Яблонька

Яблонька

Рассказ

       Детство…Что это? То ли сказка, то ли быль. Сейчас нам, взрослым, кажется, что сказка. Но нет…Наверное, всё-таки быль, потому что всё это было с нами. Не знаю почему, но вспомнился мне один эпизод из моего сказочного детства.
       Жила наша семья в деревянном, излучающем уют и тепло, доме. С русской печкой, в которой то потрескивали, то пели дрова, и, казалось, что согревали уже этим своим треском и пением. Печка была моей зимней радостью, и я любила сидеть около неё и помогать маме забрасывать в её квадратный и оранжевый рот берёзовые поленья. Летней же радостью был для всех нас сад. Чего только в нём не росло: и вишня, и слива, и малина, и крыжовник…Сажали всё, что приживалось в нашей полосе.
       А посредине сада росла яблонька. И всего одна на весь огромный сад. Так уж получилось. Её посадили, когда я родилась. И день рождения мы с ней отмечали вместе, как ровесницы, как сёстры. Может быть, поэтому яблонька была мне особенно дорога, и я её поливала, когда с неба задерживался дождик. Только вот яблок на яблоньке не было ни разу. И за это я её ещё больше любила и жалела.
       Ну, чем она виновата, что выросла такая высокая и красивая, а яблочков нет. Отец каждый год удобрял под ней землю и холил её, но безнадёжно. Дружно со всеми деревьями-соседями она выпускала весной свои зелёные, молодые листочки, но на этом всё и заканчивалось. Последние года два отец даже и не подходил уже к яблоньке, видимо, совсем отчаявшись. А в эту осень решил её спилить и посадить вместо неё какие-нибудь кустарники, чтоб детям ягоды были.
       А я всё тайком поливала яблоньку, когда ей очень хотелось пить. Она не просила, не решалась, как будто понимала свою вину, и лишь её листочки обвисали на ветках и падали в посветлевшую от засухи землю золотыми слёзками. Я тогда ещё узнала, что плачут не только люди и берёзы, но и яблони. Только яблони плачут тихо и незаметно. И не всякий может их понять и успокоить.
       А вообще, плачут, наверное, все, как и радуются. Какая-нибудь маленькая травинка - и та плачет. Только мы этого не можем увидеть, а то бы и сердца нашего не хватило, если бы вдруг однажды мы смогли услышать, сколько всех и всего вокруг нас плачет. Разорвалось бы сердце. Не вместило бы эту боль. Вот и даётся каждой душе по капельке ощутить – то чью-то радость. То чью-то боль. И чем больше сердце вмещает, тем больше ему и даётся увидеть – и радости, и горя людского, и своего горя хлебнуть. В этом и есть соль, чтоб «друг друга тяготы носить». Всем больно, но всегда находится тот, кто может помочь. Этим и стоит пока всё на земле.
        Однажды мама купила нам груш. Они были спелые-спелые, и медово-жёлтые. Огромные груши. Такие бывают только в детстве. А потом, во взрослой жизни – и груши, и вообще всё как-то уменьшается и становится почему-то обычным. Эти груши казались необыкновенными. Семья у нас была большая, всем досталось

