Один человек напомнил:
– Каждый год в это время Муи приходит в Инхо за виноградом.
Но никто не поддержал разговора.
Видя, что старшие не склонны обсуждать чужую беду, молодежь тоже хранила молчание.

На базаре

– Что-то ты, соседка, хорохоришься!
Сколько шелка унесешь отсюда…
Платье, что ли, шить себе готовишься –
Знать, выходишь замуж за Махмуда?

– Скорее, солнце с Запада взойдет,
Река обратно в гору повернет,
Чем мой тухум зажиточный, подруга,
Пойдет навстречу любящим друг друга.

Как умер муж, до нынешнего дня
Я ничего не шила для себя.
Но не до смерти в старом мне ходить –
Хочу себе обнову подарить.

Все сундуки обшарила свои –
Искала ткань, достойную любви
Того, кто в мире, тонущем во зле,
Мне подарил бессмертье на земле.

Уж на меня, тебе известно ведь,
С равнин и гор стекаются смотреть.
И я, поверь, себе дала зарок
Достойной быть непревзойденных строк.

Махмуд отправляется на войну

Детеныш лани, заблудившись в скалах,
Дорогу вряд ли к матери отыщет.
Пусть на войне, где ветер смертный свищет,
Свой путь найду средь отсветов кровавых.

Со мной шагают русские солдаты
Туда, где гром орудий и могилы…
С любовью мне сражаться не под силу –
Под дождь свинцовый шествую в Карпаты.

Я вижу сны – всегда цветы и лето,
Дома и камни солнечного Бетля...
Там ненароком вспоминают, нет ли
Хоть иногда несчастного поэта?

Когда зальет слезами дождевыми
Ненастье одинокий свет оконный,
Любимая, глаза мои припомни
И помолись молитвами простыми.

Письмо с Карпат
Я думал, тебя покидая,
Что там, где земля неродная,
Где лед на горах круглый год,
Спокойствие дух обретет.

Хотел я заняться охотой,
Нормальной мужскою работой –
С ружьишком на смерть поглядеть,
И песни другие запеть.

Искал я отваги и воли,
Соленой и яростной доли.
Служил я, надеясь на чудо,
Что вскоре тебя позабуду.

Наивный. Повсюду со мною
Ты скользкой ступала тропою,
Горела под небом бездонным
Лучиною строчкам рожденным.

В живых потому я остался,
Что солнцем твоим согревался.
А если б навылет убило,
Меня бы любовь оживила.

В горах, окруженный снегами,
Расстаться не мог со стихами,
Во мраке сражений и дыме
Шептал чудотворное имя.
Пусть имя заветное будет
Навечно подарено людям,
Свободно гуляет по свету,
Мою согревая планету.

На сердце и сладко, и тесно –
Рождается новая песня,
Такая, что могут дивиться
В садах унцукульские птицы!

Тебе с облаками и тучей
Привет посылаю летучий,
Горячего сердца дыханье,
На лучший исход упованье.

Чтобы отразить малейшее колыхание души, нужно иметь немалый талант, такой, к примеру, как у Махмуда. Тот, кто не видит в себе подобной силы, пусть молчит.
Махмуд так рассказал о своей любви, что стихи его переживут столетия. Иной человек, имеющий чистое сердце, не смог бы о своих чувствах поведать даже в прозе, а певец их Кахобросо говорил о них на  высоком языке поэзии. Махмуд вынужден был смирить свои чувства, однако стихи его звали к духовной свободе. Он говорил, что любовь – это чудо, которым наградил нас Создатель. Нельзя смеяться над порывом искренних романтических желаний. Любовь – это дар Всевышнего.
Твои произведения, Махмуд, отражают без изъянов твою душу. Это зеркало служит безотказно всем  читающим тебя. Состояние твоей души оказалось созвучно многим, испытавшим подобную боль. Но только ты, чистый сердцем, смог об этом вслух сказать. В этом твое мужество. Пройдут годы, века, люди не потеряют веру в твою искренность и сердечную чистоту.
* * *
Дивным светом душа озарилась.
Я судьбе за него поклонилась,
Я ответила взглядом и словом.
Не карай меня, небо, сурово!

Я зажглась, как деревья с востока,
От его восхищенного вздоха.
Эти песни меня изумили,
Эти песня меня изменили.

Я не спорю уже с дураками,
Что он беден, а я вот с деньгами.
Я богата? Когда я успела…
Ах, оставьте, не в этом же дело!

