Ночные азиатские столицы

Ночные азиатские столицы! —
червонный бархат, огненная синь,
шальные рукотворные жар-птицы
в ладонях горных кряжей и пустынь...
На улицах, свистящих словно стрелы,
где свет неона плещется в ночи,
бензиновая гарь не одолела
степную соль и терпкий дух арчи.
Такой магнит в любой из вас таится —
ни времени не жаль, ни глаз, ни ног.
Ночные азиатские столицы —
я исходил вас вдоль и поперек.

И понял я в круженье и в скрещенье
судеб и вер, племен и языков,
что ничего на свете нет священней,
чем выстоять над пропастью веков,
чем вырасти над грязью и над пеплом
и обратить сокровища свои,
спасенные от тлена и от петли,
в высотный сад, где стонут соловьи,
в огромный, мозаичный, пестрый символ
земли обетованной и родной —
в столицу молодой зеленой силы,
где напоен стихом полночный зной.

Вот потому и в толпах меднолицых,
и в сладостном дыхании садов,
ночные азиатские столицы,
я слышу вашей почвы древний зов:
под каменно-асфальтовым настилом
таятся, как столетий черепки,
забытые аулы и аилы,
ушедшие в былое кишлаки.

Они в земле не прах — живые корни
ее дерев, бетонных и стальных:
чем выше древо — тем они упорней
ему питают музыку и стих...

Ночные азиатские столицы! —
тяжелый шелк, рубиновая мгла,
шальные рукотворные жар-птицы,
из тьмы веков поднявшие крыла.
И вот взошла над площадью полночной
строка стиха, звеня и клокоча,
светясь очами женщины восточной,
мерцая бронзой скифского меча.

А я не скиф и не потомок скифа,
по крови и душе не азиат,
но жадно жду, как сбывшегося мифа,
когда судьбу мне снова озарят
ночные азиатские столицы —
жар-птицы из космических морей,
шальные незабытые зарницы,
страницы в книге юности моей...