Неоконченная повесть

 

Опять могильным холодом
В июльскую жару…
А были ведь так молоды! –
У жизни на пиру.

Опять им вслед дежурные –
Тупеет голова! –
Привычные,
бравурные
Слова…слова…слова…

А вот уже и празднуем –
Гуляй, гуляй, страна! –
В затылок смотрит грязная,
Продажная, заразная
Гражданская война.
* * *
Господи! Ты создал человека по образу и подобию твоему. Почему же в нём столько зла? Кто управляет его разумом, когда он творит насилие? Дьявол? Но разве ты не всесилен, Господи?! Почему он оказался сильнее тебя?
 
Обращаюсь к тебе, Господи! Кто же сотворил тех, насильников и убийц? Почему иные из них так легко прощаются и со своей жизнью со словами, обращёнными к Аллаху, своему Богу? Разве ни один у нас Создатель, как бы он ни назывался у разных народов?

Тебе воздвигаются золочёные храмы. Высокие мужи крестят лбы перед направленными на них телевизионными камерами. Почему ты, Господи, не вразумишь их? Им, облечённым властью, надо ни только возлюбить ближнего, как себя самого, но и заботиться о тех, кто беззащитен. Что это – равнодушие, бессилие, гордыня, алчность?… Разве возможно, находясь в полной личной безопасности, заявлять о своей непреклонности, когда от одного твоего неосторожного слова зависит жизнь ни в чём неповинных людей, жизнь детей наших? И потому в привычных бравурных речах их слышна безнадёжность, обречённость для нас, подданных?

А может, в нас, в большинстве своём, нет Бога в душе, нет совести, нет сострадания, а одно только кривлянье?.. Может, потому наказываешь детей своих?

Господи! Если на всё твоя воля, почему за грехи одних расплачиваются другие?
…………………………………..
«Нас не поставить на колени?»
Боже мой!
Что стоят словеса все эти?!
Подумайте, какой ценой?..
Склоните головы. Погибли дети…
Иль в бронированных машинах
Их пеплом души вам запорошило?
В Москве, Беслане и Чечне
Сгорают души в необъявленной войне.
Встают! Обугленные, злые…
Такой ли ты была, Россия?
Подумайте,
скажите мне,
ответьте…
За кровь и слёзы их и мы
в ответе.

Я начинаю горестную повесть:
В стране моей расстреливают совесть,
В стране моей расстреливают детство.
И никуда от этого не деться!
В моей стране униженная старость.
- Неужто состраданья не осталось?!

Мне говорят: писать нужно светло.
Зачем смотреть сквозь тёмное стекло?
Мне говорят: пиши-ка о любви,
Чтоб на страницах пели соловьи,
Чтоб расцветал от солнца яркий день:
Весна, луна, Рахманинов, сирень…
И льётся милый, закруглённый стих,
Радушен, осторожен, светел, тих.
Что понапрасну, даром, душу рвать!
За этим всем стоит такая рать!
И что твой голос? – тоньше писка мышки.
Ну а услышат – пораскинь умишком.
Была и есть наивна – столько лет! –
Сама себе всегда наносишь вред.
А прошлая наука – что? Не впрок?
Я думал, что ты вынесла урок.

Хотела жить я радостно, светло.
Наверно, мне с собой не повезло,
И сколько я нашла бы ярких тем,
Но вдруг язык мой делается нем,
Когда я вижу одураченный народ:
Мужик, который с горя пьёт,
От горя обезумевшая мать –
Всех бед в России не пересчитать.
А рядом эти, как их… «нувориши»
Над ними «крыши» и ещё раз «крыши».
Это для тех, кто много наворует
Есть ведомства, которые «крышуют».

И тут же нам с экрана объяснят,
Зачем для нас который год подряд
Несёт свой тяжкий депутатский крест,
Тот, кто и сладко пьёт, и сладко ест,
И строит за границей виллы,
(А вдруг народ свой схватится за вилы!)
А что б его, народ, не развращать,
Долги совсем ему не возвращать.
(Пообещал – и снова обещать.)
О, это целое искусство!
Но если жить ты хочешь вкусно,
Освоить должен разговорный жанр,
Что б своевременно гасить пожар
И справедливый гнев народный,
У полунищих, оскорблённых…

Но кто речист, так уж действительно речист,
Так это наш «заслуженный юрист».
Как вдохновенно, так азартно врёт!
Сейчас одно, потом наоборот.
И не поймёшь, какой он масти?
Одна задача: быть угодным власти.
И по заслугам власть его ласкает.
Кого-то он мне всё напоминает?
В чужой стране, в другие времена…
Ну что же, с возвращением, страна.