Все, что было, не жизнь, а искусство.
Я не знала подобного чувства.
До него на земле не жила я,
И уже без него не желаю…

Нелюбивший лишь отзвуки слышит,
Нелюбивший «Марьям» не напишет.
Да, конечно, мы с милым не вместе,
Но какие рождаются песни!

Мне сулят в моем доме напасти,
Но огонь мой в веках не погаснет!
Я смолчу, умерев от бессилья,
Но любви не подрежете крылья…
Да, любовь навсегда остается,
Как молитва, как песня, как солнце.
И нехитро, как семечко проса,
Прорастает под сердцем без спроса.

Махмуд вернулся

Ты молила: «Возвращайся…»
И Махмуд пришел домой.
Птаха на Абу-Кубайсе
Из ветвей следит за мной.

Смерть ко мне не прикасалась,
Смерть сказала мне: «Живи».
То ль Махмуда испугалась,
То ль нешуточной любви.

Нынче б мост сложить до Бетля,
И с любимой на заре
Хоть куда махнуть, не медля,
На летающем ковре!

Послание отца Муи

Махмуда в белом саване в могиле
Хочу в Кахобросо я увидать!
Зачем его в Карпатах не убили…
Мечтает, слышал, свататься опять.


Уйми сыночка, угольщик базарный!
По шубе латку собственной ищи…
Дочь не отдам за бедных и коварных.
Она не ваша, Магома Турчи .
 
Ответ отца Махмуда

– Эй, не учи меня! О собственной судьбе
Радейте лучше вечером и утром…
Чего вы возомнили о себе!
Другим Аллахом созданы как будто?

В земле лежать нам некогда одной,
И саваном похожим укрываться.
Одним богатством или нищетой
Нельзя перед Всевышним оправдаться.

Я сыну говорил: «Оставь того –
Я сам людей подобных опасался –
Чей разум ослепило серебро,
Кто на земном и тленном помешался».

Сватья в края приблизятся твои,
В горах такой обычай потому что.
Известно всем – красавица Муи
К Махмуду моему неравнодушна.


Любовь дороже сундуков твоих.
Небесный дар не каждому дается.
Среди имен значительных иных
Любовь одна на свете остается.

Пророк был то же чутким к красоте,
Его любовь огромная, как море…
Да я умру однажды в нищете,
А ты в шелках блаженствуй и в позоре!

Довольно, Муи!
Мы – два горных родника,
Что не встретятся никак.
Жизнь проходит… Друг на друга
Мы глядим издалека.

На коне, судьбе назло,
Прискачу в твое село
И тебя, когда захочешь,
Посажу в свое седло.

Долго буду гнать коня,
Лань пугливая моя.
Сделай только шаг навстречу…
Небо с нами, верю я!

Боязливым не дано
Пить блаженное вино.
Нас с тобою повенчают.
Разве нам запрещено!
От позора сохраню
Чистоту всегда твою.
Я, поэт, в горах рожденный,
Слово клятвенно даю!

Муи, не молчи!

Твой солнечный образ под сердцем несу…
Себя от печали храни!
Как ветер на листьях сдувает росу,
Светло свои слезы смахни.

Тебя украду я! Мне чувства велят…
В горах я недаром рожден.
Два сердца единства когда захотят,
Того сочетает закон.

Тухумом отвергнутый, думал, что смерть
В Карпатах себе отыщу.
Ты знаешь, как много пришлось мне терпеть.
Я больше терпеть не хочу.

Ответ Муи
– И я надеялась, друг мой,
Что мы пойдем одной тропой.
Но мы, как роскошь с нищетой,
Разделены навек с тобой.

Ах, почему со словом «боль»
Легко рифмуется любовь!
Глаза любви теплом полны,
А губы вечно солоны…

Погибну я? И что ж! И пусть…
Я за тебя, Махмуд, боюсь –
В свой дом однажды позовут,
Не приведи, Аллах – убьют.

Увы, мой друг, во все века
Влюбленных участь нелегка.
Любовь – как листьев намела,
Кого до срока погребла.

Ну что ж, Махмуд, судьбу свою,
Как руку, я тебе даю.
А что потом? Ты не сказал…
– Что нам Аллах предначертал.

