Встреча с настоящим поэтом

«Такими ухоженными, как эти вот белые домики с цветущим палисадником за низкой оградкой, в России не бывают даже могилы.»




Илона давно обещала познакомить меня с настоящим поэтом.
Фамилия поэта была мне совершенно незнакома, но это ничего о качестве поэта не говорит, потому что кроме  Бродского никто живых поэтов не знает, а Бродский, кажется, тогда уже умер. Не то чтобы я был совсем дикий, но поэтические столбики всегда вызывали брезгливость. Собственные сочинения составляли приятное исключение. Почему бы это? Подобный эффект описан у Федора Михайловича в «Бесах». Но там речь не о чужой поэзии, а о грязи под чужими ногтями.  Короче, фамилия поэта была мне вовсе не знакома, тем не менее поэт был настоящий, и даже, несмотря на молодость, состоял в редколлегии какого-то периодически выходящего журнала. Между прочим продавщица из Лавки писателя (представляю себе эту очкастую мышку) моего поэта знала, и журнальчик с его стишками обещала отложить.
- Я записала на вашу фамилию. – пролепетал интеллигентный голосок из телефонного аппарата, -  Заходите и забирайте. Только зря вы волнуетесь, большого спроса пока не предвидится.
«Ну, точно - настоящий!» – подумал я.
В порядке подготовки, следовало распечатать свои шедевры. А как же! На что же мне тогда сдался, этот поэт. Тут возникла неувязка. Обычно документы для меня готовит Светочка, но... Памятуя о грязных ногтях Федора Михайловича, я решил все сделать самостоятельно. Светочку отпустил домой. Она обрадовалась, но виду не показала – службу понимает.
Провозился до обеда, точнее до звонка Архипова.
- Ты обедал уже? Нет? Спускайся, я уже заказываю.
- Я  на телефоне тут..
- А Светка у тебя на что?
- Я ее отпустил.
Архипов замолчал. Стала слышна музыка, далекие голоса, чей-то смех.
- Ладно, ничего не случится. Спускайся. Я уже заказываю. Что есть будешь?
- Мне все равно. То же, что ты.
- Значит, осетрина по-гусарски. Выпивать не будем. Я за рулем, ты на работе.
Жареная осетрина оказалась похожа на свиной бок, точнее на ту его жирную кромку, которую оставляют на грязной тарелке, вместе с отжатым лимоном и листом увядающего салата.
- Ну, так какие у тебя планы?  – спросил Архипов, потянувшись за зубочисткой.
- Думаю, в художественном журнале опубликоваться, - неожиданно признался я – сегодня встречаюсь с членом редколлегии.
Надо же было такое ляпнуть. Он то наверняка рассчитывал про Парнасский кредит услышать, а я ему про журнальчик.
Архипов сосредоточенно ковыряет в зубах. Как он меня еще терпит. Говорят, он встречается с моей женой. Может, врут.
- Поехал бы ты,  отдохнул с семьей. На Бали, например, можно недорого отдохнуть...

В общем, осетрина себя не оправдала. Зато, девушка из Лавки писателя, оказалась без очков и, кажется, без лифчика.
«Вот, хочу ознакомиться с творчеством ... – я назвал фамилию моего поэта, и выдержав паузу, добавил – ...перед личной встречей.»
Почему-то мне и в голову сразу не пришло, что она этих поэтов пачками отшивает. Крутятся тут вечно, пытаются пропихнуть на прилавок свои скудно оформленные книжицы. Нашел чем гордиться. Девушка подняла на меня красивые глаза: «Пятьдесят в кассу.» Глупо получилось. Вернулся, как побитый пес, с чеком в зубах.  Молча забрал сверток из ее рук .
«Заходите к нам, - сказала девушка серьезно, - расскажете как встреча прошла.»

«Если ты сейчас уйдешь, то можешь не возвращаться!» – Сказала мне жена. Я хотел было ответить, что и без ее условий могу не возвращаться, но подумал, что это слишком близко к правде. Илоне я позвонил из машины. «Заезжай за мной, поэт нас ждет. Вино купил?» Я купил две бутылки грузинского вина, там где берет Архипов. Почему-то я решил, что поэт должен пить грузинское вино.
 
