крушение

Я задираю голову, я силюсь разглядеть, траектории моего зрения отклоняются, как магнитные поля, и разлетаются прочь, всякий раз я не могу приблизиться ни на сантиметр, я пытаюсь постичь эту простоту и громадность, но в моих мыслях заложены изначально странные изъяны, некая априорная порочность самого механизма мышления позволяет только громоздить ненужные конструкции, горы невидимого хлама на моём пути. Значит ли это, что Бог, создавший моего Бога, совсем не для того, чтобы он создал меня, сам является моим созданием? Очевидно, что да. Но очевидно и другое. Я еду в трамвае, я поднимаюсь всё выше и выше, отсюда мой дом кажется уже серым прямоугольнчиком на карте, а бесконечные поля вокруг - лоскутами рвущейся косынки. Эти чёрные звёзды масляно поблёскивают булыжниками в мостовой, пригнанными друг к дружке бригадой небостроителей в тот год, когда я был ребёнком. Слишком много масла разлито с тех пор, оно легло ровным слоем на наши души, масляной улыбкой на наши воспоминания, застило плёнкой глаза и изменило их цвет – ты помнишь? Да, я помню. Я помню эту душную ночь, когда я лежал без сна с темнотой в голове и ощущал, как всё вокруг покрывается мелкой, колючей щетиной, как эти серые волоски лезут наружу, испещрив потолок, книжный шкаф, занавеску, зудят на моих пальцах, как всю ночь я боялся закрыть глаза, чтобы нижние веки не приросли к верхним, и с рассветом в ужасе видел, что щетина на самом деле не серая, нет, она седая! Мир вырос и постарел за одну ночь, и этот дряхлый мир нуждался в моём уходе, протёртых кашках и змеиных супчиках. Но я, не постарев вместе с миром, утратил с ним связь, порвал плаценту, и вышел последом. Я ошибся. Я вышел не на той остановке. Женщина заботливо положила меня на рельсы, и щёлкнула замком. Интересное устройство: дверь настолько тонко пригнана, что тут же пропала. Эти тонкие стены, с мастерски нарисованным на них маслом миром – даже листики шевелятся – эти стены не рождают чувства защищённости. Напротив, ясно ощущаешь, что в следующий момент их фанерная декорация будет смята, раздавлена мощным остовом трамвая, который невозможно остановить, который уже грохочет и визжит на кривой гигантского смайла, части чего-то непостижимо простого и счастливого. По воле Трамвайного Бога.