Портал

1.
Комар трепыхался горделиво
На моей изъеденной честностью сущности,
ДОЛОЙ ОКОВЫ! Я - человек-гумус, я - человек-правда.
Не допускать ни малейшего фигляра оплошности!
Ха! Каннибального цвета цветут ландыши из моего пистолета,
Я прожжён скромностью, как честность прожжена ересью.
Слава новым инквизиторам! Вычленяйте по чуточке
Каждую мразь из каждой незабудочки!
Слава убийцам! Они вычленяют по чуточке
Лишние комариные вехи по суточке.
Орлом хочу быть! А, может быть, хочу быть червём дождевым,
Прежде вы были сомнительны к моим рвениям рухнуть в Содом. - а
Головой об стену молилась Парижу отравленная арабами Сенна,
Черносливами обкушан мир, как комары в вене живут,
Так и фонари в Вене жрут то, что кормит отбросами Сенна арабов.
Э-эх, мир! Что мир! А дай мне красну кнопочку,
 опостылел мне ты,
 бездарь,
 хочу стать бездной.
Голова с плеч, но атомизирован буду, растворюсь во Вселенной, обгоню Будду...
Плохо, что ещё долго ждать крысиного конца света, ландышам б сказать про это,
 что каннибально цветут из моего пистолета.
Великим облаком обчервлю червоточины,
Чёрные дыры будут мною упрочены.
Я образую свет, а они его сожрут,
Вот и света нет. Свет был. Стал тут.
Э-эх, я! Что я! Я уже растворён во Вселенной, горделиво-комарино переставшей быть Сенной,
Море-облако через край обливается пучинисто,
Старая жизнь цветочно-ландышевая убивается кручинисто.
Зеленистый мир обуздать бы! Убить Иисуса до его с вечностью свадьбы!
Судьбы обволоканы волокном без окон, хмуро рядился в маску сюра обнафталиненный Агамемнон.
И жил он!
И правил он!
И скрижалил он!
И жалил он!
А теперь - сон, грудной сон, мутный сон,
гумус.


2.
А для чего жить? Жить для чего? Чтоб поклоняться шутам? Чтоб производить говно?
Чтоб чесать репу и мудро строчить что-то, а потом этой ересью бедняг юных учить
 и кормить?

Да за хрен!
По хрен!
Что мне свет?
Отбелил отбеливателем - и пятен нет!
Вот что свет!
Белизна=пустота. Да!
Что да?
Да!
Что да?!
Говорил же - на бирже вершится судьба нового мира, оскрижаленные цифрами
Ничуть не лучше оскрижаленных ландышами!
Ваши же учили меня - а я плюнул, и вот плевок долетел до тебя,
Мой читатель. Мой судитель. Мой лечитель.
"Бог мёртв!" - провозгласил Ницше, почесав крестик на вонючей грудине.
"И ты за ним иди!" - кричали себе поэты, холосто стреляя
Из революционно-ландышевого пистолета.
Если Бог мёртв, то человек встанет на его место?
"No, техника!" - кричали технократы.
"Мотыга!" - вопили рабочие.
"АКМ!" - крепостили солдаты.
"Демократия!" - хрюкнули дегенераты и покатились в закровавленное турне,
Не скупясь на траты,
Не скупясь на нитраты,
Но щедро одаривая поселенцев зарплатой в виде уютного химического душа
И пунша
В сердцах своих.
Если бог мёртв, то человек встанет на его место?
"Неееет, - спохватясь, из могилкиной лавочки кукарекает Ницшик, едва слышно, -
"Не человек, а пустота!"
Хе, пустота! - скрипнул сарказмом автор, - а пустота=белизна
(по переместительному закону - прим. пиар-акции)
, так по сему
,
ПУСТОТА=
БЕЛИЗНА=
СВЕТ=
БОГ!
Так-то!
,
Покупайте Vanish!


3.

Угрюмой змеёй змеился рассветъ,
Отъ заустренныхъ горъ до подола равнинъ,
Соновито сопелъ ландышевъ пистолетъ...
Блин!
Устал!
А стали Сталина пожрать не хотел бы? Вставай, за нами материки, за нами пионеры,
За нами Папа Римский, и вожди весело щебечат на фоне красно-извлетистого флага,
Ага! Революционеры! Товарищ, ешь свой борщ!
Вперёд, вперёд, вперёд!
А я хочу назааад!!!
Хочу назад, в свою уютную норку, тёплую, землистую, уютную, душистую,
Мне бы только эля пинту да маринованную помидорку!
Там теплистость - зеленистые холмы зеленятся под греческим солнышком,
Ты деловито шаркаешь по делам, отшаркивая, быть может, по пути Нью-Йорк или Амстердам,
Ты возишься уже и не в норе, но в мире, в кровавато-истёртом деловитом вампире.
Шире смотришь ужЕ, Уже белые пятна на карте над жёлтой партой,
Что непомняще стоит в приюте, где ты бываешь от случая к случаю будто бы...
И выше рост! И забыт погост! И характер горд! И страх истёрт!
"Я - царь природы!" - говорят тебе цари природы, им вторят закутавшиеся уроды:
"Нет плохой погоды, есть плохое одетые люди"
За-бу-дет-ся! И резко так... Забудицца!
Забудется землистость, ландышевость, зеленистость, теплистость,
И эля пинта, и кружева с занавесками, и голубые дома с золотистыми фресками!
И широкий шаг, и узкие пятна, ты - шагатель, не маг, не уже ль не понятно?
Ты - шагатель! Дробитель! Размышлитель! Правитель
наконец! Но не бог-отец! Не всему венец!
Ты можешь быть выше господа бога, но при условии, что стоишь на цыпочках, а бог наклонился, чтобы послушать твой анекдот.
Вот!

