Уж

Все может случиться с человеком. Сегодня он есть яблоко, а завтра ему от этого яблока будет плохо. Желания человека неисповедимы — утром он может не хотеть пива, а вечером же так его хочется, что нет ни сил, ни воли. Ну а если пить пиво вечером, то утром без него существовать тяжело, практически невозможно. А если пиво не пить совсем, что станется с человеком? Наверное, он просто пойдет работать работы. И там ему непременно захочется выпить портвейна. А если не захочется портвейна, захочет ли он тогда водки? Ответить трудно — ведь все люди настолько разны. Еще труднее понять — не только кого-то — себя. Я, вот пример, себя понять не могу. Не могу также понять и чего я хочу.
Вчера долго я спрашивал меня, хочет ли мой я пива, но он молчал, видимо, потому что пива я пил много позавчера, кроме того, тогда же пил и водки, и портвейна, и еще что-то. Только вот что — это не запомнил, но аккуратно записал. Видимо, поэтому вчера, спрашивая себя, мой я был нем. Пришлось пить апельсиновый сок. Но когда я его пил, я захотел добавить в него водки, но почему-то не решился. Потом долго размышлял, почему американцы тянут в рот всякую гадость, хуже детей малых прям.
Чтобы восстановить истину позавчерашнего, я загляну в свою тетрадочку и вот что там плохо разборчиво было написано: 
“Утром — водка 50 грамм, водка 50 грамм, водка 50 грамм, водка 50 грамм, водка 50 грамм, водка 50 грамм, водка 50 грамм.
В полдень — пиво 500 грамм.
После полудня — шампанское 35 грамм, водка анисовая (разб.) 50 грамм, водка анисовая (не разб.) 50 грамм.
Вечером — пиво 500 грамм, пиво 500 грамм, пиво 500 грамм, пиво 500 грамм, пиво 500 грамм, портвейн 25 грамм, водка 75 грамм, водка 100 грамм”.
Честно говоря, я от меня такого не ожидал.
Силы меня покинули, когда я возвращался домой. Добрая старушка вела меня под руку. Насколько помню, мне было от этого как-то не по себе. От этого-то и пришлось блевать: ведь я был пионером и октябренком был — мое счастливое детство прошло под красными флагами майских демонстраций; я не видел вхождение советских танков в Прагу, и гордился этому; я не читал книги предателей-диссидентов. С моего детства учили, что старушек надо переводить через дорогу, уступать им место в общественном транспорте, ходить за них в магазин — потому-то мой мозг не смог принять весь позор. Мне было стыдно за себя, стыдно за свою беспомощность и некультурность.
Следующий день от меня ничего не ожидал, да и я тоже ждал от него не многого, когда проснулся от телефонного звонка. Ко мне собирались в гости — и мне стало радостно на своей душе: любят и помнят меня, забывшего себя в пиянстве и разврате, маленького человека.
В трусах и тапочках были куплены утренние 1500 граммов пива. Граммы его впоследствии пришлось докупать и еще — поскольку было вкусно и хотелось.
Я и моя гостия сидели, пия пиво и говоря слова. Все было не так плохо, как предполагал начинаться день.
Очень приятно, когда женщына сидит. Еще приятней — лежит. А еще приятней, когда — голая. Но это отношения к рассказу не имеет — так лирическое отступление, пейзажная зарисовка.
Сидели мы на стульях, она на одном, но я — на другом. Говорили о возвышенных материях — и даже боге — и низменных страстях человека, о назначении женщыны и музчины в современном обществе и их назначении друг перед другом. Голова уже не болела, но почему-то женщины хотелось как никогда. Но сексуальное влечение тем и отличается от алкогольного, что оно легко преодолимо — каждый человек это знает. Потому-то последствий общения меня и моей гостии не наблюдалось. Сердца наши не стали биться быстрее и ноги наши так и оставались под столом, не переплетясь в постельных конвульсиях. И все было хорошо. Ибо женщина — существо интер-национальное, и кто знает, может я ей как музчина и не нужен, но нужен как женщына. А знает это бог, но женщына — и то не всегда.
Мы ели пельмени, запивали их пивом и сидели за столом. Ее сердце было спокойным, мое — тоже. Когда она меня захотела, для меня было интересно это ее желание. Дальше — все было банальным, и ввиду этого ужé — неинтересно.