Он не ел никогда из ладошки...

Сашке
       I
Он не ел никогда из ладошки
И не выл на луну просто так;
Цепь, ошейник, хозяин и кошки –
Это грустная участь собак.

Его предки – свободные волки,
Значит вольный, свободный он волк…
Мягкий шаг, под ногами иголки…
А свободен – считай одинок.

Просто выжить – такая задача.
Если с сердцем огромным – больней.
Кто сказал, будто волки не плачут?
Может, редко, но, значит, сильней…

Вновь опутав часть леса флажками,
Про него говорили: «Он мой».
Ошибались, ох, как ошибались,
Вот он, хоть и седой, но живой.

Чудом вырвавшись, - что, не думали?!
Он смотрел, как хрипя и дрожа,
Не одна, искалечена пулями,
Улетала в рай волчья душа.

Что считать все, что было, что прожито?
К черту их, свой у них есть Судья.
Богу волчьему кланяясь в ноженьки,
Думал он: «Может, следом и я».

А потом – снова тропы нехоженные,
На закат прямиком – лес большой,
Снова что-то искать, счастья, может быть,
Или ветра, уходит Седой.

       II
Нос по ветру и снова кружиться,
Краем глаза смотря на луну,
Этой серой волчице не спится,
Говорят, они чуют беду.

Не беду если, то перемены…
Ночь сегодня не в меру темна.
Сосны, словно поющие стены,
И она, как обычно, одна.

А из плена вдруг вырвался ветер
Нынче. Темное небо без дна.
И волчица уснет на рассвете –
У них тоже бывает весна…

Истирая мохнатые лапы,
Не один километр пройдет
Днем. Улавливая лишь запах,
А чего? Кто ее разберет…

Снова вечер и первые звезды.
Может взвыть, да какой в этом толк?
В этот миг, между «рано» и «поздно»
Из-за сосен вдруг выпрыгнул волк.

Это были особые чары,
Те, что ждут от весны до весны.
И седой и лохматый волчара
Был серебряным в свете луны.

Так бывает раз в жизнь или реже –
Если веришь, то правда твоя.
Двое душ, нерастраченных, нежных –
Не большая, но стая. Своя.