4.
Жилисто курчавилась звёздная область,
Закинув за голову руки, я спал.
В уме своей волей раскачивал доблесть,
Снаружи, в реальности, что-то сказал.
Вот ветер задул. Запестрилась травина,
Ночнисто-прохладно играясь в вуали;
Во сне исполинил громадную спину,
Шагалил столбами от дали до дали.
Луна засветилась бесцветной пустыней,
За мраком темнистым, проухал гудок,
В Морфея плену всё звучал исполиний
Шажище, шаговчик, шажец и шажок.
Я был обволокан туманной росою,
Роднисто шепталась над ухом берёза,
Я нового бога привёз за собою,
Коварную волю с собою привёз я!

5.

Так что, ты - борец? - вопрошали сердца, растекаясь желаньями тысяч сердец.
Нет, друзья, я - не борец. - вещал по старчески я, хмуро подпоченясь.
Вся моя идеология здесь - в этом ларце.
Он - венец всего, как падаль жрёт гиен, так и я падал сквозь гобелены стен, мутно спотыкаясь о хребты бесконечности.
Нет предела вечности! Но есть предел безумию! - идоллически вскинув руки вверх, кричал я иисусисто, со смрадным блеском в глазах и серной ватой в ушах.
Так-то! Нет предела вечности! Я овладел ножом и пробуравил Путь во всей его убогой
Млечности!
Я воспарил в небеса и справил нужду оттуда, я уничтожил Землю, я объегорил Будду!
Я исполинил так, как богу и не снилось!
Я был Царём, но внутрь меня гнилая правда мёртво скрылась!
Я не борец! О! Я - мечтатель, темнистой правды осязатель,
Я - своей веры истязатель, я - Царь, я -кролик, я - шагатель.
"Не много ли ты на себя берёшь?" - спросила полковая лошадь, поссав.
Поспав, я встрепенулся, и вновь идоллически вскинул руки вверх, жесты а ля "Новый мессия", крысой являясь по сути своей, но Иисусом в душе, и выше холерясь от всех лошадей.
"Мне боязно за мир!" - ноктюрно прощебетал, и газовым пламенем промелькнул лик дьявола в глазах моих, "его готовятся умыкнуть! Лишь я знаю истину!"

***

Сухим ветром веяло с Пиреней,
Пустынной пустошью любовался еврей,
Черноглазый,
Чернобровый,
Довольный.
На Голгофе стервятники жрали мясо,
Глазом играясь в звуках контрабаса,
На песке лежит бог-сын
Заплёванный,
Безвольный.
Сухим ветром веяло в Пиреней,
Гроза отщекотала и скрылась от глаз. Иудей
Молча буравил овражину взглядом,
Наполняя себя отбуравленным ядом.
Кривое солнце, усмехаясь, светило,
Полоумно и пыльно повсюду было,
Иисус Христос всё валялся рядом,
А еврей буравил Иисуса взглядом.
Глазом играясь в звуках контрабаса,
Смеясь, уподоблено горю атланта,
В небе горланила тёмная масса,
Столб света указывал путь эмигрантам.
Пестрила на пустоши песочная ярость,
Кривое солнце, подпоченясь, светило,
Буравил еврей и чувствовал радость,
Полоумно и пыльно повсюду было.
Стервятник жрал мясо и скрипели уключины,
Кровью обливаясь, барабанил луч,
На песке безглазо валялся замученный
Бог, мёртво хмурясь черниной туч.
Хороводы вели новообразованные
Пилигримы носатые с рокотом в сердцах,
Как червяк средь песков клокотал оплёванный
Синеглазый бог. Утоплялся страх...
Криволобо морщась, скалилась равнина,
Сухим ветром веяло с Пиреней,
Этот новый день обещал быть длинным,
Хохотал с горы радостный еврей.

***

Скривясь, немного пошловато ухмыльнулся,
Скрестил руки две как-то по-дурацки,
От черноты безмолвной тучи отвернулся,
И с новой силой стал рассказывать им сказки.
Вещал от имени арабов про евреев,
Расклокотав внутри их мозга гиблый разум,
И мёртвой мощью боли враз развеяв
Все эти тиранические стразы.
Из зеркала меня буравил кролик
В нацистской форме и с обкосовелой чёлкой,
Его питал огромный генератор боли,
Прошедший сквозь людей своей иголкой.
И самолёты
взмыли
в верный
символ
гордо...
И Будда
плакал
в канаве
обманутый...
А я
задувал
свечи
нового
торта...
Рыдал мир,
свечами горя
обтянутый...

"Так что, ты - борец?" - вопрошала толпа, гниловато швыряясь в зря потраченный год.
Нет, я - не борец, я - балда, ужаленный гневом украденных сот.
Вот!

04.12.07