Боль

Здесь, на земле обетованной, вместо будильника- крики птиц , встревоженные и нервные.
К 6-00 нужно успеть в часть. До дембеля оставалось 8 родительских суббот, включая эту, нелегальную… Детская считалочка : про зайца, который вышел погулять,…на пять Максим спрыгнул с кровати, глубоко вдохнув в себя остатки однодневной Танькиной немытости.
Эх, самоволочка! Израильская армия , как еврейская мамаша, заботлива, но требовательна …но старый проверенный маршрут позволит нашкодившему мальчишке не попасться ей на глаза. Марш-бросок в тени лесополосы походил на утреннюю пробежку школьника, в рюкзаке за плечами была только форма и ботинки, и Максим с наслаждением вдыхал чистоту раннего летнего утра .
Где-то совсем рядом заскрипели тормоза, “ патруль?” только и успел он спросить сам себя…
 замер в оцепенении… тлеющие глаза на темных лицах … мамочка…

Он очнулся от едкого запаха плесени , смешанного с ароматом роз . Снаружи доносились
женские и мужские голоса, плавно перекатывая ал-алль .. это был арабский.
Плен. Ночной кошмар израильского солдата. Его будут пытать, страшно и мучительно.
Хорошо заученный всеми солдатами текст о том, что он готов рассказать все, что знает, Максим вспомнил в ту же секунду. Появилась спасительная мысль - его, наверное, хотят обменять на какого-то террориста .
Черный человек - силуэт в ослепительном миге яркого света:
- Твои страдания не искупят всего горя…Но ты будешь страдать , еврейская собака.
 Ужас стал постепенно превращаться в грузного , мясистого мужчину с короткими руками и большим животом. Только сейчас Максим заметил у него в руках что-то похожее на раскаленный напильник… страх парализовал и мышцы, и нервы.
Он едва понимал, ЧТО собирается делать его палач.
Горячая жидкость вокруг ног пахла мочой. Черный человек склонился над головой солдата, короткие волосатые пальцы надавили ему на челюсть, и страшное пламя обожгло гортань . Огонь пылал и пылал, и никак не мог догореть, так долго горит плоть ,
свежая, юная , оплавляемая пламенем тления..
Максим закричал бесконечным криком, простирающимся от горизонта до горизонта, наплывающим на выжженную черноту поля.
Постепенно он стал привыкать к боли. Не то, чтобы он совсем ее не чувствовал, но обрел способность мыслить и видеть сквозь нее .
Видел, как закрылась дверь, поглотив пришельца, однако боль не ушла с ней туда, а осталась здесь, с ним. Она прижималась к нему все крепче и крепче, и он вошел в нее впервые, сладкая боль. А вот щемящая, саднит разбитое колено, и мама врачует его своими мягкими руками.
Вдруг Максим понял, что умрет , когда закончится боль.
Он пытался зацепиться мыслями за все ее оттенки, чтобы только не перестать чувствовать. Когда не останется ни одного нерва, способного вместить эту боль,
им негде будет жить…
Теперь он был ее частью, а она - его. Сестрой и подругой, матерью и любимой.
Болью оборванных вен и забитых грязью артерий, болью родовых схваток и черепных костей младенца, его первым криком, тоненьким ужом разочарования, вползшем в сердце 15-летней девочки после первого свидания, бритвой, перерезавшей вены поэта.
 Максим видел, как муравьи растаскивали эту боль по углам подвала, а потом.. потом они поползут дальше и потащат ее по всему миру…