* * *
По заплаканным дорогам
Брёл куда-то человек.
Брови, сдвинутые строго,
Лет не мало и не много,
Но как будто тяжкий век
Нёс за скорбными плечами,
А в невидящих глазах
Столько боли и печали –
И не выразишь в словах!

О весне грачи кричали,
Дождь, весенний, как из лейки,
Но у дома на скамейку
Сел нестарый человек
И застыл на целый век.

А прохожие спешили:
Пьян мужик – они решили.
Но ничейные мальчишки
Подошли: «Ни чё пальтишко!
Жалко, мокнет под дождём.
- Эй, мужик, чего мы ждём? -
Заблудился, знать, по пьяни.
Поглядим, что есть в кармане…
Пацаны!.. – Вот это номер!
А мужик-то, гляньте, помер!!»
- Ты давай, не трусь, пацан,
Лезь вон в тот его карман.
Слева, тот, что оттопырен.
- Да, карман держите шире.
Ничего тут, братцы, нет,
Только этот вот конверт.

Из конверта на ребят
Глянул весело солдат
И письмо – один листочек.
(Полудетский даже почерк)
И ещё листок вдогонку –
Весть-убийца: похоронка.

…Как же ты посмел, солдат,
Не прийти домой, назад,
Где тебя любили, ждали?
Дождь всё шёл. Они стояли…
Тот, кто старше, наконец,
Произнёс: «Прости, отец».
Первый раз вот так, всерьёз,
Это слово произнёс.
И от этого вдруг слова,
Прозвучавшего сурово,
Что-то дрогнуло в сердцах
У подростков, у мальчишек,
Брошенных, голодных, лишних,
Смутно знавших об отцах.

Гасли окна, но одно
Всё тревожилось окно.
Не гасили свет. Не спали.
Там кого-то ждали, ждали…

* * *
До срока на лице морщинки,
От слёз ослепшие глаза,
А, скорбь хранящую, косынку
Уже во век не развязать.
Сидишь бессонными ночами,
С ним говоришь,
как в полусне:
Он пишет, чтобы не скучали,
Что он вернется, чтоб встречали
Теперь уж скоро - по весне.
- Весна, весна! - грачи кричали.
И вот - за что?!
По чьей вине?!
Его портрет в печальной раме
Висит на траурной стене.
Твоя беда,
твоя утрата…
- Не дай нам Бог её испить! -
Была и есть ты мать солдата,
Но за грехи какие плата –
Родного сына пережить?!

* * *
Ярко вспыхнув, сияла звезда
Для двоих в этом мире подлунном,
И тогда на свиданье сюда
Он летел всем созданием юным.

А луна, расплескавшись в реке,
Рассыпалась искристою пылью.
На каком-то своём языке
Эти двое в тот час говорили.

Ни одна европейская речь
Не смогла б передать эти чувства.
Но звезда не смогла уберечь
Тех двоих от утраты, от грусти.

Повстречались на узкой тропе.
Развели их войны дороги.
И заплакал, тоскуя, апрель.
И нахмурились строгие боги,

Когда в жарком горниле войны
 Так бессмысленно юность сгорела.
Было много забот у страны,
И душа, непростясь, улетела.

И понятнее стало теперь,
Что души не бывает без тела.
В этом мире страданий, потерь
Что душе неприкаянной делать?

* * *
Гибли мальчики в сорок первом,
В той, далёкой уже войне.
Душу точит болящим нервом:
А за что погибали в Чечне?

За Россию? За землю? За веру?
Или – что там ещё говорят?
Чтобы лучше мы жили…
Не верю!
На убой посылали ребят.

Кабинетные генералы,
Государственные умы,
Или крови людской вам мало?
Правят пир во время чумы!

В сорок первом война бушевала.
В ней высокий России трагизм.
Отступала страна, наступала.
Но ведь мы победили фашизм!

Ну а в этой – кровавой, продажной,
Нам каких ожидать побед?
Да! Риторика.… Знает каждый –
Только новых трагедий и бед.

Только время, наверное, скажет,
Кто же должен держать ответ.
Так морочить своих же граждан!
…Или граждан и вовсе нет?