Ничего нельзя поделать с судьбой. Муи и Махмуд там, на небесах, не были предназначены друг другу. Но в сердце Махмуда ты заронила, Муи, семя любви – оно проросло. Из него выросло дерево любви с сильными корнями, могучими ветвями. Тебе не достались плоды с этого дерева. С высоты своего совершенства ты понимала, что у твоих родственников неверное мнение о Махмуде. Но ты не смогла развязать этот узел, разрушить преграды, отделяющие тебя от Махмуда. И это подточило твое здоровье, как ржа железо. Жизнь Махмуда так же прошла в мечтах о невозможном счастье. Оба вы остались навсегда несчастными. Ты тяжело это переживала, Муи. Но оказывается, и в твоем сердце рождались стихи.
Перебирая архив Заирбега Алиханова, я нашла четверостишие, под которым было написано: «Эти слова сказаны  Муи из Бетля после неудачного путешествия». Вот эти строчки:

Душа трепещет горной ланью.
Где же мой друг? Я одна на вершине…
Если судьба обрекла на страданье,
Кто же еще в нашем горе повинен?

Кто бы ни сочинил эти строки, видно, что они написаны с болью в сердце. Но поговаривают, что Муи действительно писала стихи и читала их самой близкой подруге. Быть может, упомянутое четверостишье – лишь небольшая часть ее творчества. Сохранись стихи до наших дней, кто знает, какое место им отвела бы дагестанская литература.

Ох, несчастная я…
Плохо мне несчастной на земле,
Горько мне на свете и тревожно.
Разве, правоверные, вдове
Снова замуж выйти невозможно!

В спину, знаю, целятся опять
Сплетни, наговоры, пересуды…
Чтобы этот узел развязать,
Выйду я, пожалуй, за Махмуда.

Никогда детей моих Махмуд
Не обидит… Дело тут не в этом.
Дети вот поладят ли с поэтом,
Стул ему отцовский подадут?
Страшно мне, что люди их смутят,
Чьи уста всегда сочатся ядом.
Вдруг они его не захотят?
Много ли для ненависти надо…

Жизнь итак несладкою была.
Вдруг окликнут новые печали?
Стану ль я отныне весела,
Если счастья не было в начале…

Решайся, Муи!
Спящих детей я покинула, дом.
Яркое чувство в дорогу позвало…
Холодно им с незакрытым окном,
На пол не съехало ли одеяло?

Умер отец их. А мама бежит
В ночь ледяную из теплой постели.
Пламя пока в ее сердце дрожит,
Ветер сочится в оконные щели.

Рано детишкам оценку давать –
Нравится ль нет, что иду за другого.
Спящих, конечно, не должно бросать,
Даже для счастья большого такого.

Долг материнский лежит на весах.
Долг и любовь к стихотворцу земная.
Что тяжелей, что устойчивей…Ах!
Чаша весов перевесит какая?

Правда ли то, что судачит родня –
Скоро с детьми мне придется проститься.
Их, говорят, заберут у меня,
Царь повелел им в России учиться…

Если я стану Махмуда женой,
Прав материнских могу я лишиться:
Муж офицером был – значит, со мной
Дети до срока должны находиться.

Правду неужто вокруг говорят?
Что же мне делать? Как вынести ношу?
Пусть их гимназии разом сгорят!
Разве детей я когда-нибудь брошу…

Словно я между стою двух огней
Или потоков, о камни шумящих…
Жар нестерпимый от близких углей,
Холод – от бешенства струй уходящих.

Реку я выпью за деток своих,
Гору за них проглотить не помеха!
Вспыхнул рассвет и погас, и затих…
Я передумала к милому ехать.

Я не решилась – поведайте вы
Другу, с которым обняться не чаю. –
И с рысака удалого любви
На повороте узду отпускаю.
Махмуд, мир вокруг тебя наполнен предательством, завистью, ложью, унижением человека. Твое сердце, чистое, как поцелуй ребенка, всю жизнь не принимало этой лжи. Не Муи предала тебя – лживым и неверным оказался весь мир. Предательское окружение заставило Муи изменить тебе. Оно подтолкнуло тебя искать утешение в кувшине с хмельной брагой. Ведь ты не пил раньше никогда, даже на свадьбах. Растоптанная любовь заставила тебя опустошить рог до дна.  В результате незначительной хмельной ссоры Магдилав поднял на тебя оружие. На тебя, которого надо было защищать и беречь каждому дагестанцу.

Что мне делать? Слезы лить,
О судьбе вздыхать нескучной?
Или пушку разрядить
В небеса, на всякий случай...

Грешных почестей вкусив,
Гордо требовать удачу,
Или голову склонив,
Жить, свою тревогу пряча.

Отыщите средство мне,
Чтоб расстаться с этой болью?
Где их нет, в какой стране –
Убивающих любовью…

Может, эти игры впредь
Мне оставить, честь по чести,
Удивить и отогреть
Землю нашу новой песней.