Поэт проживал совместно со своей супругой в маленькой квартирке за Политехнической.
Встреча проходила тяжело. Поэт говорил много, ни к кому конкретно не обращаясь. Вероятно, он был остроумен, но из-за волнения я не мог этого оценить. В его речи мелькали имена других Ленинградских поэтов - старшего поколения: Слуцкий, Рейн, Кушнир. Видимо все они были его личными знакомыми. Стало казаться, что живых поэтов слишком много для такой небольшой квартирки. Я молчал.
Илона все время шепталась с поэтовой женой, нетрудно догадаться о ком. Разговор не клеился. Уже и вина выпили, но никакого расслабления. Надо было водки взять.
Я был совершенно не в состоянии поддержать беседу.  Поэт тоже замолчал.  Я шарил по стенам комнатенки, мечтая за что-нибудь зацепиться разговором. На письменном столе у поэта громоздились англо-русские словари.
- Приходится растрачивать себя на переводы. – признался поэт.
Я хотел сказать что-нибудь умное про переводы Пастернака, но как назло позабыл что же тот перевел.
- Встречали, наверное, на книжных лотках : «Варан возвращается»? – продолжал между тем поэт, - Это я переводил. Ради денег, конечно.
- Нет, не встречал. – признался я.
- Там сексуальная блондинка с арбалетом на обложке – догадалась Илона.
- Ты с предыдущей частью путаешь - «Варан великолепный», - вмешалась поэтова жена, -
там, и правда - блондинка, только не с арбалетом, а с гранатометом.
- Ради денег, ради денег. Деньги – грязь, конечно, но это чужие деньги. А свои...  Помните у Федора Михайловича в «Бесах»...
- Помню – спохватился я, – про грязь под ногтями.
- Между пальцами ног, если быть точным – рассмеялся поэт.
- Какая гадость – фыркнула Илона.   
- А вы чем занимаетесь? – спросил поэт, явно из вежливости.
- Я? М-м-м-м...
Поэт смотрел на меня равнодушными прозрачно-голубыми глазами.
- Я, как раз, делаю эти грязные деньги. – ответил я не без вызова.
- Интересно! И как у вас это получается. Расскажите нам.
- По-разному, знаете ли, в зависимости от темы.
- Ну, например.
Илона прекратила шептаться с поэтовой женой о бабском, и обе стали ждать, что я отвечу.
- Например... Хорошо. Вот, такая например тема. Стоит на промзоне Парнас финское оборудование. Линия по производству чего-то. В ящиках стоит. Куплено было у капиталистов еще при советской власти, перед самым концом. Что с ним делать никому не известно, а менее всего владельцу, который бы его продал... да кто ж его купит? Дураков-то нет! Я вас не утомил? Может сменим тему?
- Что вы, что вы! Как раз, очень интересно.
Неожиданно для себя, я излагал Парнасскую тему. То есть я говорил именно то чего от меня добивался Архипов за обедом. Архипов порадовался бы, если бы слышал. Ха-ха. 
- Вот, тут появляюсь я. Организую акционерное общество с ограниченной ответственностью и
 получаю в банке кредит на покупку этого оборудования. Я вас действительно не утомил?
- Нет, нет. Только я хотел спросить, как вам удается получить кредит?
- От чего же банку кредит не дать, если гарантом выступает городское правительство.
- Вы шутите?
- Серьезно. Есть в городском правительстве такой господин, скажем, Третин – серьезный чиновник, пекущийся об интересах города... но и свой интерес не забывающий. Меньше всего нужны господину Третину проблемы, поэтому гарантии он даст мне, а не какой-нибудь мелкой шушере, за что и получит свою законную треть. Другую треть получит продавец и будет этим счастлив. Оставшееся - мой заработок, за вычетом накладных расходов.
- Лихо! – воскликнул поэт.
Вдруг какая-то мысль омрачила его чело.
- А когда придет время отдавать кредит? Вам ведь тогда головы не сносить? Вы что же в бега ударитесь? – он явно озаботился моей личной судьбой.
- Ну, зачем же в бега. Гарантом выступает город. Банк в городе. Город с банком всегда договорится. Банк свое возьмет. А город получит финскую линию, все еще не распакованную. Никакого обмана. Возможно линию еще по второму разу удастся продать, но так далеко я не загадываю.

Вечер неуклонно превращался в мой бенефис. Я действительно был в ударе. Откуда-то появилась водочка и закуска к ней. Поэтова жена подсуетилась. Поэт смешно хлопал себя по ляжкам, видимо от избытка эмоциональности. Илона смотрела на меня глазами полными обожания

Закончилось все довольно обыденно, на протертом диване.
- Какие у тебя планы?  – спросила Илона, закуривая, с плохо скрытым волнением.
- На сегодня?
- Сегодня уже кончилось. – улыбнулась она одними губами.
- Поеду домой, латать прохудившуюся семейную лодку.
- А вообще?
У меня не было вообще никаких планов, а они все приставали с одним и тем же дурацким вопросом.
- Уехать бы куда-нибудь.  – сказал я Илоне.
Она заплакала. Честно говоря, мне это оказалось совершенно равнобедренно.
 
На улице было темно и опасно. До охраняемой стоянки нужно было идти метров пятьсот. Я вынул из нагрудного кармана, очень мешавшую, многостраничную распечатку и опустил ее в первую попавшую по дороге урну.

************************************

Недавно я наткнулся на тот журнальчик из «Лавки Писателей» наугад раскрыл и прочитал:
«Такими ухоженными, как эти вот белые домики с цветущим палисадником за низкой оградкой, в России не бывают даже могилы.»