Осада Константинополя

«ОСАДА  КОНСТАНТИНОПОЛЯ»




О, Византия! Как прекрасна ты,
Прекрасны твои люди, твои лица;
Дрожу перед огнем твоей красы!
Горжусь – живу в твоей столице!
Но было время, были годы,
Когда ее постигли горечи, невзгоды.
Я трепещу пред тем воспоминанием,
Что полно плача, стона и страдания.
И вот я начинаю свой рассказ,
Без всякой лжи и вздора, и прекрас.

До нас в то время донеслись
Дурные вести о завоеваниях
Османами, что будто бы неслись
На нас, предвидя горе и стенананье.
Я услышал славные рассказы
И о Милоше смелом, о боях.
О, испугался, видно было сразу
Я с беспокойством о родных краях.
Забылся этот страх лишь на неделю,
А, если точно, дней пяти и не прошло,
Как за стенами страшною метелью
турецких шапок, кораблей вдруг замело.

О да! Проклятые османы,
Готовились неплохо к сей осаде.
Не страшны, кажется, им океаны!
А что уж говорить о той преграде,
Что есть сей ров перед стенами.
Но все ж надежда есть!
Наш город здесь стоял веками
И велика сия преславнейшая честь!
Ведь наши стены крепки словно камень,
Пускай к нам турки подступают, коль хотят.
Не страшен нам их столь ужасный пламень,
Пусть хоть на крыльях к нам по воздуху летят.

Я слышу вести! После подготовки
Их войска исполнены, уж места нет!
И турки полны воли и сноровки,
Жестоки, и из глаз их светит черный свет.
И их султан, я слышу, строит укрепленья
На том Босфора смутном берегу.

О страшно! Что же будет чрез мгновенья
Не уж то скоро мы пойдем ко дну?!

И вот через полмесяца я вижу,
Нас окружает с суши их султан.
Их войско велико, как океан!
О! Тяжек наш исход, предвижу.
У нас всего лишь тысяч семь,
У них их сотни – воинов, судов.
И сколько нас останется чрез день?
Коль хлеб исчезнет из последних закрамов.
У нас и средства, словно пир мой мировой
Недавно всей столицей оплатили.
У них же пушек мощный, мощный рой,
Но нам они вреда б не причинили.

И вот утеха, наши стены столь крепки,
Что не раздолбят их турецкие клинки,
И не раздолбят ядра! С облегченьем
Смотрю я на картину, все ж боясь.
Ведь турки мыслить славятся уменьем,
Решились, Божьей воли не страшась,
Засыпать ров пред нашими стенами!
Не тут-то было. Ночью я, другой,
С собратьями по горю и друзьями
Расчистил камни, землю с быстротой.

А вот османы снова осмелели,
И делают так дерзостно подкоп
Под нашими вратами. Пустомели,
Им Бог в мозги вложил опилок сноп!
Мы догадались и об этом, не стояли
На месте, встречный подкопав,
И хитростной улыбкой мы взорвали,
Отпор хороший дерзости их дав.

О, что это! Что делают они?
Они нелепую башню смастерили,
С каким трудом отчаянным несли
К стене градской, но нам и то по силе.
Хватил я первый факел, что пылал огнем,
Погибель их строенью предвещав.
Его я кинул, и в движении сем
Мои собратья разум разгодав,
Кидали и свои огни в строенье,
Усмешкой горделивой столь полны.
Но тут султан Мехмед о мщении
И неудачи этой тягостной волны
Подумал и решился: «К бою!»
И приказал ввести свои суда
В чудную гавань. По утрам порою
В ней так прекрасно отражается краса.

Мехмед продвинул войска на север, Боже,
Где мы и думать защищаться не могли.
Хотя и был он цепью загорожен,
Султан все же развил идеи си.
И приказал перетащить свои суда
По суше, густо смазав ее жиром.
И нашим братьям смелым лишь тогда
Пришлось свою защиту чуть расширить

Но вот мое пророчество сбылось,
И опустели наши закрома,
И угрожал нам холод и чума,
И не был больше воин наш здоров.
Пришлось на нашу долю, вследствие паденье.
Я так подумал, и на мгновенье
Так страшно стало, и исчезла вера,
Исчезла у католика, бербера!
Когда султан бросает в глубь сраженья
Все новые свои все подкрепленья.

И вот я с ужасом на изнемогшем уж лице,
На нашего властителя взираю.
Младого, бездыханного уже;
Но словно трус, я с поля не сбегаю,
И продолжаю биться и смотреть,
Как суждено моим собратьям умереть!

О, разгромили! Ты моя прелестная обитель!
Искоренили Византию, больше нет.
И этих чудных местностей суровых повелитель
Позволил уничтожить славный свет.
Смотрю – все грабят в той стране.
Смотрю в другую - тоже грабят.
О, как же больно было мне
Надеяться, что силы Божии ослабят
Их гнев и чванство непонятны мне никак.
Я вижу, как собор Софии нашей
Уж мерят, словно мусульманский храм.
Им не хватает что же этих башен,
И этих стен, богатства и добра.
О нет! Им эта мерзость более нужна!
И больше я не в силах продолжать,
Боюсь я сердце старое и так уж разорвать.

А ныне город сей. Константинополем что звали,
Уж именуется Стамбулом и навек,
Он бы и ныне бывшим раем оставался,
Коль так жесток бы не был человек.