to be

To say
Только и черкнуть по воздуху пару строк. Чтобы не звучал ни единый звук, без тяжести в каждой букве. Стройная мелодия без ям смысла или  гор глупости. Ровное дыхание гласных, тихий шелест опорных согласных. Лёгкости была полна эта фраза, не успевшая даже произнестись. Зародыш в голове уже отрешённо возносился к миру, грязному, тёмному и хаосно спотыкающемуся. Что могут думать глаза тогда, когда голова равнодушно сплетает равнодушные слова. Как будто дождь, плачут. Стирая с окна. Невесомость и вакуум. А зачем тогда говорить? Без тени оттенка. Зачем произносить пустые звуки? Чтобы только не услышать в ответ разноцветных колебаний колкого воздуха. Чтобы не услышать томного молчания, которое говорит: «Я хочу тепла! Твоего тепла». Чтобы не услышать отмашки, полной гнетущего презрения, чтобы не услышать и не сметь почувствовать любое, ранящее своей безвкусной окраской. Лучше серая пылинка, не цепляющая на себе внимания. А потом уйти  не думать. Чтобы, не дай Бог, почувствовать. Греть руки и лениво представлять себе ничто. Не сметь думать о чём-нибудь. НЕ СМЕТЬ ДУМАТЬ О ЧЁМ… А оно было право, то молчание. Тишина, разбитая тем молчанием тоже, оказывается, была права.
To hear
Мартышка слова голой колкостью спрыгнула  и, дёргаясь и извиваясь, вскочила в голову. Чопорные, защемленные звуки вонзились в сознание и грозно начали кромсать трезвость ума. Стало казаться, что свет моргает, как на кислотной дискотеке. Гудением отозвалась фраза и затерзала все внутренности кричащей ломаной тряской. Всё пришло в движение. Бешенное, пульсирующее, неритмичное движение. « Слишком громко! Слишком резко!» – закричали остатки благоразумия. Мозгу сразу захотелось проглотить чего-нибудь молочного. Переспросил. Сам обрёк себя. Посыпался  град мелких ножевидных сарказмов, насмешек, хохочущих пискляво и до невыносимости раздражающе. «Поэтому я и не люблю мороженое». И убежал от этих диких криков чужого сознания. Заёрзало эхо смешков, удаляясь и замирая.
To see
 Чёрточками туши замахнулись в небо острые башни. Заколыхались бледные пальцы облаков. Вокруг неистовый шум разноцветных голосов, а внутри вязкое вибрато скрипки и виолончели. Как будто одиночество втекло в душу через глаза и обволокло все внутренности. Смотришь на арки заунывной давности, и кажется, что только ты знаешь цену этой трепещущей колкости, полному величия блестящему клинку этой изящности, мягко, из-за своей остроты, входящему с плоть. И, сладостно прикрывая глаза, чувствуешь, что разгадал тайну мрака, смерти и одиночества…вечности…красоты…Темнота становится живительным светом, одиночество – лучшей компанией. Разорвав пелену нравственных ценностей, так плотно прикрывающую глаза человечества своей ложной простотой и справедливостью суждений, следишь за мелочностью мыслей из своего личного мрака, который один тебе судья…И уже глаза пульсируют от едких слёз, и чья-то чёрная глубина возникает в памяти, и ты уже не гражданин планеты Земля и не член семьи Человечество.