Обида Махмуда

Что ждать теперь ночами – ничего.
Весну любви ты разом остудила.
Предательством своим меня смутила,
Боюсь отныне страха твоего.

В науке древней я теперь знаток –
В кумыкскую не зря ходил равнину  –
Но я со всеми знаньями не смог
Твоей измены объяснить причину.

Наконец, мы добрались до Кахобросо. Туда мы приехали в пасмурный, хмурый, как трагическая судьба поэта, день. Автобус еле-еле вскарабкался наверх горы.
Земля поэта. Мир, воспетый любящим сердцем. Родина прекрасных песен и стихов. Здесь, по этим улочкам, потерявший покой поэт бродил бессонными ночами. Спасибо Кахобросо, подарившему Дагестану такого поэта! Спасибо земле, которой засыпали его любовь. Говорят, что тот, кто не насытится любовью, насытится землей. Успокоилось ли сердце твое, Махмуд?
Тебе даже могила не досталась рядом с Муи. Под какой же несчастной звездой ты родился? Директор Кахабросинской школы, сопровождавший нас к твоей могиле, поведал, что после смерти Муи в тебе поселилась неугасимая печаль. Никогда больше не пел ты песен и не играл на пандуре, словно дал обет молчания. Даже на годекан стал редко приходить.
– Махмуд, разве можно так изводить себя, друг? Нельзя же мировую скорбь на свои плечи взваливать, – советовал поэту его друг Омар.
Махмуд признался:
– Муи жила в другом селе, но я постоянно помнил, что она где-то рядом, неподалеку. Только теперь я понял, как недостает мне ее.
Махмуд несколько раз прочитал заупокойную молитву по Муи.
Я спросила у директора:
– А стихов о смерти Муи не было у Махмуда?
– Не знаю. Наверное, он написал большое стихотворение, но мы его еще не нашли. Говорят, оно начиналось такими словами:

В тумане золотом, окутавшем село,
На кладбище любовь мою уносят…

Одни утверждают, что друзья не пустили Махмуда на кладбище – боялись, что и так израненное печалью сердце Махмуда может получить новый удар от родственников Муи.
Но по другим источникам известно, что Махмуд был на похоронах. Утверждают так же, после смерти Муи вражда между ее родственниками и Махмудом  кончилась.
Не знаю, как все происходило на самом деле.
Многие стихи и песни Махмуда так и не дошли до нас. Заирбег Алиханов рассказывал мне, что он дважды приходил к певцу Арашил Омару, у которого, как говорили люди, хранилось много неизвестных песен Махмуда. Да вот беда, допроситься этих песен у Омара было невозможно.
Заирбег Алиханов, хоть и слышал о том, все же решить попытать счастья. Но Омар отдал ему только известные всем две или три песни. Жена Омара была доброй женщиной, и она сказала мужу:
– Гость пришел в наш дом из далекого Хунзаха. Отдай ему эти песни.
Но тот грубо прикрикнул на нее:
–  Ты молоко сбивай, а в наши разговоры не вмешивайся.
Говорят, Арашил Омар, если даже и давал кому-то стихи Махмуда, то искажал и по-своему переписывал их, не понимая, какой наносит им вред.
Я вспоминаю об этом, когда, читая стихи, замечаю: в плавно текущую поэтическую речь Махмуда вдруг вплетаются не совпадающие с его стихами, явно чужие, инородные строчки.
Арашил Омара убили. Спустя время, ценители творчества Махмуда пришли в дом Омара, надеясь там отыскать неизвестные стихи поэта из Кахобросо. Однако жена Омара призналась, что муж ее закопал чемодан со стихами в яме. А где эта яма, она не знала. Найти это место никто так и не смог. Что ж, из-за подобных упрямцев мы теряем бесценные тексты: как же не болеть сердцу по пропавшим прекрасным стихам!
Махмуд умер в расцвете сил, в сорок шесть лет, а многие стихи утеряны, значит, умерли вместе с ним. Какие невосполнимые потери для нашей литературы!

Последняя песня Муи

Я друга огорчила моего –
На пол пути к нему остановилась…
Глаза теперь слабеют оттого,
Что я взглянуть на счастье не решилась.

Я нынче умираю по ночам.
Зачем с утра воскреснуть удается?..
Жестока жизнь – и правильно! – к цветам,
Лучей остерегающихся солнца.

Сжимаю сердце прыткое рукой,
Не знавшее руки твоей, любимый.
Огонь, что был не разделен с тобой,
Терзает грудь мою невыносимо.

Мне ничего, поверите, не жаль,
Что в прошлом жизнь мою позолотило.
Знакомых струн прозрачная печаль –
Она одна от гибели хранила.