по  одной. Я представила, как буду её есть, откусывая понемногу, как из спелой груши будет стекать по щекам и подбородку её прозрачный сок.
       И вдруг я вспомнила мою яблоньку в саду. Я положила грушу в огромный карман цветастого с бабочками платья так, как будто это было самое драгоценное, что у меня есть. Потихоньку, незаметно от всех я вышла через двор в сад, где посредине стояла и, казалось, ждала меня моя бедная яблонька. Не было у неё ни глаз, ни ушей, но для меня было в ней всё, и я видела, как она стоит виноватая за то, что рядом с ней склоняются к земле тонкие и длинные ветки малины со щедро усыпанными нежно-бардовыми ягодами. Ей стыдно было и от вида кустов крыжовника, который оборонял своих деток от всех колючками. И даже по зеленеющим веткам картошки было понятно, что урожай будет обильным. И только она одна, высокая и красивая, но бесполезная, стояла у всех на виду. Но она хранила какую-то тайну, которую мы не могли понять или дотерпеть до неё.
       Я осторожно подошла к яблоньке, огляделась по сторонам. В саду никого не было, кроме растений и птиц, да ленивого кота, развалившегося на морковной грядке, которому всегда влетало за это. Но сейчас мне было не до него.
       Достав из кармана свою драгоценную грушу, я выбрала на яблоне ветку попрочнее, нагнула её, и быстро, дрожащими руками, привязала к ней тоненькой бечёвкой, найденной во дворе, медовую грушу. Тогда я ещё не понимала, что на яблоне груши не растут. Я бережно отпустила ветку, и она вернулась в небо уже более весомой. Я также быстро отошла в сторону дома и теперь уже издалека посмотрела на яблоньку. Несколько раз она качнулась степенно, как бы благодаря меня за понимание и подарок, и стала ещё красивее.
Мне не терпелось поскорее показать отцу и маме, которые хотели спилить яблоню, что на ней, наконец-то, вырос плод. Но этого нельзя было делать сразу, так как они всё бы поняли.
       Через несколько дней мама сама увидела на яблоне грушу и удивилась:
- Оказывается, это груша, а не яблоня! Но, как же могла появиться груша, если дерево даже не цвело? Или мы не заметили? Мама позвала отца. Посмотрев на яблоню с висящей на ней огромной грушей, он сразу всё понял, и как-то по-доброму засмеялись его густые, уже седоватые усы. Он поближе подошёл к яблоньке, и тут раскрылся весь мой секрет. Внутри меня что-то разом оборвалось, я уже в сердце прощалась с яблонькой, своей сестрёнкой. Со страхом и с молчаливой просьбой самой души я исподлобья посмотрела на отца. Ничего не говоря, он прижал мою голову своими большими ладонями к себе, потом также молча отпустил меня и быстро зашагал к дому.
       Приближалась осень. По крышам, по земле, по лужам хлюпали монотонные осенние дожди. Зябко стало выходить ранним утром на улицу. Долго не простоишь, хоть и хочется подышать таинственным воздухом, предупреждающим о грядущей зиме и ещё о чём-то непостижимом этим миром.
       В саду также одиноко стояла яблонька, но привязанной груши на ней уже не было. Кто-то из детей съел её. И она была ещё больше одинока из-за того, что все кустарники и растения вокруг тоже посбрасывали свои летние наряды, да и на самой яблоньке только кое-где ещё дрожали от ветра пожелтевшие листья. В эту осень я особенно часто выходила в сад и молчаливо, а иногда и вслух разговаривала с яблонькой. И мы понимали друг друга. Это было нашей тайной, необъяснимой, доброй и светлой. Папа уже больше ничего не говорил про яблоньку, но решил оставить её в саду. А иногда я видела, как он задумчиво смотрит на неё, сидя на скамейке, и думает о чём-то о своём.
       Отстояла свою суровую вахту зима, и, неожиданно рано ворвалась своими бесчисленными и болтливыми ручьями весна. Мы начали усиленно заниматься землёй, копать и кое-что уже сажать в едва отошедшую от холода почву.

Все засуетились и забыли про яблоньку. Да и что было про неё помнить? Не срубили - и ладно. Пусть уж так и стоит, век свой доживает…
       А она взяла, да и зацвела! То ли из благодарности за то, что не срубили, то ли из-за страха, что срубят. То ли от чуда. Вот так и мы порой. Махнём на кого-то рукой, как на безнадёжного, и не предполагаем, что он может другим стать.
       А яблонька наша радовала нас ещё долго-долго. И яблоки на ней были вкусные, сочные. Не такие, конечно, сладкие, как привязанная когда-то груша. Но были дороже сердцу, чем всё вместе взятое в саду. В эту яблоньку было вложено из наших сердец самое чистое, светлое, доброе, о котором мы никогда и ничего не говорили друг другу, но для каждого из нас это было своей тайной и открытием. А, может быть, это она вложила что-то в наши сердца, и мы отдали друг другу то, что имели…Иначе и не произошло бы чудо. Может быть, именно с этой яблоньки душа каждого из нас начала жить так, как ей положено. И чудо не может не произойти, когда во всём, что нас окружает, видится брат или сестра. И страшно что-то разрушить, погубить. Ведь мы пришли на эту землю жить и, значит, любить всё, что нам здесь дано, за всё отвечать, потому что мы – люди.
       Прошли годы. Теперь это всё действительно кажется доброй и светлой сказкой. Взрослому человеку вряд ли придёт в голову привязывать грушу к ветке яблони, чтобы её спасти. И что потом с нами происходит после детства? Но не случайно ведь вспомнилась мне эта яблонька. И как-то проще с ней и яснее показалась мне теперяшняя жизнь. И заскучало, заныло вдруг сердце по такому миру, где всё решается детским сердцем, которому доступно даже чудо.
Когда-нибудь мы возвратимся к себе. Когда-нибудь мы почувствуем, что к нам вернулось наше чистое и простое, немудрёное детское сердце.