ZEWA Друг человека

                что же я сделал со своей жизнью,
                оказалось, что ничего
 
54 метра бумаги были мягки как груди лежащей женщины: я сидел в туалете. Дальше будет неинтересно – лучше и не читать. Для каждого уважающего себя немца вторым русским писателем после Владимира Сорокина был и остается Михаил Михаилович Бахтин. Итак, сидел я в туалете и читал – Кафку. Суть превращения должно быть метафорой времени – думал я,  и мне вспомнилась сладкая эссерочка: фригидная с фрейдовскими заморочками, наверное,  женщина.  Несмотря на свое голое тело, которое нравилось мне самому,  я сказал ей: "Добрый день. Извините за беспокойство. Это я, горячо и глубоко. . .  Для тех, кто пришел всей семьей, есть специальное предложение; так же можно оформить загранпаспорта,  визы, страховку и авиабилеты". Но я оказался один, да еще и  думал. В процессе писания соединились две стороны моей жизни: давнишние интересы к возможности деформирования родного языка, возможность наращивания на затасканый λόγος нового смысла, расширяющего все его возможно-невозможные границы, а также – непонятность женщины.  Женщина и язык существуют во мне как настоящность, будущность и прошедшесть; язык же способен вобрать в себя и безвременье: прошлое может отражать будущее и наоборот, но это уже скучно. Женщина приходит из будущего и становится твоим настоящим. классический образ поэта метаморфезируется в образ историка языка-женщины.
Когда я начинаю об этом рассуждать, у меня перестает вставать; я даже не могу произнести "эрекция" – я не создан для этого.