И руки, точно крылья, приподняв,
Я шла к тебе по воздуху и суше…
Когда не станет на земле меня,
Душа моя твою обнимет душу.

Глаза закрою. Ты – не закрывай,
Не дай пандуру звонкому пылиться!
Любовь непобедима, так и знай!
Махмуда песня многим пригодиться.

Умерла Муи, ушло счастье моей любви…

Несут, несут в серебряном тумане
На кладбище любовь мою несут…
И вот уже проворные селяне
Ее в могилу бережно кладут.

Земля оделась в саван серебристый,
Луга скорбят и плачут наяву
По загорелым, трепетным и быстрым
Рукам твоим, косившим здесь траву.

Пусть отдыхают родственные злыдни –
Дух безмятежный веет нынче тут,
Ведь на горе, откуда дом твой виден,
Уже не будет песни петь Махмуд.

Умолк пандур. Родня твоя спокойна –
Мусолит важно четки и рубли.
Достойно, чинно и благопристойно
Зарыли в землю пленницу любви.

* * *
Не слышно птиц в саду моем подлунном,
Все чаще тучи бродят в вышине.
Немолодой товарищ мой двуструнный
С гвоздя слезать не хочет на стене.

Коснусь его задумчиво, случайно –
Начнет глухие звуки издавать.
И мне невмочь на злобной и печальной
Планете песни новые слагать.

Я жил, когда она жила на свете.
Увижу в солнце, дивную, ее,
У ног которой утихает ветер –
И слышно, как душа моя поет!

Я дом высокий больше не увижу,
Где голуби воркуют день-деньской,
Краев, в деревьях прячущейся, крыши,
Знакомой побеленные рукой.


Спустя немного времени, на могилу Муи поставили камень…

Певца недолог путь на свете,
Шар голубой поэту мал…
Махмуд не видел, не заметил,
Кто со спины в него стрелял.

В горах поэт не спотыкался,
А на чужом упал крыльце.
С травой зеленою обнялся
Он с удивленьем на лице.

Качнулся свод небес бездонных,
Сорвался камень с вышины...
«Дворец и мост для всех влюбленных»
В веках стоять обречены.

Муи, моя горянка! Я обращаюсь к тебе, словно к живой. Имя твое  нетленно и будет вечно жить в сердцах горцев. Сколько красивых и мудрых женщин покинуло этот мир! Среди них, конечно, немало любивших и любимых. Кому-то из них повезло – их мечта воплотилась, а кто-то не дожил до этого дня. А ты знаешь, Муи, почему имя твое осталось в памяти народ? Потому что у тебя был Махмуд – мелодией подлинной страсти он завораживал и пленял людей. И еще потому, что в тебе таился редкий для женщины ум, мудрость, умение взвешивать и измерять доброе и злое, хорошее и плохое.
С одной стороны, я сержусь на тебя, когда читаю печальные строчки Махмуда:
Для всех людей на свете построив дом любви,
Я остался на улице, прижавшись к стене.

С другой стороны – ты охраняла свою честь, свое достоинство. Ими нельзя было пренебречь. Конечно, ты могла бы выйти замуж за Махмуда, не считаясь ни с его бедностью, ни со своим богатством. Но причина была не в этом.
У тебя подрастали сыновья. А у горцев есть пословица: «Женщина ради детей и гору проглотит, реку выпьет». Сыновьям, конечно, не понравилось бы твое второе замужество. Тебя даже хотели лишить  материнства.
И еще. Твой покойный муж Кебедмагомед, говорят, был хорошим человеком. Он тебя никогда не обижал, не унижал. Память умерших тоже надо уважать, перед их памятью тоже надо исполнить свой долг. Неписанный кодекс чести горцев не включает в себя обязательное исполнение желаний сердца и плоти.
Муи, конечно, ты любила Махмуда. Сколько бессонных ночей и беспокойных дней пережито тобой! Твое сердце, наверняка, таяло от жалости к бедному поэту. В такую минуту ты однажды сказала себе: «Будь, что будет!» – и решила отправиться к Махмуду.
Но если Аллах не соединил ваши судьбы, достигнуть цели вы не могли.
Короче, твою любовь победила твоя честь. Если бы этого не случилось, ты не осталась бы в нашей памяти, в наших сердцах. Не читали бы мы «Марьям», не сопереживали бы судьбе женщины, не  дожившей до исполнения мечты.
Главное, у нас осталась память. Память, которую мы передадим потомкам. Память о большой и чистой любви.

(Перевод Ананичева Александра).